Да, я не толерантный, и никакой жалости к «несчастным» букмекерам у меня нет. Так-то я понимаю, что они живут с обмана, с надежды людей на выигрыш и кидалово для них так же естественно, как дыхание или мочеиспускание, но вы, твари, должны думать – на кого можно нападать, а на кого нет! Я все сделаю, чтобы вас в порошок стереть! Ишь, батон на меня крошить взялись, гады! Берега попутали, мрази! Ух, как я зол! Тоже мне, «старинные британские конторы»!

С подачи юридической конторы, и при моей инициативе, были активизированы все мало-мальски значимые газеты и самые известные журналисты, которые внедряли в голову граждан Британии мысль о том, что держать слово – это хорошо, что букмекерские конторы должны платить, даже если выигрыш грозит им разорением, и что на этом держится весь цивилизованный мир. А те, кто не исполняет свои обязательства – суть приспешники Сатаны и подрыватели устоев старой доброй Англии.

Судя по тому, как продвигалась эта кампания в СМИ, имелся вполне приличный в процентном отношении шанс вытащить из мерзавцев еще по крайней мере сотню миллионов баксов, а это не просто замечательно, это… это сотня миллионов баксов! Или миллиард – в ценах 2018 года! Чем плохо? На эти деньги у меня имелись большие, очень большие, далеко идущие и хитрые планы.

Ну, так вот: Стив договорился о встрече с отцом Ольги, которую к тому времени я знал только по рассказам Стива – мол, печатает она с пулеметной скоростью, и если бы сам не видел – то в такое бы и не поверил. И печатает она именно что с голоса. Кстати, печатает – и на русской «клавиатуре», и на английской. А еще – умница, красавица, и мечтает у меня работать (Стив с ней само собой заранее успел пообщаться).

Сказано – сделано. Сажусь в свой белый кадиллак, и еду на Брайтон-Бич. Само собой – обвешался оружием насколько мог – «кольт» сорок пятого калибра в подмышке, «вальтер ППК» на другой стороне, тоже в подмышке, «смит-и-вессон» в «бардачке» машины, и в багажнике – «калашников» 7.62 с запасом патронов. Ну и нож на предплечье – узкий такой, похожий на дайверский. Если что – его и метнуть можно, я неплохо метаю ножи.

После той печальной встречи с представителями банд Нью-Йорка, когда Пабло едва не закончил свои дни в овраге под нашим городком, я выезжаю из своего поместья только вооруженным до зубов – во избежание повторения пройденного. Благо, что разрешение на хранение и ношение оружия у меня имеется. Я тогда поубивал часть черных бандитов, но их осталось еще более чем достаточно для того, чтобы замыслить какую-нибудь пакость в отношении наглого русского, нагло не позволившего себя прикончить. Потому – никакого бессмысленного риска – если можно его избежать.

Почему поехал в одиночку? Так занят Пабло – сейчас он и Ниночка с Лаурой учат текст, с утра до ночи отрабатывая полученные роли. Скоро им отправляться в Голливуд на съемки. Да и знаю, если что – обойдусь и без него, я ведь далеко не мальчик и кое-что в этой жизни повидал. И убивать умею. Хотя и стоило бы наверное нанять и охранников, и водителей – не нищий ведь! Чего самому за рулем сидеть? Сделаю… чуть попозже. Пока что – мне ни до чего.

Брайтон-Бич. Я до сих пор так на нем и не побывал. А ведь интересно, что здесь за житье-бытье! Читать про него много читал, но так и не удосужился сюда съездить.

И кстати сказать – как оказалось, совсем даже не зря. Ничего здесь хорошего нет. Грязный песчаный пляж, океан, дорожка-настил, по которому вдоль пляжа под еще холодным весенним солнцем прогуливаются люди, в которых легко можно узнать выходца из СССР. Как они привыкли носить штаны с кожаным ремешком и рубаху заправленную в брюки, свитера с оленями и вязаные кофты – так они их здесь и носят. Если не знать, что это Брайтон – подумаешь, что прогуливается обычный московский пенсионер.

