Во время Великой Отечественной войны, казаки участвовали во многих сражениях, освободив не только земли своей Родины, но и пол-Европы от немецко-фашистских захватчиков. Казаки первыми вышли к р. Эльба в Восточной Пруссии, где состоялась историческая встреча с англо-американскими союзниками 3 мая 1945 года. Много подвигов совершили казаки, об одном из которых сегодня хочется вспомнить.

Казак – прирожденный воин, и на поле битвы он не только служит Родине, но и выполняет свой профессиональный долг, поэтому казачество всегда являлось и является примером высокого боевого духа.

Конец июля 1942 г., захват немцами Ростова, стремительный бросок фашистов на Кубань. Отступающие на юг части Красной Армии: пехота, артиллерия, немногочисленные танки. И только длинные колонны конницы двигались в обратном направлении, на север: это на границу Дона и Кубани спешили дивизии 17-го казачьего добровольческого корпуса. Заняв оборону па берегу реки Ея в районе станиц Кущевская, Шкуринская, Канеловская, две донские и две кубанские дивизии преградили путь катившейся к Кавказу фашистской лавине. Немцам не удалось с ходу прорвать оборону корпуса, однако его командир, генерал-лейтенант Кириченко (экскурсовод демонстрирует фото Кириченко Н.Я.), был недоволен. Он понимал, что казак страшен врагу не в окопе, а в конном строю, что сила казачьей конницы вовсе не в обороне, а в наступлении. Еще он знал другое: в войнах, которые вела Россия, казаки стяжали себе столь громкую и грозную боевую славу, что одно лишь слово «Казаки!» повергало врагов в ужас. Этот страх был оружием, нисколько не уступавшим клинку и пуле. И Кириченко решил показать фашистам, с кем так неудачно свела их судьба на берегах Еи.

Тихое солнечное утро 2 августа, ровная, как стол, степь под станицей Кущевской. Лесозащитная полоса и перед нею четыре двухкилометровые по фронту лавы 13-й Кубанской дивизии, выстроившейся для конной атаки. Высоты у хутора Веселый и насыпь железной дороги, где в семи километрах от казаков проходила линия обороны противника… Два сабельных казачьих полка против немецкой 101-й горнострелковой дивизии «Зеленая роза» и двух полков СС, один артиллерийский дивизион кубанцев против двенадцати пушечных и пятнадцати минометных батарей врага… Три красные ракеты над казачьими лавами, замершие перед строем командир и комиссар дивизии. Взмах клинка комдива, которым он указал направление движения – в атаку…

Половину расстояния до противника лавы прошли шагом, половину оставшегося пути покрыли рысью, и лишь когда чужие траншеи стали видны невооруженным глазом, лавы перешли на галоп. Их не могло остановить ничто: ни орудийный и минометный огонь, ни очереди пулеметов и автоматов. Распахнув на двухкилометровом участке ворота в немецкий тыл, казаки хлынули в них и продвинулись на двенадцать километров в глубину. Через три часа, когда они возвращались на исходные позиции, за их спинами остались лежать около двух тысяч фашистских трупов, изрубленных, нашпигованных свинцом, втоптанных в землю копытами.

Этими атаками генерал Кириченко достиг своей цели: фашисты вспомнили не только слово «казак», но и все, что с ним было связано. «Все, что я слыхал о казаках времен войны 1914 года, бледнеет перед теми ужасами, которые мы испытываем при встрече с казаками теперь. Одно воспоминание о казачьей атаке повергает меня в ужас и заставляет дрожать. По ночам меня преследуют кошмары. Казаки – это вихрь, который сметает на своем пути все препятствия и преграды. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего», – писал домой в письме немецкий солдат Альфред Курц, позже зарубленный казаками, «Передо мной – казаки. Они нагнали на моих солдат такой смертельный страх, что я не могу продвигаться дальше», – сообщал своему начальнику фашистский полковник, участник боев под станицей Шкуринской. «Перед нами встали какие-то казаки. Это черти, а не солдаты. Живыми нам отсюда не выбраться», – вторил ему офицер-итальянец, уцелевший во время казачьей атаки под Кущевской. Случилось удивительное: немецкие войска, опьяненные своими успехами лета 1942 года, намного превосходившие казачьи дивизии численно и имевшие подавляющий перевес в технике, прекратили атаки оборонительных позиций корпуса и стали обтекать их с флангов.

22 августа 1942 г. газета «Красная звезда» опубликовала передовицу под заголовком «Воевать, как воюют казаки под командованием генерала Кириченко». В ней есть такие строки: «…Сыны славного Дона и Кубани беззаветно защищают каждую-пядь земли. Так должны вести войну с немцами все части Красной Армии. Остановить немцев на юге можно! Их можно бить и разбить! Это доказали казаки, которые в трудные дни покрыли себя славой смелых, бесстрашных бойцов за Родину и стали грозой для немецких захватчиков…» В стремительной атаке казаками было уничтожено до 1800 вражеских солдат и офицеров, взято 300 пленных, захвачено 18 орудий и 25 минометов. 5-я и 9-я румынские кавдивизии в панике бежали, а 198-я пехотная немецкая дивизия, неся большие потери, поспешно отошла на левый берег реки Еи».

Многие казаки после Великой Отечественной войны были удостоены высшими наградами – Герой Советского Союза. Среди них были и наши соотечественники сибирские казаки, но, к сожалению многие были удостоены этих наград посмертно.

«…Не пасть на колени».

Перед вами музейный ансамбль, который рассказывает о легендарном человеке.

Дмитрий Михайлович Карбышев (экскурсовод демонстрирует фото Карбышева Д.М.) – Герой Советского Союза, генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук, профессор, по происхождению – родовой сибирский казак. За пару недель до начала Великой Отечественной войны был командирован в Гродно для оказания помощи оборонительному строительству на западной границе. 8 августа при попытке вырваться из окружения в районе севернее Могилева был контужен и захвачен гитлеровцами в плен.

Три с половиной года провел Карбышев в фашистских застенках. О судьбе Карбышева несколько лет в Москве вообще ничего не знали. В его «Личном деле» в 1941 г. была сделана официальная отметка: «Пропал без вести».

Дмитрий Карбышев начал свой «лагерный путь» в распределительном лагере у польского города Остров-Мазовецкий. Здесь пленных переписывали, сортировали, допрашивали. В лагере Карбышев переболел тяжелой формой дизентерии. На рассвете одного из октябрьских холодных дней 1941 г. переполненный людьми эшелон, среди которых был и Карбышев, прибыл в польское местечко Замостье. Генерала поселили в барак №11, за которым впоследствии прочно закрепилось название «генеральский». Здесь, как говорится, была крыша над головой и почти нормальное питание, что в условиях пленения было большой редкостью. Немцы, по словам германских историков, были почти уверены, что после всего пережитого у выдающегося советского ученого возникнут «чувства благодарности» и он согласится на сотрудничество. Но это не сработало – и весной 1942 г. Карбышева перевели в сугубо офицерский концентрационный лагерь Хаммельбург (Бавария). Лагерь этот был особенным – предназначенным исключительно для советских военнопленных. Его командование имело четкую установку – делать все возможное (и невозможное), чтобы склонить на сторону Гитлера «неустойчивых, колеблющихся и малодушных» советских офицеров и генералов. Поэтому в лагере соблюдалась видимость законности, гуманного обращения с пленными, что, надо признать, давало свои положительные результаты (особенно в первый год войны). Но только не в отношении Карбышева. Именно в этот период родился его знаменитый девиз: «Нет большей победы, чем победа над собой! Главное – не пасть на колени перед врагом».

В 1943 г. полковник Пелит был срочно отозван с Восточного фронта и назначен комендантом лагеря в Хаммельбурге. В свое время полковник окончил юнкерское училище в Петербурге и прекрасно владел русским языком. Но особо примечательно, что бывший офицер царской армии Пелит служил когда-то в Бресте вместе с капитаном Карбышевым. Именно Пелиту было поручено вести персональную работу с «военнопленным генерал-лейтенантом инженерных войск». Полковника предупредили, что русский ученый представляет «особый интерес» для вермахта и, в особенности для главного управления инженерной службы Германии. Надо приложить максимум усилий, чтобы он работал на немцев.

Пелит был не только хорошим знатоком военного дела, но и известным в германских военных кругах мастером «интриг и разведки». Уже при первой встрече с Карбшевым он начал играть роль человека, далекого от политики, простецкого старого вояки, всей душой сочувствующего заслуженному советскому генералу. На каждом шагу немец старался подчеркнуть свое внимание и расположение к Дмитрию Михайловичу, называл его своим почетным гостем, рассыпался в любезностях. Он, не жалея красок, рассказывал боевому генералу всевозможные небылицы о том, что, по дошедшим до него сведениям, германское командование решило предоставить Карбышеву полную свободу и даже, если он того пожелает, возможность выезда за границу в одну из нейтральных стран. Чего скрывать, от подобного соблазна многие пленные не удерживались, но только не генерал Карбышев. Более того, он сразу же раскусил истинную миссию своего давнего коллеги.