Борьба противоположностей

Это какая-то борьба несоответствий. Так я думала раньше.

Но чем я отличаюсь от них? Живём в одном селе долгие годы. Знаем друг о друге много, не сказать больше. Всё, что и знать невозможно, мелочи немногочисленные, но интимные и многоутверждающие. Но я не с ними, никогда не приближусь к этой толпе и не стану бок о бок, спина к спине. Ответ пришёл сам, внезапно. То ли помогли медитации, которыми я занялась, то ли перестала ждать от общества и отдельных личностей одобрения или порицания, то ли Господь смилостивился, наблюдая за моим самокопанием.

Села утром на крылечке, мимо проплывают знакомые лица. Дежурное «Здравствуйте», и всё. Возник вопрос: почему у меня нет желания заговорить с ними, поддержать беседу? Ответ: нам не о чем говорить.

Оказывается, что дело тут не в них, а во мне. Я и пишу от мужского лица свои произведения чаще, чем от женского, и склад ума у меня далёк от «слабого пола». У В. Ключевского есть фраза, объясняющая моё недопонимание остальных и неприятие ими меня: «Женщины с лёгкостью лгут, говоря о своих чувствах, а мужчины с ещё большей лёгкостью говорят правду». Всё до боли просто: я не умею лгать! Вы не подумайте, нет, я обычная, могу ради блага своего и своей семьи сочинить и приукрасить что-то, тем более человек творческий, с тонкой натурой. Я не умею врать в чувствах и в большом, чистом, нужном мне ощущении делиться наработанной информацией. Моё присутствие раздражает любого из этой компании любителей обсудить, измусолить и перевернуть с ног на голову. Могу просто молчать и слушать, но от этого ещё хуже. Мало того, что я им не интересна, они начинают бояться моего молчания. Тишина сгущается, чувствуется её вязкость в воздухе, и нарастает чувство напряжения. Всё, что я могу принести в разговор, – это моя жизнь и моменты, в которых точно уверена. Никогда не провожу соответствия своего поведения с другими, не оспариваю того, чего не знаю, не делюсь недостоверной информацией. В результате оказываюсь права, а это раздражает, как выяснилось, ещё и унижает, отдаляет людей от меня. Помню с юности высказывание о мужчинах, автора, к сожалению, не припомню. Здесь оно абсолютно вписывается в контекст, только слово «мужчины» надобно заменить на «люди»: «Люди скрывают свои слабости и недостатки более тщательно, чем преступления, и достаточно намекнуть человеку, что считаешь его глупым, невежественным или просто невоспитанным и нелепым, он будет ненавидеть тебя сильнее, чем если ты скажешь ему, что он мошенник».

Скорее всего, я своим видом, не раскрывая рта, являюсь немой укоризной и для окружающих олицетворением изложенного выше.

А сказать-то про меня почти нечего. Здесь интересны сплетни из рода ОБС («одна баба сказала»). А обо мне какие сплетни? Всё уже известно и обговорено, измазано и прокручено, как надоевшая, заезженная пластинка. Затишье в моей биографии на несколько лет.

Наверное, перед бурей. Не удивляюсь, если в ближайших весях меня и ведьмой уже окрестили. Многое, что происходит вокруг, я предугадала задолго до того, как это стало новостью, которая таковой для меня не является.

Раньше удручало это состояние какой-то наигранности и издёвки со стороны окружающих, а сейчас и этим меня задеть невозможно.

В одном-единичном случае меняется мировоззрение, и чистая, спокойная любовь ко всему, что есть в воздухе, рождается из мысли и возвращает разум в состояние покоя и наблюдателя, а не оценщика.

Теперь я не ищу ответов, не ёрзаю и не нуждаюсь в них. Я сама – ответ на все вопросы.

Канареечный чемодан, или Случай на съёмочной площадке

Ольга:

– Вениамин, вы не представляете, что это за сумасшедший дом! – Ольга схватилась за голову и попросила Веню налить ей стакан воды. – Она верещала, как тысяча, нет, сотни тысяч сирен, бегала по площадке, заламывала руки, падала в обморок.

Вениамин:

– О, творческая личность! А вы говорите: «Не верю!» Тут даже Станиславский не нужен!

Ольга:

– Ой, да, творческая! Одно слово – актриса погорелого театра, хоть и поэтесса. Взяли на свою голову консультантом. Видите ли, по её поэме снимают фильм. Да она полоумная. А случилось-то что? Ничего. Скандалу на целый день, а как страдала, как страдала, до сих пор в ушах звенит её монолог.

Ольга (противным голосом):

– «Я не человек, с моим мнением не считаются! Потеряли чемодан, мой любимый, родной, незабвенный чемодан. Свои-то вон стоят, а я? Что я, автор? Так, какая-то писулька, бумагомарательница, можно и чемодан потерять». Я этого не вынесу!

Ольга продолжает:

– А теперь? Вот что теперь? Лежит в гримёрной, под глазом синяк. Из-за какого-то тряпья, ну надо же. Думала, куда падает-то? Весь реквизит только измяла. Скорых понаехало, аж три штуки, ещё бы трупоперевозку прислали ради смеха. Не женщина – чудовище в чалме. Вениамин!

Вениамин:

– Ну что ещё?

Ольга:

– Ты распорядился чемодан отыскать, а то убьётся с горя?

Вениамин:

– Да ты что? Она – убьётся? Пафоса наносного куча, а ноготь сломается, как будто у статуи свободы факел отвалился. Теперь суток трое чемодан будем разыскивать. Распорядился я, распорядился. К вечеру найдут. И откуда они такие блаженные приходят в этот мир? Все люди как люди, а это? Не замужем, конечно, не замужем. Кто её такую вытерпит!

Время приближалось к вечеру, съёмочный день был окончен, и на площадке гасли один за одним софиты, погружая разноцветные краски пёстрых декораций в тусклую мглу. Вся бригада веселилась до упаду в течение съёмок, подковыривая и находя всё новые причины досадить истеричной поэтессе. Чемодан её жёлто-канареечный стал притчей во языцех. Ольга радовались, что сумасбродка затихла и уползла в сторону своего вагончика. Администратор спокойно допивала свой остывший кофе и мечтала выкурить сигарету, когда услышала невнятный шёпот, всхлипывания и стоны за вагончиком припадочной. Тихонько подкравшись со стороны потухшего фонаря, она замерла и наблюдала немую картину. Их всеобщая любимица для издёвок сидела на влажной, холодной земле, обняв ногами чемодан. Из его раскрытой пасти, а именно так Ольга воспринимала этот предмет раздора, женщина нежно, по-матерински, утирая слезу, доставала рукописи, тетради и небольшие, ничего незначащие вещи, повседневные, незамысловатые предметы, нашёптывая что-то негромко. Ольга подошла ближе, чтобы услышать слова. Язвительная мысль побежала в голове: «Словно ведьма сидит над варевом, колдует, да ещё гадости нашёптывает». С каждым предметом поэтесса разговаривала с любовью и теплотой, как с живым человеком. Кольнуло Ольгу в глубине души, но она отогнала эти чувства, вспоминая сегодняшний суматошный день, и прислушалась. Сейчас в руках у Амалии, так звали нашу героиню, была старая, обтрёпанная тетрадь. Из её глубин женщина достала выцветший лепесток.

Амалия:

– Ну вот, мой милый, ты не пострадал. А ведь я могла тебя лишиться. Помнишь ли ты, как моя старшенькая держала тебя в руках? Тогда ты жил цветущим букетом. Она, как сама богиня чистоты и нежности, вдыхала твой аромат. Как она была с тобой и со мной ласкова. Её нет с нами давно. Наверное, она лучезарный ангел на небесах, но мы помним улыбку, дыхание и любовь, что она нам дарила.

Амалия прижала лепесток к губам, и неземное блаженство озарило её лицо. Такой Ольга видела поэтессу впервые. Ей как-то неудобно стало наблюдать это действо со стороны, но потревожить сейчас Амалию и обнаружить себя она не решалась. Следующим из жерла чемодана появился пакет, обычный чёрный пакет, который выдают в магазинах под продукты. Он был аккуратно сложен и перевязан красной нитью. Амалия погладила его, и слёзы, тихие и беззвучные, застучали по шуршащей поверхности.

Амалия:

– А вот и ты, мой единственный свидетель того, как мой отец мне дорог. Я помню, папа, как тайно от мамы и бабушки ты покупал мне сладости и передавал их в этом пакете, полном маленьких и таких нужных мне детских радостей. Ушло, всё ушло, а я, старая черепаха, вожу свой скарб за собой и дорожу всем, что напоминает мне о моих любимых. Да, одиночество не красит человека. Вот и я, – смахнув наползающую слезу, продолжала Амалия, – сегодня палку перегнула, столько людей всполошила, настроение им испортила, напугала. Надо бы мне пойти извиниться. Вот сейчас соберу вас, мои дорогие странники, упакую и двинусь к своей команде, которой я принесла воз неприятностей.

Амалия сложила всё в чемодан, закрыла его и понесла в вагончик. У Ольги перехватило дыхание, в её душе металась безудержная нежность к этой далёкой и странной женщине. Она желала прийти под тень этого фонаря раньше, дабы услышать больше из того, что уже было услышано. Этот канареечный дом вещей хранил многие тайны и многие истории. Когда Амалия через час вышла в общую гостевую, совмещённую с кухней, она застала странную картину. За огромным столом собрались все участники съёмочного процесса. Ей определили место в центре, усадив в удобное и уютное кресло. Её тираду извинений прервали с самого начала, и полилась беседа, сопровождаемая шутками и интересными историями из съёмочной жизни. Обогреваемая теплом свежезаваренного чая, улыбками коллег и заботливо укрытая пледом, который Ольга принесла из её вагончика, Амалия не заметила, как задремала. Ропот за столом утих, и голоса стали более глухими, чтобы не тревожить уснувшую женщину. Амалия погрузилась в царство Морфея, где она с дочкой на берегу океана раскачивалась на цветных качелях, уносивших их под самые небеса, а папа издалека махал им рукой и бережно удерживал её любимое клубничное мороженое.

Дорога к храму

В этот ясный солнечный весенний день было настолько тепло, что окружающие люди в своих полуодеждах общим потоком, ярким и щебечущим, были схожи с отдыхающими на морском побережье. Мария отличалась и не вписывалась в эту разноцветную ленту голов и тел. Сегодня она собиралась посетить мероприятие, которое требовало свой дресс-код, но ноги к концу дня привели в совсем уж необычное именно для неё место.

Девушке шёл двадцать пятый год. Всю свою сознательную жизнь она доказывала независимость от мнения окружающих и боролась за разнообразные права, в том числе право быть атеисткой, какой, в сущности, никогда не являлась. Существование сил небесных она признавала, более того, постоянно ощущала их радеющее присутствие в своей жизни и судьбе. «Добрые люди» в своём навязчивом желании привести заплутавшую «овцу» к вере совсем отбили желание подходить близко к храму. Бабушка с малых лет настойчиво таскала её на все службы, где ещё неокрепший разум сопротивлялся из желания личной свободы нудным многочасовым песнопениям. Ещё более непонятным для ребёнка являлось поведение и поступки этих благочестивых людей, которые не стеснялись ни в словах, ни в действиях проявлять грубость, хамство, недовольство, нетерпимость не только за пределами храма, но и в его стенах.

В более старшем возрасте девочку пугали странные женщины в этом помещении, наполненном удушливым ароматом ладана. Они выглядели птицами, этакими воронами, которые старались усиленно затоптать только зарождающийся росток интереса к религиозным таинствам. Своими вескими и не требующими ответа высказываниями служительницы с неистовой жаждой желали донести до умов всех «неслышаших» благость и укоренить в их сердцах правила посещения храма, чем большинство из них уводили с избранного пути на долгие годы.

Раздражили и окружавшая толкотня, крики, злость, нелицеприятные намёки прихожан на её происхождение и экзотическую внешность. Не понимаю, возможно ли в таком священном месте подобное обращение с себе подобными? Всё это приглушало день за днём его сакральную значимость. Теперь Мария и не помышляла зайти на святую землю.

Вернёмся же к весеннему дню. В маленьком городке творилось великое столпотворение. Сюда девушка приехала со своей подругой Ксенией на рок-фестиваль. Соответственно мероприятию их одежда не отвечала классическим представлениям о женственности. Всё в чёрных тонах, яркий макияж, алые губы и кожаная косуха, перекинутая через тонкое плечо. Обтягивающие джинсы, майка с черепом, казаки с клёпками и транспорт, на котором они приехали, довершали картину.

Подруги уже собирались покинуть пределы города и окунуться в ночную жизнь рокеров, как неожиданно Ксения замедлила ход.

Ксения:

– Маш, я совсем забыла, вот ума палата – ключ потерян!

Мария:

– Что произошло?

Ксения:

– Мама просила купить свечи до отъезда и масло для лампадки. У меня вообще выпало из памяти. Здесь недалеко храм есть, давай зайдём?

Мария:

– Не, внутрь не пойду. Я тебя во дворе подожду. Договорились?

Ксения:

– Да чего ты, ну пойдём со мной.

Мария:

– Одеты мы не для посещения таких мест. Я своё уже выслушала. Ты иди, если хочешь.

Ксения:

– Ладно, пойду тогда одна. Подождёшь меня?

Мария:

– Конечно.

Девушки за руки дошли до церкви. Она была довольно большой для такой маленькой паствы. Её голубые с золотом купола переливались радугой на солнце. Ксения зашла внутрь. Территория вокруг, в отличие от других мест, где бывала Маша, отличалась простором и необычной красой. Розовые кусты обвивали две беседки, дорожки плутали среди посадок, открывали необычные находки – гипсовые фигурки сказочных персонажей. Резные лавочки с исконно русскими мотивами напоминали детство, особенно одна. На её спинке были вырезаны ставенки, такие как открывает рассказчица «В гостях у сказки». На неё Маша и присела. Общее впечатление от увиденного было таким позитивным, что тайное недовольство посещением храма и внутренняя скованность уступили место чему-то приятному и доброму внутри.

В этот момент из церкви вышел батюшка. Мария резко напряглась, ожидая недовольства и возмущения своим внешним видом. Батюшка был нестарым человеком, лет сорока пяти, его красивое одеяние цвета молодой листвы отражало солнечные лучи, и Мария увидела, что освещало ореолом фигуру. Его взгляд завораживал и притягивал, как магнит. Священнослужитель заметил внимание девушки и подошёл. Приветствуя его, Мария встала со скамьи.

Батюшка:

– Доброго дня, дочь моя. Почему ты так грустна? Отчего в храм не заходишь?

Слова из уст его лились миррой, окутывая внутри всё естество теплом и любовью.

Мария:

– Да куда ж я, батюшка, в таком виде? Одета я не по правилам.

Батюшка: