Глебу казалось, что жизнь зашла в тупик, и он решился на объездной маневр. Пусть даже для этого требовалось сильно сдать назад – именно так он расценивал работу у Ивасика. Решение принималось совместно с Катей.
Слова в памяти цепляются не за собеседника – за место. Являешься через десятки лет, а слова здесь, пожалуйста, висят по-прежнему – на домах, на деревьях – как новенькие. А тумбы нет. Не говоря уже о собеседнике.
Моя жизнь в последнее время складывается так, что я стал меньше бояться. – Ловлю внимательный взгляд Нестора. – Меня, дорогой, сейчас очень трудно испугать. Так же, как уговорить куда-то идти.
Это сейчас не любитель. А тогда мог и поучаствовать. Я, Нестор, был тогда совсем другим. Плюс, опять-таки, подпольное радио, отечество в опасности, все мужчины города… Это заводит.
На Большой Морской тот коротко сообщил: баррикада, дальше пешком. В этой фразе Глебу почудилось что-то сказочное: а дальше мне нельзя, дальше уж ты, Иван-царевич, как-нибудь сам…
Помолчав, добавил: от тобi i склонение существительного путь. Вiдтепер[52] це робитимуть[53] у множинi[54], бо єдиноï путi в Росiï i Украïни бiльш не буде.
19 августа, утро. Глеба разбудил звонок отца. Не тратя времени на приветствие, Федор спросил: у вас теж Лебедине озеро? Это было похоже на пароль, но ответных слов Глеб не знал.
Глеба-педагога, если бы не одно странное обстоятельство. В этот самый час Глеб неожиданно почувствовал усталость. Даже нечто большее: равнодушие и разочарование. Ему стало казаться, что путь, по которому он пошел, себя исчерпал. Так впервые в своей жизни Глеб осознал, что успех одновременно может быть концом.
В один из выходных он повез крючковский класс в Комарово на могилу Ахматовой, и, передавая друг другу потрепанный томик, ученики по очереди читали ее стихи. Поездку можно было бы назвать звездным часом