Вывески на русском языке с переводом на английский. Именно так, я не ошибся – вначале на русском, потом, и частенько коряво так – на английском. Сразу видно, какие люди тут живут. И становится немного странно – если вы ехали в чужую страну, если так хотели здесь жить, так почему же упорно сохраняете кусочек своей прежней жизни? Почему вы не позволяете Америке поглотить вас с головой, почему не растворяетесь в ней?

Лавка Фишмана была совсем маленькой. Почему лавка, а не магазин? Да именно потому, что очень маленькая. А кроме того, на ней была надпись на русском языке: «Антикварная лавка». Интересно, на кого он тут рассчитывет продавая свой антиквариат, всех этих фарфоровых кошечек, собачек, самовары и саратовские гармошки? Кому они нужны здесь, в Америке? Ощущение такое, что этот человек хочет сохранить видимость того, что живет он полноценной жизнью – такой, какой когда-то и хотел жить в благословенной Америке. Но вряд ли пределом его мечтаний была крохотная лавчонка и закуток в дальнем углу, где он спаивал оторвавшиеся звенья цепочек и наносил на кольца надпись: «Софочке от Марика на память».

Типичная судьба эмигранта, не нашедшего себе достойного места в чужой стране и яростно набрасывавшегося на тех, кто посмеет ему сказать, что он допустил глупость в тот момент, когда принял к исполнению свою дурацкую мечту об эмиграции в эту жестокую «страну чистогана». Не наше это все, чужое. И если я добился успеха в этой стране, то все равно – она мне чужая. Я лично ощущаю себя чем-то средним между Штирлицем, работающим под прикрытием офицера СД, и работягой, приехавшим заколачивать деньгу вахтовым методом.

Нет, я не осуждаю жителей этой страны за то, что они живут так, а не как-то иначе – да пусть себе живут как хотят! Лишь бы моей стране не гадили. А люди здесь живут разные – есть плохие, как те, кто пытался меня убить, и есть хорошие, которые за меня встанут стеной, если придется. И моя миссия – сделать так, чтобы хорошие люди моей страны не схватились в смертельной схватке с хорошими людьми этой страны. По крайней мере – я так это понимаю, эту самую свою миссию.

Ольга была на месте, за прилавком. И самое интересное – она читала мою книгу. Одну из книг серии «Нед», по-моему, четвертую книгу. Увидела меня, отложила и закрыла книгу (отсюда я и узнал о том, что это за книга), и с заученной милой улыбкой поднялась мне навстречу. Потом ее брови поднялись от удивления, и она вдруг ойкнула, покраснев, как девчонка, и так же по девчачьи коснувшись пальцами руки своих смуглых гладких щек.

– Здравствуйте! А я вас сразу-то и не узнала! А потом поверить не могла, что это именно вы! А фото-то вот оно, на обложке!

– Богатым буду, раз не узнали – усмехнулся я, и не откладывая дело в долгий ящик, предложил – может быть покажете свое умение? Есть возможность?

– Да, конечно! – Ольга выудила откуда-то печатную машинку, быстро, привычным движением заправила в нее лист и оглянулась на меня – Диктуйте!

Я подумал секунду и стал выдавать вслух кусок текста, готовый к тому, чтобы вставить его в очередную книгу «Гарри». Ольга затрещала на машинке – да так быстро, так ловко, что я невольно ею залюбовался. Ей-ей, на ноутбуке она бы работала еще быстрее, но и тут девушка выдавала просто чудесный результат – она работала вслепую, всеми пальцами, и успевала записать все, что я говорил без всякого усилия и каких-либо напрягов. Ощущение было, будто я своим голосом запускаю печатного робота, пальцы которого мелькают с такой скоростью, что уследить за их движением сможет вовсе даже не всякий человек.

– Я могу еще быстрее, но тогда уже быстро начинаю уставать – слегка смущенно пояснила Ольга – А с такой скоростью могу печатать сутки напролет. Устану, конечно, но не так, чтобы очень.

– Языки какие знаете, кроме английского? – продолжал экзаменовать я.

