Если бы я родилась мужчиной, то мой жизненный рубеж, характеризуемый этими двумя цифрами, неминуемо отсылал бы меня к библейской истории.

Для многих представителей сильного пола 33 года являются тем «водоразделом», когда принято подводить первые итоги. К этому времени Спаситель уже закончил со всеми земными делами. И не важно, верующий вы или атеист – мужчине в этом возрасте уже не просто оставаться подростком, думающим, что у него еще все впереди. В этом плане мне было значительно легче. Как правило, женщины взрослеют гораздо раньше, и они свободны от мужского пафоса, требующего осознать свое предназначение.

Мы рождаемся не переворачивать мир вверх тормашками, фундаментально он нас вполне устраивает. Главное – приспособить себя к нему, приспособить его к себе. Поэтому сегодня, в свой День рождения, я могла сравнивать себя разве, что с Марией Магдалиной…, особенно на ранних этапах ее биографии.

Все эти мысли промелькнули у меня в голове пока я разглядывала мускулистое загорелое мужское тело, свободно раскинувшееся рядом со мной на бескрайних просторах кровати. Утро всегда расставляет все на свои места. Солнечный свет беспощадно развеивает ночные иллюзии. Утро – это судья, который взвешивает предыдущий день на бесстрастных весах реальности. На этот раз его приговор был вполне щадящим. Самец был вполне достойным экземпляром, могущим и желающим доставить удовольствие женщине. На самом деле, в России такое встречается гораздо реже. Все же есть в европейской эмансипации свои неповторимые плюсы. Мужчина не чувствует здесь себя хозяином постели. Он равноправный и очень чуткий партнер. Пара находится в одной лодке, у них общая задача – доплыть до берега, и они синхронно гребут, гребут…

У нас же часто бывает так, что мужчины спрыгивают с суденышка и в три, четыре мощных гребка оказываются на пляже, где в одиночку раскидывают натруженные члены под ласковыми лучами.

Не думаю, что мои умозаключения являются конечной истиной, но за те две недели, что я жила в Париже, некоторая статистика у меня накопилась.

Закончив обозревать своего спутника (его звали Андре), я направилась в ванную комнату, где приняла душ, а потом долгое время разглядывала себя. Не скажу, что с зеркалом я была в идеальных отношениях. Как я не старалась, его задобрить правильным образом жизни и различными диетами, с каждым годом оно все меньше отвечало мне взаимностью. Как сказала одна женщина бальзаковского возраста: «С возрастом я все больше ощущаю себя куском говядины на полке уцененной продукции: вторая категория, третья…».

Впрочем, при всех сложностях, мне еще было рано поддаваться извечной женской паранойе. Из зеркала на меня смотрела высокая, ухоженная, рыжеволосая, симпатичная девушка с модельными формами тела, чуть вздернутым носом и карими глазами. Придя к успокаивающему выводу, что мое отражение сегодня соответствует среднестатистическим параметрам двадцатипятилетней девушки я накинула халат и вышла в зал гостиничного номера.

Андре, похоже, только что разлепил глаза. Яркая дорожка света, начинавшаяся в промежутке между штор, упиралась в его лицо. Он щурился и сонно улыбался.

– Аннет, ты просто восхитительна! – сказал мой партнер на вполне сносном английском.

– Дамский угодник! Очень хочется надеяться, что это не обычная французская вежливость, – ответила я, чуть распахнув халат.

– Богиня! – не унимался мой собеседник, вставая с кровати и протягивая ко мне свои руки – наш поцелуй был наполнен неподдельной страстью, за продолжением дело не стало…

Уже в лифте, по дороге в ресторан отеля, я подумала, что у меня, наконец, появился шанс закончить с затянувшимся периодом распутного самоуничтожения. Не скажу, что я многое себе на придумывала, но Андре мне определенно нравился. Повод развеять свои иллюзии был как никогда кстати.

– Знаешь, а у меня сегодня День рождения, – задумчиво произнесла я, когда мы садились за столик.

Несколько секунд он растерянно смотрел на меня, а потом улыбнулся ослепляющей улыбкой:

– Поздравляю! Аннет, я так рад, что встретил тебя, мне говорили, что русские женщины необыкновенные, но ты … сегодня такой день… ты увидишь, какими могут быть французские мужчины! – лицо Андре сияло как начищенный пятак.

Закончив с завтраком, состоявшим из французских пирожных, сыра и кофе, мой спутник, извинившись, сообщил, что оставляет меня в одиночестве до 18.00 вечера.

В назначенное время я вышла из отеля. Из окна шикарного лимузина Андре махал мне рукой. Немало заинтригованная таким оборотом событий, я подошла к машине. Вышедший в лакейской униформе шофер услужливо открыл мне дверь. На все мои расспросы, по поводу нашей вечерней программы Андре, то загадочно улыбался, то без умолку тараторил, рассказывая про свой любимый Париж.

Нужно сказать, что за время, проведенное мной здесь, этот город и для меня стал немного родным. Нет нужды перечислять все его достопримечательности. Я не об этом. Просто поначалу на улицах меня напрягало запредельное количество выходцев из Африки. Никогда не считала себя расисткой, но, … скажем так мягко, это было непривычно. Иногда от обилия кучерявых, нещадно загорелых индивидов, казалось, что ты находишься в каком-нибудь Зимбабве. От чего, в первые дни, в голове постоянно крутилась известная фраза: «Париж – это город, в котором когда-то жили французы».

