Но, к его удивлению, Гитлер усмехнувшись, только хмыкнул на его такую патетическую речь, а затем произнес:

– Безусловно, вы, можно сказать, добросовестно потрудились на благо своей империи, но, – фюрер на некоторое время замолчал и, уставившись в глаза Чемберлена своим знаменитым взглядом, продолжил, – так как Чехословакия только что объявила мобилизацию, я не вижу другого выхода, как ввести войска в эту весьма агрессивное государство. Да и проблема с претензией Польши на Тешинскую область вами, господин премьер-министр, никак не решена.

От такого поворота событий Чемберлен остолбенел, силы его покинули, и, к удивлению Гитлера, он в измождении улегся на кожаный диван и, глядя снизу на Гитлера, с ужасом произнес:

– Но это же война, канцлер! Вы должны найти какой-то выход из складывающейся ситуации.

Затем, потерев ладонью лоб, жалобно произнес:

– Господин Гитлер, вы все же должны пойти мне навстречу ради сохранения мира в Европе и моего престижа в парламенте Великобритании.

– Хорошо, господин премьер-министр, я пойду вам навстречу, если Бенеш отменит приказ о всеобщей мобилизации. А на нашей окончательной встрече-конференции будет председательствовать премьер Италии Муссолини. И никаких чехов вовремя переговоров не должно быть! Только тогда я и отменю приказ о вводе войск в Чехословакию. И поверьте, никакому другому политическому лидеру, кроме вас, я не уступил бы своей позиции ни на йоту, цените это, господин Чемберлен!

Поздно ночью 30 сентября в находящемся недалеко от «Коричневого дома» здании «Фюрербау», хозяином которого являлся Гитлер, премьеры Франции и Англии Даладье и Чемберлен и два диктатора – Муссолини и Гитлер – окончательно поставили крест на Чехословакии как государстве, при этом, как хотел Гитлер, не допустив в зал, где проходил процесс ликвидации европейской страны, ее представителей – господ Мастны и Масарика.

Стрелки больших часов уже приближались к двадцати четырем часам. И вот-вот они должны были гулко пробить полночь, но «великолепная четверка» ну никак не могла договориться по пустяшным вопросам дележа Чехословакии. Только когда оставалось несколько минут до наступления нового дня, Муссолини воскликнул:

– Господа, мой друг Адольф Гитлер или должен отменить приказ о вводе германских войск в Чехословакию, или начнется европейская война, если мы сейчас же не подпишем вот это тот документ! – Дуче раздал присутствующим листки с текстом и начал читать его: – Германия, Соединенное Королевство, Франция и Италия, согласно уже принципиально достигнутому соглашению относительно уступки Судетской немецкой территории, договорились о следующих условиях и формах этой уступки, а также о необходимых для этого мероприятиях. И объявляют себя, в силу этого соглашения, ответственными, каждая в отдельности, за обеспечение мероприятий, необходимых для его выполнения. Соединенное Королевство, Франция и Италия согласились о том, что эвакуация территории начинается с 1 октября и будет закончена к 10 октября, причем не будет произведено никаких разрушений имеющихся сооружений, и что чехословацкое правительство несет ответственность за то, что эвакуация области будет проведена без повреждения указанных сооружений. Окончательное определение границ поручается международной комиссии. Этой международной комиссии предоставляется право, в известных исключительных случаях, рекомендовать четырем державам – Германии, Соединенному Королевству, Франции и Италии – незначительные отклонения от строго этнографического принципа в определении зон, подлежащих передаче без проведения плебисцита. – На этом абзаце Муссолини воскликнул: – Это основа соглашения! Остальное не так важно, давайте поставим свои подписи и тем самым предотвратим войну.

Под этим листком, ставившим, по сути дела, ликвидацию Чехословакии как государства, появились «каиновы подписи»: А. Гитлер, Эд. Даладье, Б. Муссолини, Н. Чемберлен.

Не успели еще высохнуть чернила подписей на документе, а Гитлер устроил банкет по поводу своей победы, но, как фюрер считал, к его сожалению, неполной. Чемберлен, а с ним и Даладье, уклонились от приглашения. Хотя премьеру Франции хотелось остаться пображничать, так как Даладье очень понравился подаваемый во время совещания французский абсент «Перно» с непередаваемым ароматом степной полыни, который он и попивал весь вечер.

