Заложником была Ольга. Их было двое – один прятался за девушкой, прижав ствол к ее затылку, другой присел за углом прилавка, выставив оттуда ствол пистолета. У того, что держал Ольгу, был видны только правый глаза и половина лица, тот, что за прилавком почему-то истошно визжал, а когда я перешагнул порог каморки ювелира и оказался в торговом зале, начал стрелять в белый свет, как в копеечку, не глядя, куда стреляет и продолжая мерзко завывать. А потом бросился бежать к выходу – когда в револьвере закончились патроны.

Пуля перебила ему позвоночник и вышла через грудь, бросив грабителя лицом на стекло витрины, в которой стояли три самовара, матрешки, и два медных складня девятнадцатого века – видимо привезенные с собой эмигрантами еще из старой России.

– Брось пистолет! Брось! – истерически завопил парень, который держал ствол у головы Ольги – Я ее сейчас убью! Убью!

– И тогда умрешь сам – спокойно ответил я – Отпусти ее, и обещаю, что я тебя не убью.

– Ствол брось! Брось! – этот охламон меня точно не слышал. Глаза по плошке, рука дрожит, парень неспособен что-либо воспринять логически. И наоборот, в отличие от бандита – Ольга спокойна, насколько можно быть спокойной, когда тебя держат за волосы, загибая голову назад, и при этом затылком ты чувствуешь холодный ствол пистолета. В такой ситуации любой мужик разволнуется, не то что не привыкшая к «экшну» молодаая женщина!

Я показал ей глазами и дернул головой в сторону – поймет, или нет? Она поняла. Выждала секунды три, давая мне изготовиться, и с силой рванула голову вбок, освобождая мне биссектрису выстрела.

Пуля ударила ровно в переносицу негодяя, снесла ему полголовы, забрызгав Ольгу кровью и мозгами, а рука грабителя, автоматически сжавшаяся в момент смерти, так и не отпустила ее густые черные волосы, постриженные прической каре. Ольга взвизгнула, когда труп потянул ее на пол, схватилась за голову, но рука бандита разжалась и девушка удержалась на ногах.

Я не задерживаясь на месте шагнул к выходу из магазина, и как следовало ожидать, увидел неподалеку старый ржавый «кадди» пятидесятых годов выпуска, в котором за рулем сидел молодой чернокожий парень лет восемнадцати-девятнадцати от роду. Увидев меня, решительно шагающего в его сторону с пистолетом в руке, он забеспокоился, задергался, видимо разыскивая оружие, лежащее между сиденьями, попытался выставить ствол в окно, и тут же получил пулю в переносицу, забрызгав кровью все лобовое стекло.

Пятый. Все, теперь комплект. Вряд ли они ездят в машине по шесть или семь человек – даже в «кадди» было бы тесновато.

Издалека, через дорогу на меня смотрели люди, прижавшись к стене соседнего дома, кто-то бежал прочь, кто-то наоборот встал, и смотрит, прижимая ребро ладони к бровям эдаким козырьком – и это скорее всего наш советский эмигрант, потому что только наши будут вот так стоять и смотреть: «Кто же это там стреляет?!». «Коренной» американец, насколько я знаю, в таких ситуациях или падает на землю, или бежит, срочно отыскивая достойное укрытие. Только бывший советский народ будет пялиться на подобное безобразие, рискуя получить пулю в свой драгоценный организм.

Вернувшись в лавку я поморщился – воняло тут просто-таки отвратно. Во-первых, кровью. Во-вторых, нечистотами – похоже, что умирая эти кадры наделали в штаны. И в третьих – пуля, попав в живот толстяку разворотила ему всю брюшину, и оттуда шел очень даже неприятный запах вонючих кишок. Впрочем – этот тоже после выстрела наделал в свои отвисшие штаны. Смерть не бывает красивой, кто бы там что ни говорил, но она бывает еще и грязной, вонючей, а это уже совсем даже нехорошо.

Подумалось – а может его добить? Ну чего он мучается, дергается, стонет и завывает на полу? А потом подумал – нет уж, пускай с ним полиция займется. Повезет – выживет, не повезет – сдохнет. Хотя шанс выжить здесь составляет… хмм… меньше, чем выиграть в лотерею, фактически этот жирняк уже и покойник. А я не добрый самаритянин, чтобы облегчать его страдания за счет своего… понимаешь ли… спокойствия – добей его, а потом и затаскают по судам, да прокуратурам – «он ведь не представлял уже никакой опасности, и зачем вы его тогда добили?» Пусть мучается, плевать мне на него.

А потом началось: полицейские сирены, толпы всевозможных патрульных, несколько детективов, какое-то большое начальство в красивых мундирах, журналисты, любопытные за ограждением – в общем, обычный набор тех, кто оказывается на месте преступления, когда все уже благополучно закончилась. Или неблагополучно – для тех, кто остался лежать на земле в луже крови.

Раненый бандит долго не прожил. Приехавшая скорая помощь констатировала смерть, и обработав рану на шее ювелира, врачи просто заклеили ее пластырем и спокойно убрались восвояси. Настало время криминалистов.

Меня узнали сразу, что тоже абсолютно немудрено – уж очень я нарисовался на экранах ТВ. Но это был тот случай, когда известность совершенно необходима. Со мной разговаривали почтительно и допросив, спокойно отпустили меня восвояси.

Фишмана с дочерью тоже допросили, и тоже на это не ушло у них слишком много времени. Все было ясно, как божий день – ворвались вооруженные грабители, их нормально перестреляли, ну и… вся недолга. Чего тут расследовать? Трупы на месте, их оружие на месте, даже выстрел, который произвел первый из налетчиков был точно нам в кон. Мы отвечали на агрессию! Железно! Не подкопаешься!

Ольга собрала вещи (она жила рядом, в одном из домов ужасно похожих на хрущевские пятиэтажки), попрощалась с сыном, и скоро мы с ней уже атили по улицам Большого яблока. Почему яблока? Да никто не знает, почему этот город так прозвали. Есть версия, что это слова из некой песни: «на дереве много яблок, и если ты завоевал Нью-Йорк, то получил большое яблоко». Ну, типа если ты влился в жизнь Нью-Йорка, наладил тут контакты в финансовых кругах (а Нью-Йорк это центр финансовой жизни США), то все – ты богат и успешен. Сорвал свое вкусное яблоко.

Лажа, конечно, как и то, что Америка страна равных возможностей, и что здесь каждый имеет шанс подняться над общей массой, заработать кучу денег и стать мультимиллионером.

Как же я? Ну… я – это особое дело. Я ведь человек 2018 года, каким-то чудом перенесенный в год 1970, так что у меня шансов выжить в этом мире больше, чем у хроноаборигенов. Ну… так мне это видится.