Впрочем, уже через неделю я к этому вполне привыкла: афро-французы не жгли костры на улицах, не устраивали потасовок, и не приставали с неприличными предложениями, в основном, отличаясь от европейцев только цветом кожи. Хотя определенные отличия все же были. Я это осознала, когда, наконец, поставила очередную галочку в своем виртуальном дневнике, посетив Лувр. Поначалу я надолго застыла перед большой стеклянной пирамидой, окруженной фонтанами, являвшей собой дополнительный вход в музей. Конечно, я видела ее на картинках и не скрою, как отдельная достопримечательность она выглядела впечатляюще. Но мне всегда казалось полной безвкусицей ставить такое постмодернистское сооружение перед величественным, «ампиро-барочным» зданием самого музея. Несколько минут созерцания данного творения лишь укрепили меня в этом мнении. Но самое большое удивление ждало меня впереди. Через некоторое время хождения по залам, буквально напичканным величайшими произведениями искусства, я вдруг с удивление осознала, что состав посетителей заметно разнится с тем, что я видела на улицах – было много азиатов, европейцев. Представители негроидной расы почти отсутствовали! Можно было подумать, что Лувр является заповедником сегрегации¹, заброшенным в наше время из американского прошлого, не хватало только таблички: «No niggers and dogs»². Не быстро, но я нашла этому приличное объяснение. Поначалу в голове суматошно всплывали только обрывки нацистских псевдо-теорий – низшая раса… культурная неполноценность…. И только потом я сообразила, что петербуржцы нечасто ходят в Эрмитаж, а москвичи – в Третьяковку. Большинство посетителей Лувра – туристы. Не многие жители Африки могут позволить себе путешествовать…

Когда наш лимузин подъехал к набережной Сены, Андре распахнул передо мной дверцу и, поклонившись, театральным жестом махнул рукой в сторону реки:

– Ву-а-ля, мадам!

Признаться честно, я поначалу не совсем поняла, в чем заключался следующий акт его постановки: огромные массы народа заполняли все пространство набережной, громко играла танцевальная музыка. Присмотревшись, я увидела, что большинство людей были обыкновенными зеваками, окаймлявшими проезжую часть, по которой нескончаемой вереницей шли вычурно одетые люди.

Между группами выступающих проезжали автомобили, оформленные разноцветными флагами и фанерными щитами. Больше всего они напоминали мне подвижной состав советской первомайской демонстрации. Невольно, я сразу же поддалась праздничной атмосфере. Мне ни разу не приходилось бывать на настоящем карнавале! А тут, надо же, латиноамериканское действо в центре Парижа! Особенно меня впечатлила группа длинноногих, разукрашенных перьями девушек, грациозно, в такт музыке, виляющих бедрами. Впереди шла их «королева» – шикарная блондинка с парой белоснежных ангельских крыльев за спиной.

На несколько секунд зрелище настолько поглотило меня, что я не сразу услышала, как мой спутник настойчиво что-то говорит мне, указывая рукой непосредственно на поверхность реки:

– Аннет, пойдем, нам нужно пробраться к воде. Ты что? Ни разу не видела?

– Нет, у нас тоже праздники бывают, но я никогда не была на карнавале!

– Карнавал?!! – изумился Андре. – Это просто ежегодный гей парад. У вас разве нет такого?

– Нет, Андрюша, к счастью, мы еще недостаточно «цивилизовались», – медленно произнесла я по-русски.

Только сейчас я заметила, что «королева» обладала слишком резкими для женщины чертами лица, которые не могла скрыть даже обильно нанесенная косметика. Флаги … да, как я сразу не догадалась – полосы всех цветов радуги развивались на полотнищах.

В этот момент «пернатая» группа со своей предводительницей уже прошла мимо нас, вслед за ней, браво маршируя, шел полновесный взвод боевых пидорасов (как говаривал в таких случаях мой школьный знакомый), облаченных в короткие, латексные, черные шорты.

– Андре, у нас действительно нет такого … – произнесла я уже на английском, а затем посмотрела на небольшой речной трамвайчик, в направлении которого он мне так настойчиво указывал.

Через некоторое время, с немалым трудом, пробравшись сквозь толпу возбужденных людей, мы оказались около небольшой пристани. Встречающий нас человек, облаченный в старинную капитанскую форму, поначалу своим видом напомнил мне портрет адмирала Ушакова из школьного учебника. Впрочем, больше всего он походил на лощеного пирата – трубка в углу его рта пускала витиеватые струйки дыма, на плече сидел попугай. «Адмирал» бодро улыбнулся, произнеся несколько фраз на все еще непонятном для меня французском, и жестом пригласил нас на судно. В этот момент музыка с набережной стала еще громче. Я обернулась и увидела, что огромные грузовики, набитые до отказа веселящимися меньшинствами и акустическими системами, медленно двигались друг за другом. Над каждым из них, кроме радужных полотнищ, трепетал флаг страны – Англии, Швеции, Испании, Германии …

Когда мы вступили на борт, мне открылась просторная палуба, украшенная цветочными гирляндами. Посреди стоял стол, богато сервированный на две персоны.

Чуть поодаль расположилась стайка камерного оркестра. Чопорный официант в камзоле и напудренном парике положил предо мной винную карту и застыл в услужливой позе.

– Милая, ты что предпочитаешь? – Андре нежно заглядывал мне в глаза.

– Не знаю, давай начнем с обычного шампанского – «Асти. Брют». А потом, можно продолжить белым на твой вкус.

Андре сделал заказ, назвав ничего для меня не значащее сочетание французских слов. Лакей мягкой походкой направился в служебное помещение. Вскоре он вернулся, неся бутылку вина и ведерко с шампанским.