Два премьера откланялись, и за столом остались фюрер со своими подручными и итальянская делегация. Бравые слуги, отобранные из охранного полка «Адольф Гитлер», все как один стройные и высокие, одетые в белые жилетки и черные брюки, с белыми перчатками на руках, поднесли гостям шампанское, коньяк, а для фюрера – легкое пиво «Хопф Ди Ляйхтере», но оно, как, впрочем, и подписанное соглашение, не радовало Гитлера. Он уселся за стол с сумрачным лицом, скривясь, потягивая из большой кружки замечательный, сваренный по старинным рецептам, янтарного цвета хмельной напиток и исподлобья поглядывал по сторонам зала, словно кого-то ожидая.

В этой компании находились еще двое с такими же сумрачными лицами. Они, как и Гитлер, были опечалены, что отложена на неопределенный срок небольшая, но, конечно, победоносная война. Этой парочкой были министр иностранных дел Германии фон Риббентроп и шеф СС Гиммлер. Первый, откинувшись на спинку стула и наклонившись в сторону своего соседа, произнес:

– Рейхсфюрер, жалко, что нам не удалось сегодня полностью решить проблему Чехословакии. Эту «недострану» надо было бы уже сегодня немедленно оккупировать!

Визави Риббентропа повернув голову в его строну и сверкнув стеклами пенсне, не спеша проговорил:

– Полностью с вами согласен, герр министр, хотя посмотрите на итальянских гостей, как я понимаю, они не разделяют нашего с вами мнения.

Гиммлер слегка кивнул головой в сторону сидевшего рядом с фюрером Муссолини.

Надо отметить, что Дуче искренне радовался, что избежал втягивания Италии в ненужный ей военный конфликт и что он, как никто другой, был на вершине международной славы, так как, по сути дела, единолично вел и дирижировал ходом Мюнхенской конференции.

Он, сверкая черными, навыкате глазами, на ломаном немецком с упоением делился своей удачей с фюрером:

– Герр Гитлер, Вы обратили внимание, что англичане с французами ничего не подготовили! Ни Даладье, ни Чемберлен толком-то и не знали, как приступить к делу, с чего начать! Хорошо, что я еще у себя, в Риме, подготовил проект этого соглашения, с которым они полностью согласились. Сами-то они пальцем о палец не ударили, чтобы наше сложное дело сдвинуть с мертвой точки. Да и они, к тому же, не знают никаких иностранных языков, кроме своего родного! Хорошо, что я смог без переводчиков общаться с этими, по сути дела, глухонемыми господами! А как я их припугнул вашей готовой к бою армией, фюрер! Испугались они и импозантной фигуры позванного в зал, по моему предложению, генерала Кейтеля! После такой демонстрации силы премьеры сразу согласились на все пункты моего проекта соглашения, постоянно повторяли: «Да, дуче!», «Хорошо, дуче!»

Гитлер, слушая все эти восторги своего итальянского друга, кивал головой, но его мысли были далеко от итогов конференции. Ему не давало покоя и сжигало единственное желание: как все же, не откладывая в долгий ящик, напасть на Чехословакию, о другом фюрер не мог и думать. Поэтому Гитлер невпопад, непонятно к чему, на похвальбу дуче о своих заслугах, неожиданно произнес:

– Синьор Муссолини, галерея Уффици во Флоренции – это какое-то чудо. Находясь в ее залах, начинаешь понимать Италию, ее искусство! Вы даже не можете себе представить… – Не закончив мысли, Гитлер к чему-то вспомнил юность: – Жалко, что меня не приняли в Венскую академию художеств и не исполнилась моя мечта стать живописцем, как ваши великие мастера!

Муссолини на самом деле не мог понять, о чем говорит фюрер, так как дуче ни разу не был в Уффици, но он ответил своему другу:

– Герр Гитлер, но вы проводите свою политику с таким же мастерством, как Леонардо или Микеланджело творили свои шедевры.

