Не было новых вещей – все ходили в старом. Был даже в этом какой-то шик – той поры. Трудное время умей переживать: донашивай прежнее, а нового не надевай – даже если есть. Донашивали вдохновенно.
Под ногами гравий, веточки кипариса, изредка – жуки и гусеницы. Этих беру в ладонь, и они делают вид, что умирают. Знаю, что хитрят, но, в свою очередь, делаю вид, что верю: осторожно кладу их на траву. Сколько раз впоследствии мне хотелось притвориться мертвым – чтобы меня вот так же положили на траву и больше не трогали. Так ведь не верили, ждали смерти всерьез.
Вот что всплыло из глубин моего сознания: академический рисунок полагает свое основание на знании и понимании формы, ему чуждо бессмысленное срисовывание и рисование по впечатлению. И еще: форму необходимо вписать в формат, чтобы она не плавала и на периферии рисунка не возникали скучные места.
Подумалось вдруг, что лучше бы уж Маркс, наверное, рисовал – он и многочисленные его последователи. Срисовывали бы Давида Микеланджело, затирали сухим хлебом лишний графит, ездили в Плес на этюды. Меньше, думаю, было бы на свете горя. Человек рисующий – он как-то выше, мягче нерисующего. Ценит мир во всех его проявлениях. Бережет его.