Глава 3
Как меня допрашивал старший опер Фролов, или У каждого российского гражданина есть прямой долг и нравственная обязанность

Полиция приехала минут через сорок (они, очевидно, тоже изрядно поплутали, пока, наконец, отыскали въезд на пустырь). Сначала мы услышали гул приближающегося двигателя, потом он вдруг смолк, и следом громко хлопнула автомобильная дверца, далее послышались обрывки разговора, и затем показались трое полицейских, шумно пробирающихся через траву. Они шли гуськом друг за другом и с подозрением посматривали в нашу сторону.

– Это вы звонили? – спросил меня старший лейтенант, шедший впереди.

– Я.

– И что? – посмотрел на меня старлей. – Где труп?

– А вот он, – указал я на мешок, лежащий на дне оврага.

– Что это?

– Мешок.

– Я вижу, что мешок, – хмыкнув, сказал полицейский. – И что дальше?

– А дальше то, что в мешке находится труп.

Старший лейтенант, стараясь не перепачкать брючины, спустился в овражек, подошел к мешку и раздвинул разрезанные мною края. На него, как ранее на меня, глянул невидящим взором покойник.

– И правда труп, – без единой эмоции произнес старший лейтенант, видно, на своем веку насмотрелся их предостаточно. – Значит, это вы его обнаружили? – снова посмотрел он на меня и перевел взгляд на Степу, переминающегося с ноги на ногу.

– Мы, – ответил я.

– Интересно было бы услышать, а что вы тут делали… на месте преступления?

– Снимали передачу про тайны Лесопильщикова пустыря, – уверенно ответил я. – Вот и наткнулись.

– Наткнулись, значит, – недоверчиво повторил старший лейтенант. – Ну-ну…

– Да, – подтвердил я. – Увидели тропинку, пошли по ней, вышли к оврагу и обнаружили на самом дне подозрительный мешок. А когда ближе подошли, оказалось, что в мешке – труп.

– И сразу позвонили в полицию? – ехидно спросил старший лейтенант.

– Ага, сразу, – кивнул я для убедительности и посмотрел на старшего лейтенанта чистым, будто бы колодезный родник, взором. Кажется, старлею даже стало немного неловко от моего взгляда, на чем, собственно, и строился расчет…

– Паша, вызывай следственно-оперативную группу и медэксперта, – обернулся в сторону молодого лейтенанта старлей. – Здесь натуральный криминальный труп. – А потом снова обратился ко мне: – Ну, а теперь давайте по честности, ребята: что вы тут делали? Сюда ж никто не ходит. Даже бомжи. Боятся!

– Наш телеканал решил сделать про Лесопильщиков пустырь передачу, – охотно начал отвечать я. – Он ведь полон неразгаданных тайн, этот весьма странный пустырь. Знаете, Матренино проклятье, которое висит над этим местом; клад купца-лесоторговца Стахеева, сведший с ума нескольких его искателей, таинственные исчезновения людей… Ну, прямо как Бермудский треугольник. А еще сами собой разваливающиеся постройки, причем совсем недавно возведенные, уход под землю линий электропередач… Может, под Лесопильщиковым пустырем имеются некие карстовые пустоты или высохшая подземная река? А такой геологический феномен, как самодвижущиеся бетонные плиты весом в несколько тонн? И все это – в самом центре Москвы! Зрители нашего телеканала, несомненно, заинтересуются.

– А как называется ваш телеканал? – покосился на Степу с камерой старший лейтенант.

– Наш телеканал называется «Авокадо».

– Почему именно «Авокадо»? – удивился полицейский офицер. – Вы на базаре, что ли, работаете?

– К базару мы никакого отношения не имеем. Это название придумал наш шеф, – ответил я, как обычно всегда отвечал, когда кто-либо интересовался названием нашего телеканала. – А объясняется оно следующим образом. Наши передачи, как и сам этот фрукт – авокадо, экзотически вкусны для восприятия, полезны для ориентации в жизненном пространстве и тонизируют, иным образом, не дают расслабиться в гонке за удовольствиями и достатком, чтобы вас не обошли на повороте завистники и конкуренты.

Старший лейтенант быстро сморгнул и отвернулся, очевидно, пытаясь переварить мои слова. Молодой лейтенант смотрел на меня во все глаза, как будто я по меньшей мере был Познером, а вместо хмурого сержанта, что стоял поодаль, на нас со Степой смотрело темным зрачком дуло его автомата «АКСУ».

Наконец подъехали два оперативника в джинсах и рубашках с короткими рукавами и женщина-медэксперт в форме старшего лейтенанта полиции. Она тотчас принялась за осмотр трупа, который ей помогли высвободить из мешка опера. Младший из них стал что-то за ней записывать, старший же подошел к старлею, негромко переговорил с ним, поглядывая на нас, после чего оба лейтенанта, старший и молодой, и хмурый сержант с укороченным «калашниковым» наперевес молчком отбыли, как бы передав нас со Степой с рук на руки руководителю следственно-оперативной группы.