Фюрер на эту лесть дуче согласно кивал головой в такт словам Муссолини, а у самого еще сильнее чесались руки загрести полностью то, что осталось от Чехословакии, а по сути дела – уже Чехии, так как Словакия не без помощи Германии уже была на грани выхода из единого государства.

Ко всему прочему, сохранить имидж миротворца фюреру помог все тот же Чемберлен, пришедшей рано утром к полусонному Гитлеру с просьбой подписать подготовленную им англо-германскую декларацию о взаимном ненападении.

– Господин рейхсканцлер, – начал Чемберлен, вынимая из кармана пиджака небольшой листок бумаги, – мы с вами считаем, что тройственный договор, подписанный вчерашней ночью, а также соглашение по военно-морскому флоту, ранее заключенное между нашими государствами, являются документами доброй воли наших народов, гарантами предотвращения войны между Великобританией и Германией. Нам с вами необходимо постоянно прилагать политические усилия к мирному решению возникающих разногласий для предотвращения всесокрушающего пожара в Европе. Поэтому прошу вас подписать вот эту декларацию. – И протянул фюреру свой листок.

Гитлер, у которого болела голова от выпитого ночью пива, как-то хмуро посмотрел на Чемберлена и с хрипотцой в голосе произнес:

– Ну если вам, господин премьер, так хочется иметь этот клочок бумаги с моим росчерком, то я, ради вашего, можно так сказать авторитета в Англии, завизирую его. – И фюрер поставил свою размашистую подпись.

А через несколько часов в аэропорту Хитроу Чемберлен, стоя в проеме двери самолета, достал эту бумажку и, размахивая ею, громогласно, самодовольно произнес перед встречающими:

– Я вам привез мир в Европу на многие предстоящие годы!

А через три дня его оппонент Уинстон Черчилль в ответ на это громогласное заявление на весь мир пророчески произнес: «Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и получит войну». И он не ошибся.

Так как 14 марта Гитлер вызвал в рейхсканцелярию президента Чехии Эмиля Гаху, сменившего ушедшего в отставку Эдварда Бенеша. Принял фюрер президента в специально затемненном кабинете, в котором горело всего два или три светильника на все огромное помещение. И в категоричной форме заявил тому:

– Господин Гаха, вы прекрасно знаете, что на протяжении многих веков немецкие племена проживали на территории Богемии и Моравии. Поэтому эти земли должны принадлежать Германии.

– Господин рейхсканцлер, вы говорите о принадлежности этих двух областей Германии, а сами назвали их Богемия и Моравия, как это было в Австро-Венгерской империи Габсбургов, – возразил Гаха.

– А это неважно, я возвращаю их исконное названия и предлагаю вам свое покровительство, а значит и спокойствие населению и уверенность в завтрашнем дне. Давайте не тяните с подписью под документом о присоединении Чехии к Германии. А иначе, – Гитлер перешел на повышенный тон, – отдам приказ, бомбить Прагу и в первую очередь – Градчаны, вашу резиденцию. Пострадает там и знаменитый собор Святого Вита… Вот черт! – воскликнул Гитлер, – старикашка потерял сознание, позовите кто-нибудь моего доктора Морелля. Пусть сделает ему укол, чтобы Гаха не окочурился. Не то западные демократии завоют, что президента Чехии убили в Берлине. Геринг, пока Гаха приходит в себя, отдай приказ войскам вступить в их Злату Прагу. Там, в Градчанах, и подпишу указ о протекторате Богемия и Моравия, а во главе его поставлю фон Нейрата.

После того как Гаха пришел в себя, Гитлер, пообещал тому, что тот останется номинальным президентом протектората, с тем и отправил его в Прагу.

После этого, уединившись с министром иностранных дел, перед тем как самому ехать победителем в Прагу заявил:

– Риббентроп, теперь на очереди Польша. Но для этого мне нужна Россия, как гарант безопасности восточной границы. Немедленно пошлите депешу в Москву графу фон Шуленбургу, чтобы тот довел до сведения Сталина желание Германии установить прочные связи с Советами. А сам быстро собрался и на автомобиле отправился в Прагу.