– Французский, немецкий, испанский, португальский, китайский, японский, хинди… – застенчиво улыбнулась девушка – Могу говорить, могу и печатать – кроме китайского. Там с печатанием все сложно. Но читаю и говорю хорошо. И понимаю все, что говорят.

– Ничего себе! – невольно присвистнул я – Это как же вы столько языков изучили?! Где?!

– Говорят, у меня талант к языкам – пожала плечами девушка – Я могу выучить язык за несколько недель. Только зачем? Особой надобности как-то и не случалось. Мне хотелось читать книги в оригинале – я и выучила эти языки. А какие-нибудь суахили или вьетнамский – мне не интересны. Но понадобилось бы – я бы и их выучила.

– Вам сколько лет, Ольга?

– Двадцать пять – снова смутилась девушка – У меня сыну уже пять лет. Он сейчас с бабушкой… с моей мамой.

– Нам придется много ездить. Ребенок не помешает?

– Нет-нет, не помешает! – заторопилась Ольга – Он с бабушкой, ему с ней хорошо, а я… я все равно постоянно здесь, на работе. Света белого не вижу!

Ольга покосилась на отгороженный закуток, откуда уже выглядывала физиономия мужчины, и тихо мне пояснила:

– Папа! Постарайтесь его обаять, ладно?! У него сложный характер, но он хороший, очень хороший! Я не хочу его огорчать! Честно скажу вам – я и без его разрешения пойду к вам работать, не беспокойтесь, но очень прошу вас с ним поговорить, и пусть он мне разрешит. Мама за меня, а он вот уперся, и все тут! Говорит – не отдам дочь какому-то там боксеру! Чтобы он ей морду бил!

Ольга прыснула со смеху, и я тоже не удержался. Смеялась она заразительно – ямочки на щеках, полные губы, готовые раздвинуться в улыбке. Хорошая девчонка, как мне кажется. Не стервозная. Стерв я сходу вижу – они сразу или начинают манерничать, чтобы мне понравиться, или тут же показывают свой норов. Сьюзен – вот та настоящая стерва. Она это и не скрывает. А мужики для нее лишь средство для удовлетворения сексуальных потребностей, потом друзья, и потом деловые партнеры. Хотя… «деловых партнеров» я все-таки поставил бы на первое место. Если что американцы и американки умеют, так это ставить дело превыше всего – сделал дело, а потом хоть свальным грехом занимайся. Всем на тебя плевать. А если не сделал… никакая дружба и никакая любовь не спасет от увольнения.

– Доча, ты чего там стрекочешь? Кто пришел?

– Это к тебе, папа! – Ольга сделала мне «страшные глаза» – Поговори с человеком!

– Ко мне? Пусть проходит человек! – оживился мужчина, и я понимающе подмигнул Ольге, мол – все будет в порядке!

Лев Моисеевич Фишман был грузным человеком, выглядевшим старше своих пятидесяти лет. То ли из-за тучного сложения, то ли из-за испанской бородки, то ли из-за набрякших под глазами мешков, а может потому, что на его лице отражалась вся многовековая тоска гонимого всеми странами «богоизбранного народа» – как себя называют евреи. Вот если кто-то кроме цыган и умеет жить в чужом обществе, не врастая в него корнями и совершенно не ассимилируясь, так это точно евреи. Умеют они сохранить и особенную внешность, и образ жизни, и без всякого сомнения – образ своего мышления. Народ умный, народ дельный, но… своеобразный, и к ним тоже нужно привыкать особо – как к тем же кавказцам либо цыганам. Знаешь, как с ними общаться, как находить точки соприкосновения – все будет хорошо. Не знаешь… лучше все-таки знать. Нет народов плохих, есть люди, которые не умеют находить общий язык. За исключением жителей Сентинельских островов, которые убивают любого чужака, попавшего на их территорию.

Лев Моисеевич не был карикатурным «еврейским гусаром», одним из тех, кого показывают в комедиях или боевиках, и которые чаще всего выступают комическим персонажем («Мы, гусские, дгуг дгуга не обманываем!»). Речь старого петербуржца была правильной, литературной, голос – звучный баритон, а манеры выдавали в нем человека, привыкшего к уважению и даже почитанию. Эдакий профессор с кафедры медицины, либо биологии.

Однако фартук, похожий на фартук сапожника из фильма «Женитьба Бальзаминова» вносил некоторый диссонанс в образ университетского профессора, можно сказать принижал этот самый образ, опуская его до уровня простого гравера-ювелира из маленькой лавчонки забытого богом Брайтона. В общем – как не пыжься, а работяга ты, и есть работяга. Стоило ради этого уезжать со своей Родины? Ну да, да… гонения… никакой свободы… того и гляди посадят и все отнимут… как страшно жить! А теперь не страшно. Теперь ничего не отнимут. Теперь – все просто отлично! Ибо нечего отнимать!

– Итак, молодой человек, что вы хотели?

– Я Михаил Карпов, и вы хотели со мной встретиться – выдал я горькую правду. От чего лицо «профессора» сразу посерьезнело.

– Вы – Михаил Карпов?! – Фишман был искренне удивлен, и даже недоверчив – Мне сказали, что вам за пятьдесят! Я смотрел по телевизору ваш бой с этим негром… как его там… Али! Вот – Али! На экране вы выглядели старше!

– Так получилось – терпеливо пояснил я, и улыбнулся – Ну что, поговорим?

– Пойдемте… – Фишман сделал приглашающий жест рукой и я проследовал за ним в застекленную полупрозрачным стеклом-«метелицей» комнатушку, даже не комнатушку, а так… маленькую мастерскую, где умещается только стол с инструментами и стул для посетителя. Закуток, по другому и не скажешь.

– Присаживайтесь, пожалуйста! – предложил Лев Моисеевич, и облегченно вздохнув грузно приземлился… вернее «прикреслился» в кресло, свободно вращавшееся вокруг оси. Сел, и вперился в меня взглядом черных, как у своей дочки маслянисто-блестящих глаз.

– Никак не могу поверить, что мы с вами в одном возрасте! – Фишман недоверчиво помотал головой, а я индифферентно пожал плечами. Демонстрировать ему свое водительское удостоверение с датой рождения я не хотел. Хочешь верь, не хочешь – не верь, мне-то какое до этого дело?

– Итак, вы хотите пригласить мою дочку работать на вас! – живо, даже слегка агрессивно спросил Фишман – А можно ли мне узнать, сколько вы собираетесь ей платить?

– Можно. Тысячу долларов.

– Сколько?! – Фишман широко раскрыл глаза от удивления, потом эти самые глаза вдруг прищурились – И что же она должна будет делать за эти деньги?

– Ничего такого, что не входит в ее обязанности – усмехнулся я – Интим, если вы это имели в виду, в ее обязанности точно не входит. У меня есть женщина, и вообще, я противник интимных отношений на работе. Основной обязанностью Ольги будет печатание моих книг. Я буду диктовать, она печатать. Я медленно печатаю – в сравнении с ней, конечно, так что она позволит мне ускорить процесс написания. Кроме того – она будет выступать моим секретарем, моей помощницей и переводчицей. Насколько я узнал – ваша Ольга полиглот и владеет несколькими языками.

– Моя дочка – умница! – с гордостью, кивнув заявил Фишман – В Союзе ее не ценили! А здесь, в свободной стране…

Он осекся, поняв, как глупо это слышать сидя в маленькой клетушке, и я поняв его слегка улыбнулся. И промолчал. Зачем расстраивать человека, напоминая ему о несбывшемся?

– И только тысячу? Такой умной девочке? – слегка сварливо спросил хозяин лавки, привыкший торговаться со своими клиентами.

– Для начала – тысяча. Плюс содержание. Питание, проезд – все за мой счет. И одежда для светских мероприятий.

– Вот как? Неужели писательство приносит такой доход, что вы можете себе позволить платить такую зарплату машинистке? – Фишман недоверчиво посмотрел на меня – Нет-нет, я слышал, что дочка говорила будто бы вы популярный писатель. Честно скажу – она слишком восторженная девушка, и я ей особенно не верю. Но… все-таки?

– Я богат, и могу себе позволить любые траты – снова усмехнулся я – И уж такую мелочь, как нанять секретаря – совершенно точно.

– Советский писатель! Богат! – Фишмана похоже что просто распирало от возмущения и недоверия – да разве советский писатель может быть богат?! Сколько у вас богатства? Сто тысяч долларов? Больше? Это же всего лишь сказки! Моя дочь сказала, что вы пишете несерьезные книги – сказки для взрослых! И вы говорите, что богаты?! Как так может быть?

– Что, так и сказала – «несерьезные книги»?

– Нет, не так – слегка смутился Фишман – Она сказала, что вы пишете фантастику. Но фантастика – что такое? Это же сказки для взрослых и детей! И что, за нее хорошо платят?! Я, ювелир, работающий с драгоценными металлами, с камнями – едва свожу концы с концами, а сказочнику платят большие деньги? Как так может быть?

– Почему нет? – пожал я плечами – Я делаю людей немного счастливее. Дарю им радость, позволяю уйти в мир грез. Разве этого мало? А что касается денег… у меня много денег. Около ста пятидесяти миллионов долларов. Я не знаю, для вас это мало, или много, но мне хватает.

– Сколько?! Не может быть! – Фишман покраснел так, что я подумал – как бы удар не хватил бедолагу. Он, великий Фишман сам признался, что едва сводит концы с концами, а какой-то сказочник… да что же это такое? Где на свете справедливость?! Ну а говорить, что я заработал эти деньги игрой в тотализаторе – совсем даже не собираюсь. Пусть думает что хочет.

– Скажите, Лев Моисеевич, а зачем вы вообще уехали из Союза? Что вам там не хватало? Вы плохо жили? Бедствовали? Зачем… вот это? – я обвел взглядом каморку – Не жалеете, что уехали?

Фишман сидел молча еще секунды три, похоже, что он никак не мог сосредоточиться – я прибил его своим признанием в финансовой состоятельности. Кстати, здесь люди не стесняются сказать, сколько у них денег. А чего стесняться? Налоги выплачены, а тот факт, что у человека много денег говорит о том, что он умен и умеет делать бизнес. Так это характеризует его только с самой лучшей стороны!

– Мне не давали делать бизнес – сказал он медленно и вяло – Я был уважаемым человеком, меня все знали. Но я все время боялся, что у меня отнимут то, что я нажил. Но не будем обо мне. Вы недавно из Союза, вот скажите… как вы относитесь к новости, что умерли два столпа советского правительства? И вам не кажется ли странным, что они умерли оба сразу?

Еще бы мне не было странно, когда я скорее всего и являлся причиной их смертельной «болезни»! Грохнули их Шелепин с Семичастным, да вся недолга. А куда деваться? Убирать-то Брежнева надо было?

– Странно, конечно, но все бывает – небрежно пожав плечами ответил я – Они были уже немолоды, а когда ты не молод – все может случиться. Нездоровый образ жизни, выпивка, лекарства – вот сердце и не выдержало. А от инсульта – так и молодые не застрахованы. Кстати, а вы не думали над тем, чтобы вернуться назад?

– В Союз?! Никогда! – гордо отрезал Фишман – Попили крови большевики, хватит!

– Что, так уж и попили? – серьезно спросил я – Зажимали, жизни не давали? Жили же ведь как-то, не бедствовали.

– Ну а вы почему уехали? Почему не остались там, в Союзе? – с ехидцей в голосе спросил Фишман – ну и работали бы там! А вы вот выбрали свободный мир! И я скажу вам – почему! Потому что здесь можно заработать! И никто не боится сказать – сколько он заработал! И никто у него не отнимет!

Ну да, ну да… а то я не знаю, что будет творить США в будущем. Пофигу им на тебя. Отнимут все что имеешь – только в путь. И сотворят что захотят, и никакие деньги не помогут. Скажут, что это нужно для безопасности государства и оставят тебя нищим и голым. Плавали, знаем!