– Так, значит, это вы обнаружили труп? – обратился он непосредственно ко мне.

– Я, – коротко ответил я.

– Вы что-нибудь тут трогали?

– Нет, только разрезали мешок, чтобы убедиться, что в нем действительно труп.

– Получается, что на мешке могут быть ваши отпечатки пальцев, – констатировал следователь.

– Только в районе прорези, когда я брался за края…

– Ваше имя, – безапелляционным тоном начал допрос старший группы, расположив у себя на колене папку с листком бумаги.

– А ваше? – в свою очередь, спросил я.

– Сначала вы, а то будет нечестно, ведь я же первый спросил, – без малейшего намека на шутку произнес следователь.

– Меня зовут Аристарх Русаков. Я – сотрудник телекомпании «Авокадо».

– Что, и такая у нас есть? – вскинул брови старший опер.

– Есть. Вещаем на Москву и область.

– Кто бы мог подумать… Ну, а меня зовут Игорь Николаевич Фролов, – представился мужчина. – Я – старший следователь ОВД «Красносельский». Кстати, вы не назвали своего отчества.

– А это обязательно?

– Обязательно, – спокойно подтвердил Игорь Николаевич.

– Африканыч, – сказал я.

– Как? – переспросил Фролов.

– Африканыч, – повторил я.

– Надеюсь, это не шутка?

– Ни в коей мере!

– Так что же, выходит, вашего отца звали Африкан? – с любопытством посмотрел на меня Игорь Николаевич.

– Ну, а чему вы так удивляетесь? Простое русское имя… Причем старинное.

– Понял, – произнес старший следователь. – Итак, Аристарх Африканыч, какая такая нужда занесла вас сюда с вашим оператором?

– Любопытство, – не задумываясь, ответил я. – Простое человеческое любопытство.

– Ну, а это ваше простое человеческое любопытство… чем-то или кем-то все же было вызвано, или я ошибаюсь? Не надуло же его сквозняком.

– Вы правы, – кивнул я. – Любопытство было вызвано звонком некоего Ивана Ивановича Иванова, сообщившего мне, что на Лесопильщиковом пустыре в овраге близ Сокольнического мелькомбината лежит криминальный труп.

– Вот это уже интересно. Во сколько он вам звонил?

– В одиннадцатом часу.

– Ага… И вы вот так поверили ему и помчались через весь город на этот пустырь, бросив все свои неотложные репортерские дела? – недоверчиво посмотрел на меня Фролов.

– Да, поверил.

– Почему?

– Я вообще человек очень доверчивый… А потом, он был весьма убедителен, – ясным взором посмотрел я на старшего следователя. – К тому же этот Иван Иванович назвал имя убитого – Василий Анатольевич Леваков, работавший водителем в фирме «Бечет».

– Так, значит, убитый – это Василий Анатольевич Леваков? – переспросил меня Фролов, занеся имя убитого в протокол.

– Так сказал тот, кто звонил, – пожал я плечами.

– Маша! Марья Алексеевна! – обратился Фролов к медэксперту.

– Да, Игорь Николаевич, – отозвалась женщина.

– Вы осмотрели тело?

– Да, – последовал ответ.

– Что вы предварительно можете сказать о нем?

– Убийство, – не раздумывая, произнесла медэксперт. – На теле имеются множественные раны и обширные гематомы; явно сломано несколько ребер, голова пробита в нескольких местах тупыми предметами, причем раны эти очень тяжелые. По всей вероятности, они и явились причиной смерти. Этого человека попросту забили до смерти, но он, судя по разбитым костяшкам пальцев, отчаянно сопротивлялся…

– А документы или бумаги, подтверждающие его личность, имеются? – поинтересовался Игорь Николаевич.

– Ничего нет. Его карманы совершенно пустые.

– А когда наступила смерть?

– Точно сказать не могу, – ответила старший лейтенант.

– Ну, хотя бы так, навскидку, – настаивал Игорь Николаевич.

– Ну, если навскидку, сутки он тут точно лежит.

– Спасибо, Маша, – поблагодарил ее Фролов.

– Пожалуйста, – отозвалась она, продолжая колдовать над трупом.

– А этот ваш Иван Иванович звонил на сотовый или рабочий телефон? – снова обратился ко мне следователь.

– На рабочий телефон нашей телекомпании, – сказал я.

– А голос у него… какой был?

– Что вы имеете в виду?

– Какие в нем были интонации? Взволнованные или спокойные?

– Он был немного взволнованный, но вообще – спокойный, – ответил я.

– А как вы думаете, судя по голосу, сколько говорившему может быть лет?

