С другой стороны, Андрей Иванович – лиса хитрая. Мог он, правду узнав, на ушко о том фон Брюкену шепнуть. Сядет герцогиня Курляндская на русский престол – будет за то вице-канцлер сыт и пьян, не сядет, ну так и что ж? Он тут вроде как и не при чём. А ежели, барон Остерман не соврал, то какой ей профит в Москву ехать? Конечно же, русской царицей стать, было б неплохо. И деньги не надобно клянчить, словно погорелице и жизнь можно такую завести, как при маменьке было. Вот, только, как государством-то править? Это же, нужно каждый божий день челобитные читать, с посланниками да своими министрами встречаться, да на заседаниях разных сидеть! Придут да спрашивать будут – как то сделать, да как это сотворить? А что она отвечать-то станет? А коли и станет, так кажий раз отвечать, дак это ж, рехнуться можно! Но тетушка-то, Екатерина, супруга Петра Алексеевича, не больно-то голову ломала, как страной править. Все больше по балам да по пирушкам раскатывала, отчего и умерла. Да и племянник двоюродный, Петруша, Царствие ему Небесное, вместо учебы да дел государственных на охоту ездил, да с Ванькой Долгоруковым вино хлестал. А она-то, что, совсем дура, чтобы мозги себе делами сушить? Есть умные люди, пущай они и думают. При тетушке Екатерине, Александр Данилыч да Головкин с Ягужинским старались, а при Петре – Остерман да Долгоруковы. А у нее, есть милый друг Эрнестушка. Он, головастый, недаром в университетах учился. Вот, пусть он за нее и думает. Только, как же он один-то будет думать? Значит, понадобятся Эрнестушке помощники. Братьев у него целых двое. А кто еще? Ну, Остерман, куда же без него-то? Да и из русских фамилий люди нужны будут. Конечно, не Долгоруковы с Голицыными, но и без них рюриковичей-гедеминовичей хватает. Свистни, мигом прибегут. Токмо, рожи будут кривить, узнав, что худородный шляхтич ими управляет. Ну да ничё, покривят, да перестанут. А нет, так на то Сибирь есть. Сибирь, говорят, большая, места на Рюриковичей хватит. А вот Эрнестушке, надобно какой-нибудь титул дать. Как же без титула-то? Ну, скажем, барон фон Бюрен. Или – граф. Только, не любят на Руси слово «фон», а просто Бюрен, как-то не звучит. Постой-постой. Кто-то из французов при дворе Екатерины, поинтересовался как-то, мол, фон Бюрон – не переделка ли на немецкий лад Бирона? Вроде, Бироны – древний род, едва ли не от самого Карла Великого. А Карл, он для французов, все равно, что Рюрик для нас.

Анна прикинула на слух – граф Эрнест Иоганн Бирон! Неплохо! А титул графский, Эрнестушке император римский выпишет.

От долгого размышления Анна устала. Смежила глаза, приготовившись отдохнуть. И тут, ее как резануло – а коли дел будет оч-чень много, как же она, Анна? И так приходиться делить Эрнста Иоганна с его женой и конюшней. Теперь же, придется еще и с делами делить? Хотя, успокоила она себя, государственные дела могут и подождать, коли ей, русской царице, надобность какая в Эрнестушке случиться, герцогиня Курляндская задремала.

Кажется, только-только закрыла глаза, а уже пора обедать. Или, ужинать? Зима, темень за окнами. Где там Эрнестушка-то?

Эрнст Иоганн фон Бюрен, словно услышал ее мысли. Он предстал собранный и строгий, как полагается образцовому придворному. Но вместо того, чтобы подать высокопоставленной даме руку и проводить ее в столовую залу, камергер торжественно изрек:

– Ваше вызочество! Его зиятельство, граф Лёвенвольде, прозит аудиенции.

– Лёвенвольде? – удивилась Анна. – Который?

– Рейнгольд Густав, – пояснил фон Бюрен. – Его отправил Карл Густав. Ваше вызочество, дело не терпит отлагательств.

– Зови, – вздохнула герцогиня.

Ежели, Эрнестушка говорит ей «Ваше высочество», то дело-то и впрямь, безотлагательное. Тем паче, братья Лёвенвольде, попавшие в фавор при Екатерине и получившие от нее графский титул (злые языки поговаривали, что старший, Карл Густав «попал в случай», сиречь, в постелю императрицы еще при жизни государя Петра) были людьми нужными и важными. Конечно, по знатности и влиянию им с Долгоруковыми или с Голицыными было не тягаться, но люди были далеко не последние.

– Батюшки-светы! – всплеснула Анна руками, когда фон Бюрон ввел в зал невзрачного мужичка в поскотнем полушубке, растерзанной шапке и валенках – Граф, голубчик, ты что это, на маскарад нарядился?

– О, май гот! – приложив руку к сердцу, склонился в поклоне граф Рейнгольд Густав. – Я был вынужден надеть это крестьянское платье, чтобы не попасть в руки Долгоруковым.