Прибыв в Пражский град, посмотрев королевский дворец, подписав там документ об образовании Богемии и Моравии, затем с самого высокого места в Градчинах возле костела Девы Марии оглядел раскинувшийся внизу старинный город с красными черепичными крышами. Затем Гитлер на самой большой Вацлавской площади принял военный парад частей вермахта и с тем отбыл на «гору».

Пока фюрер в своем имении Бергхоф с нетерпением ожидал звонка из столицы России от Молотова с приглашением имперскому министру иностранных дел посетить Москву, на расстоянии около тысячи девятисот километров на восток, не в самой столице, а в Подмосковье, на даче Сталина под названием «Ближняя», решался вопрос, который так мучил Гитлера. Звонить или нет фюреру Третьего, так называемого вечного, рейха. А самое главное – приглашать или нет имперского министра иностранных дел Германии фон Риббентропа в Москву для переговоров.

Как мы уже знаем, Бергхоф находился в красивейшем месте Баварских Альп. Но надо отметить и расположение «Ближней», построенной возле древнего, возникшего еще в XVI веке села Волынское, что приютилось почти рядом с маленьким городком Кунцево. Эта местность, смело можно сказать, не уступала по красоте территории, где расположился Бергхоф. За исключением, пожалуй, того, что здесь не было гор с заснеженными сверкающими вершинами. Но вокруг «Ближней» возвышался лес из так называемых красных, высоченных мачтовых сосен, уступами спускавшихся с пологих холмов к протекавшей внизу Москве-реке с живописными поворотами. В ее прозрачной воде отражались и этот хвойный лес, и плывущие по небу белоснежные кучевые облака, похожие на горные вершины Альп. Вечером последние алые солнечные лучи света, уходящего туда, на запад, солнца, переливались в струях вод широких плесов реки. Да и недаром древние пращуры, основавшие городок, назвали его Кунцево. А все потому, что оно происходит от старославянского слова «кунка», то есть «пригожая», или «милая».

У Сталина, кроме «Ближней», была еще одна дача, так называемая «Дальняя», в селе Успенское. Но Сталин редко бывал там после того как вторая жена, Надежда Аллилуева, когда «ближний круг» отмечал пятнадцатую годовщину Октябрьской революции, неожиданно испортила праздничный вечер, да и, наверно, характер Сталина.

Застолье весело проходило в квартире Ворошилова. В один из моментов, после очередного тоста, вождь, выпив, взял и из мякиша черного хлеба, которым закусил, скатал шарик и с хитроватой улыбкой бросил в одну из жен своих соратников, при этом еще и подмигнув ей.

Надежде Сергеевне этот пассаж мужа крайне не понравился. Надо отметить, что присутствие цыганской крови делало Надежду очень вспыльчивой и неуравновешенной. Вдобавок ко всему, ее часто и неожиданно мучили сильные головные боли, от них она, к сожалению, безуспешно лечилась в Германии у лучших профессоров-неврологов.

Увидела, что Сталин, довольный, что шарик попал именно в ту даму, в которую он метил, благодушно засмеялся. Вождь еще рот не успел закрыть, как Надежда быстро поднялась из-за стола, можно сказать, выскочила из-за него, словно ошпаренная кипятком, и стремительно покинула застолье, при этом громко хлопнув дверью.

Прибежав в свою квартиру, нашла подарочный револьвер Сталина, врученный ему Реввоенсоветом за участие в гражданской войне. Взвела курок и, не раздумывая ни мгновения, сгоряча взяла и после этой пустяшной по сути дела ссоры с мужем пустила пулю точно себе в сердце. Оставив без материнского тепла, шестилетнею дочь Светлану и двенадцатилетнего сына Васю.

Сталин плакал по поводу утраты не только в квартире у гроба с телом любимой жены, но и на самих похоронах. Вождь рыдал всю дорогу, когда шел один за гробом по дороге на Новодевичье кладбище, не стесняясь отставших на некоторое расстояние от него партийцев, пришедших проводить в последний путь Надежду Сергеевну.

Потом, спустя некоторое время, при очередном застолье в кругу своих самых ближайших соратников Молотова и Ворошилова, вспоминая тот трагический вечер, вождь, сглотнув горький комок в горле, тихо произнес: «Надя изуродовала мне душу своим безумным поступком на всю оставшуюся жизнь!»