– Гм, – глубокомысленно отреагировал я, крепко задумавшись. Какой хороший вопрос задал мне господин старший оперуполномоченный. И почему я еще тогда, когда слышал этот голос, не задался таким же вопросом? Вот что значит профессионал! Теперь надо вспоминать. Итак, его голос. Каким он был? И я стал рассуждать вслух: – Говорил не подросток, это точно. Голос был ровным, без эдаких срывающихся истеричных ноток, свойственных не устоявшимся еще личностям… Он не был резким и слишком громким, то есть человек либо поборол эмоции, вызванные решением позвонить и сообщить о трупе, либо умело их скрывал, а значит, способен достаточно хорошо владеть собой. Скорее всего, ему за тридцать. Молодость скрывать эмоции не умеет… – резюмировал я. – Голос не был быстрым и напористым… И не был тихим и робким… Стало быть, этот человек умеет взвешивать свои поступки, рассудителен и довольно решителен, но без отчаяния. Возможно, ему даже лет под сорок или немного больше… Произносил он фразы четко, речь его хорошо поставлена, выходит, он достаточно образован и наверняка имеет за плечами высшее образование. Еще этот Иван Иванович имеет, скорее всего, гуманитарный склад ума, и за его плечами либо исторический, либо филологический, либо еще какой-нибудь подобный факультет…

– Почему вы так решили? – покосился на меня старший следователь.

– Я вовсе не решил, я только предположил… Этот Иван Иванович сказал такую фразу: «Когда он был человеком, его звали Василий Анатольевич Леваков». В ней, как мне кажется, имеется некий философский подход. Чувствуете: «Когда он был человеком»?

– Да, чувствую, – раздумчиво произнес Игорь Николаевич, впервые с любопытством взглянув на меня. – Пожалуй, что вы и правы… А вы что-то можете добавить? – посмотрел Фролов на Степу.

– Нет, – бесцветно ответил тот.

– Я еще могу добавить немного, – сказал я. – Чуть не забыл… Так вот, при разговоре этот Иван Иванович Иванов часто вставляет словосочетание «надо полагать». Надо полагать, его сообщение будет мне интересно… Надо полагать, я сообщу в полицию сам, когда обнаружу труп… Вам, наверное, такая особенность его речи будет интересна…

– Наверное, – задумчиво кивнул следователь. – Что ж, хо-ро-шо. А вы, стало быть, и есть тот самый Русаков?

– В смысле? – удивленно посмотрел я на Фролова.

– В смысле, тот самый, который раскрыл убийство актера Игоря Панина в прошлом году и нашел отравительницу почти тридцати жителей Измайлово – в этом, – пояснил Игорь Николаевич.

– Все эти преступления раскрыли следователи Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации, а я лишь вел параллельное журналистское расследование по заданию своей редакции и на добровольной основе помогал следственным органам отыскивать и изобличать преступников.

– У вас это здорово получалось. Вы весьма интересная и знаменитая личность. У нас в отделении только о вас и говорят.

– Вы преувеличиваете.

– Вот только непонятно, как вы все время впереди следственных органов находились. У вас есть какие-то свои оперативные источники?

– Вовсе нет, мне просто где-то повезло. А потом, помогать правоохранительным органам в их нелегкой и крайне полезной работе есть прямой долг и нравственная обязанность каждого российского гражданина, уважающего закон и правопорядок, – отчеканил я и посмотрел прямо в глаза Фролову.

Старший оперуполномоченный хмыкнул и снова глянул на меня с любопытством, даже большим, нежели в первый раз.

Поверил ли он в мои пафосные фразы? Сомневаюсь. Следователи – народ тертый, еще и не таких «златоустов» видывали!

Затем последовала еще пара-тройка малозначащих вопросов, после чего Игорь Николаевич произнес:

– Что ж, не смею вас больше задерживать, господин Русаков.

– Спасибо. И до свидания.

– Именно, «до свидания», – подчеркнул Фролов. – Мне почему-то кажется, что мы с вами еще увидимся…

Я лучезарно улыбнулся ему, расписался под протоколом допроса, удостоверив, что с моих слов все записано верно, и мы со Степой, обремененные грузом пережитого, потопали обратно.

– Что, выключать камеру? – спросил он меня.

– А ты что, все время держал ее включенной? – удивленно посмотрел я на своего помощника.

– Да, как обычно, – ответил Степа и добавил: – Ты же не давал команды ее выключать.

– Не давал, – согласился я, поскольку у нас с оператором Степой Залихватским (такая у него фамилия видная) была давняя договоренность. А именно: если я говорю ему: «не снимай», «выключи камеру», «выруби» или нечто подобное, он демонстративно выключает камеру, а потом начинает возиться в кофре, словно чего-то разыскивая, а сам же между тем включает камеру и незаметно направляет объектив на моего собеседника и снимает действия, разворачивающиеся рядом со мной. А вот взгляд в его глаза и небольшой утвердительный кивок означал для Степы сигнал, что и правда надо выключить камеру и перестать снимать. Таким образом, мои передачи, в которых я вел журналистское расследование, всегда были во многом документальны и приобретали дополнительную динамику, где присутствовала настоящая интрига с нешуточным накалом…

– Ты молодец, – искренне похвалил я Степу.

На что он скромно, что было ему весьма свойственно, ответил:

– Я знаю…