Цитаты из книги «Авиатор»

Так странно: человека нет уже, а книга, да, продолжает жить.

В каждом человеке есть дерьмо. Когда твое дерьмо входит в резонанс с дерьмом других, начинаются революции, войны, фашизм, коммунизм… И этот резонанс не связан с уровнем жизни или формой правления. То есть связан, может быть, но как-то не напрямую. Что примечательно: добро в других душах отзывается совсем не с такой скоростью.

Во всём должна быть своя тайна, особенно в женщине…

При жизни человека ничего невозможного нет – невозможность наступает только со смертью.

На Невском – если нет, конечно же, снега – времени года и не понять. Деревьев тут почти не найдешь, а одеваются все как-то невнятно, без оглядки на сезон. Да и сезонов здесь, если всерьез разбираться, нет. Есть время зимнее и незимнее, а всё прочее в наших краях отсутствует.

– Что может быть выше справедливости! – крикнула я, чтобы расшевелить этого человека. Он подумал. Сказал: – Наверное, только милость.

– Я открыл, что человек превращается в скотину невероятно быстро.

Может быть, оставшись в моей памяти, Воронин стал частью меня, и я ненавижу его в себе?

Разговор как-то соскользнул на нынешнее устройство жизни. Иннокентий назвал его анархией. Я заметил, что за анархией обычно приходит авторитарное правление. Что, в сущности, очень грустно.

Кто-то заметил, что часто так бывает на поминках: часа полтора говорят о том, каким покойник был хорошим человеком. А потом кто-то из пришедших вспоминает, что был покойник, оказывается, не только хорошим. И тут, как по команде, многие начинают высказываться, дополнять – и мало-помалу приходят к выводу, что был он, вообще-то, первостатейным мерзавцем.