– А что такое? – сделала удивленный вид герцогиня. – Али, на Москве нонча на немцев охоту объявили?

– Ваше величество! – торжественно изрек Лёвенвольде, бухаясь на оба колена. – Дозвольте, мне первому принести вам присягу на верность!

– Да я, вроде бы, царицей еще не стала, – слегка опешила Анна. – Чего мне присягу-то приносить? Да и как, голубчик, ты мне присягу-то принесешь, коли тут ни священника нашего, ни пастора нет? Встань, да расскажи толком.

– Нет, ваше величество, – настаивал Рейнгольд Густав, подползая к правительнице. – Я хочу быть первым, кто засвидетельствует вам уважение, как новой императрице.

Причем, граф, будучи таким же остзейским немцем, как и сам фон Бюрен, говорил по-русски не хуже Остермана.

Фон Бюрон, ревниво глянул на ползущего графа и встал на одно колено рядом с Анной. Герцогиня Курляндская, не глядя, протянула правую руку своему фавориту и, слегка зажмурилась от удовольствия. Вроде бы, ничего не сказано, но она-то знала, что ее первым подданным стал Эрнст Иоганн. Левую длань она вытянула по направлению Лёвенвольда. Граф, доползя-таки до правительницы, ухватил ее за кончики пальцем и принялся целовать руку с упоением – словно любовник, впервые дорвавшийся до груди возлюбленной.

– Ну, будет тебе, будет, – проворковала Анна, посматривая на графа с немалым удовольствием – ведь недавно, зараза такая, рожу кривил, когда она на Москву приезжала. Ведь, кто она такая была? Так, сирота курляндская, побирушка, постоянно клянчившая деньги у императрицы Екатерины, а кто он? – брат самого Карла Густава, аманата государыни-царицы.

Пожалуй, только сейчас Анна Ивановна задумалась, а чего бы ей не стать царицей? Хлопоты, конечно великие, но зато, как приятно, когда у тебя в ногах ползают сильные мира сего! А ведь этот немец – он так себе, мелочь. Но если будут ползать (А они будут ползать!) Долгоруковы с Трубецкими, Куракины с Голицыными, Вяземские с Волконскими – вот это и есть власть!

Рейнгольд Густав, перемежал поцелуи с заверениями полного почтения со стороны всего многочисленного семейства. Просил, чтобы государыня не забыла их в минуты славы. Мол, ничего им не нужно, а только быть рядом с престолом, верой и правдой служить!

Может, Анна Ивановна разрешила бы Рейнгольду еще немножко постоять на коленях, слюнявя ей руку, ровно теленок мочало, но больно уж кислый вид был у Эрнестушки. Улыбнулась ему краешком рта – мол, что ты, глупенький?! Тебя, милого друга я ни на кого не променяю. Был ты со мной в нищете, будешь и в сытости. Да и Рейнгольду пора разъяснить – что к чему.

– Господин граф, разъяснил бы мне, что за казус с тобой? Отчего это ты в рубище-то мужицком?

Лёвенвольде, встав-таки с колен, прижал руку к сердцу – ну, ровно французский кавалер – и начал речь:

– Ваше величество! Моему брату стало известно, что Верховный тайный совет решил загладить несправедливость, нанесенную вашему дому. Дому – потомков государя нашего Иоанна Пятого, – уточнил он. – Вы должны были стать наследницей престола после смерти государя нашего, Петра Первого, но злокозненные силы вырвали из ваших рук престол.

Анне Ивановне хотелось сказать – ты, мол, граф, ври, да не завирайся, но Лёвенвольде говорил так гладко, что она сама поверила, что все так оно и есть. А Рейнгольд Густав, меж тем, заливался соловьем:

– Вы, Ваше величество, наследница старшей линии, линии государя Иоанна Алексеевича, старшего брата Петра. Именно вам и надлежало быть русской царицей. Но бесчестный князь Меншиков силой захватил власть и заставил всех присягнуть узурпаторше.

Эрнст Иоганн закашлялся. Верно, хотел сказать какое-нибудь крепкое словечко, насчет «узурпаторши», от которой братья Лёвенвольде получили графский диплом и сотни десятин земли с крестьянами, не считая денег, но смолчал. Ждал, что Рейнгольд скажет дальше. А тот сказал. – Ваше величество! – продолжил свою речь граф. – Верховный тайный совет, решив устранить несправедливость, тем не менее, хочет вас обмануть. Мой брат, и я, узнав о несправедливости, решили оповестить вас о том. Но на дорогах уже высланы караулы, чтобы избежать преждевременной огласки. Люди Долгоруковых стоят по всем трактам. Мне пришлось скакать день и ночь в простом платье.

Лёвенвольде затих, приподнял подбородок и сделал значимую физиономию.

– Что-то я тебя не поняла, граф, – озадаченно сказала Анна. – Ежели, они хотят меня на трон звать, так в чем тут обман, да несправедливость?

Выдержав паузу, словно провинциальный актер, играющий Гамлета, граф сказал:

– А все дело в том, Ваше величество, что они позовут вас на трон, на тех условиях, которые им угодны!

– Это как? – не поняла Анна. – Какие условия могут быть для государя? Ну, – поправилась она, – для государыни. Чай, царь Всея Руси – помазанник Божий. Он только пред Богом ответ держит.

– Верховный тайный совет согласен отдать вам престол, если вы подпишите Кондиции – то есть, соглашения! Вы подпишете условия, на которых вам придется править. Ежели, вы эти условия нарушите, то Верховный тайный совет вправе прогнать вас с престола.

– Это что получается, – раздумчиво протянула Анна, – они царицу на престол садят, с условиями, ровно приказчика какого?

– Господин граф, – вмешался в разговор фон Бюрен. – А нельзя ли ознакомить э-э государыню с этими кондициями?

«Умница! – умилилась Анна, услышав от фаворита осторожное – «государыня», вместо императорского титулования. – Не называет меня величеством. Этак-вот, назови, по оплошке, а потом на дыбу! А герцогиня – это тоже государыня, не придерешься!»

Лёвенвольде, задрав подбородок еще выше, взмахнул рукой («Ну, ровно скоморох на конской ярмарке!» – подумала Анна.), вытащил откуда-то бумагу и протянул герцогине, но та, помотав головой, сказала:

– Вы уж, дорогой граф, сами прочтите.

– Понеже по воле всемогущего Бога и по общему желанию российского народа … – начал Лёвенвольде, но был остановлен фон Бюроном. Эрнст Иоганн, уловив толику скуки в глазах повелительницы, предложил:

– Герр Рейнгольд Густав, будьте добры – изложите лишь самую суть!

– Яволь! – четко отрапортовал граф (Он был умным человеком и понимал, кто теперь главный!) и принялся излагать суть документа: – По приятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит; того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия: во-первых, ни с кем войны не всчинять; во-вторых, миру не заключать; в-третьих – верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать; в-четвертых – в знатные чины, как в статские, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета; в-пятых – у шляхетства живота и имения и чести без суда не отымать; в-шестых – вотчины и деревни не жаловать; в-седьмых – в придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного тайного совета не производить; в-восьмых – государственные доходы в расход не употреблять – и всех верных своих поданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской.

Анна, хотя это и было для нее вельми утомительно, внимательно слушала. Когда Левенвольде заплетающимся языком перечислил фамилии подписавших документ, герцогиня тяжело вздохнула, а фон Бюрон, по-русски сообщил, где он хотел видеть всех «верховников», вместе с их мамушками, дедушками и … лошадями.

– Стало быть, хотят они, чтобы я царствовала, но не правила, – сделала вывод Анна, пока еще герцогиня Курляндская. Подумав немного, спросила: – Господин граф, а бумаженцию-то вам эту кто дал? Уж не барон ли Остерман?

– Это черновой набросок документа, – сообщил граф, слегка задетый пренебрежительным словом «бумаженция». Это что же получается, что он тайно – в подлом обличье – вез какую-то «бумаженцию»?! – Набросок (выделил он), раздобыл мой брат в доме государственного канцлера, графа Головкина. А уж от кого он получен, мне неизвестно. Кажется, – наморщил лоб Лёвенвольде, – от кого-то из канцеляристов.

Анна и фон Бюрон улыбнулись друг другу. Из восьми «верховников» уже двое сообщают им о своей же собственной затее. Стало быть, в самой-то «восьмибоярщине» не все так гладко.

– Я обогнал депутацию, – сообщил граф. – Думаю, завтра утром к вам прибудут официальные представители Верховного тайного совета и будут приглашать вас на престол.

– Спасибо тебе, господин граф – кивнула герцогиня. – Коли, все так, как ты сказал, не забуду…

Довольный Лёвенвольде осклабился, опять присосался пиявкой к руке герцогини и, пятясь задом, вышел из залы.

Когда Анна и Эрнст Иоганн остались вдвоем, фон Бюрен, посмотрел на свою госпожу и загадочно изрек:

– Praemonitus praemunitus!

– Это по-каковски? – поинтересовалась Анна. Хотя и не знала никаких языков, кроме родного, но звучание было знакомым. Слышала такую фразу. Не помнила лишь, от кого. Не то – от Бестужева, не то – от самого государя-батюшки.

– Предупрежден, следовательно – вооружен, – перевел бывший студент Кенигсбергского университета.

– Едут, стало быть, меня на трон звать и условия ставят, – задумчиво проговорила герцогиня Курляндская. – Как и быть-то, а? Что присоветуешь, господин камергер?

– Соглашаться! – не задумываясь, сообщил Эрнст Иоганн. – Подписывать все, что дадут.

– Вот и я так думаю, – кивнула Анна. – Как ни крути, а на Москве жить все равно богаче будет, чем тут. Подпишу. Ну, а уж там, как Бог даст.