После самоубийства жены Сталин практически перестал ездить в Успенское, где ему все напоминало о Надежде Сергеевне. И он приказал построить еще одну дачу, но уже поближе к Кремлю.

Вот тогда-то и выбор пал на Кунцево, самое красивое место в ближайшей округе, да и от рабочего кабинета Сталина до этого места нужно было ехать всего минут пятнадцать. Сначала от Кремля по Арбату к Смоленской площади, а там – по Можайскому шоссе, и вот уже Кунцево и Волынское.

Быстро решился вопрос и с архитектором, которому будет поручено проектирование столь важного объекта. С подачи Ворошилова им стал Мержанов, архитектор строительного отдела Центрального Исполнительного Комитета Советского Союза. Надо отметить, что Мирон Иванович незадолго до этого возвел в Сочи большой санаторий РККА, впоследствии получивший, по настоянию Сталина, название «Имени Ворошилова». За этот проект Мержанов на Парижской всемирной выставке в тридцать шестом году получил гран-при.

Мирон Иванович, выслушав пожелания вождя, предложил построить одноэтажное здание с несколькими верандами вокруг дома, на которых впоследствии Сталин любил отдыхать, лежа на кушетках, как летом, так и, закутившись в армейский тулуп, зимой.

В самом доме Мержанов спроектировал семь комнат. Начиналось внутреннее помещение с большой прихожей. По обеим сторонам от входа находились вешалки для верхней одежды с полкой для головных уборов. Вождь обычно пользовался той, что находилась слева от входа. И если на ней находилась одежда Сталина, то уже никто не вешал на нее свою, а пользовались той, что была справа. И вождь иногда, когда бывал в хорошем расположении духа, шутил над своими соратниками, когда те вешали верхнею одежду на свободную половину: «А правые уклонисты пришли!»

Далее в помещении имелись прихожая, два обеденных зала, большой и малый. Рабочий кабинет Сталина с письменным столом и небольшим столиком для телефонов, а также с диванами, на них вождь обычно и спал. Имелась также ванная комната, оборудованная по последнему слову западной техники. Кухня с большой русской печью с приставной деревянной лесенкой. По ней Сталин забирался на «лежанку», прогреть спину, когда его начинал мучить радикулит. Для совещаний использовался большой зал с длинным столом и рядом стульев вокруг него.

Кроме того, Мирон Иванович спроектировал несколько служебных небольших строений для обслуги и охраны. Помимо всего, Мержанов проявил себя как прекрасный ландшафтный архитектор.

По его плану, на территории были разбиты дорожки и сад с виноградником. Сталина сам ухаживал за лозами и собирал созревший урожай. В те годы, когда в Подмосковье выдавалось очень теплое лето и гроздья хорошо вызревали, вождь из них самолично делал домашние вино, угощая им своих соратников. Пробовали они и арбузы, выращенные Сталиным. Вождь сам вскапывал грядки и сажал семена, а затем ухаживал за небольшой бахчой. И хотя арбузы вырастали небольшими и зачастую были на разрезе розоватыми, но все же довольно сладкими. Гости, как правило, нахваливали и вино, и арбузы, а вождь, слушая славословие, очень довольный похвалами, ухмылялся в усы.

Глава пятая

Совещание на «Ближней» даче Сталина

В один августовский вечер тридцать девятого года, на Яблочный Спас, в окруженной двойным пятиметровым забором «Ближней», или, как ее еще называли те, кто там часто бывал, из-за цвета, в который было покрашено здание, «Зеленой», в большом зале вокруг стола совещаний собрались члены политбюро, которых пригласил, а точнее сказать, вызвал Сталин.

Он не спеша прохаживался вдоль стола, за которым сидели его, как в народе называли их, «соратники». Вождь посматривал на них, как бы оценивая реакцию собравшихся на его высказывания. А те внимательно слушали и, глядя на вождя, поворачивали головы вслед за его передвижениями. Сталин попыхивал трубкой, и по комнате разливался ароматный запах табака «Герцеговина флор», и рассуждал вслух: