Наука, миф и изучение осознанных сновидений

Хорошо известны отличия мифологического и научного мышления и мировоззрения, описанные структуралистами (К. Леви-Строс, Л. Леви-Брюль). Для мифологического мышления характерны особенности, чуждые мышлению научному: нечувствительность к противоречиям, неспособность к четкому субъект-объектному различению, сильная эмоциональная окраска, сложность выработки абстрактных понятий, синкретичность и т. д. Это лишь малый аспект их качественных отличий, список которых здесь можно продолжить. Несмотря на пропасть, разделяющую мифическое и научное мировоззрение, между ними есть одно важное фундаментальное сходство: первое и второе – это способы понимания, осмысления, упорядочивания, моделирования действительности. Миф и наука – это два исторически обусловленных способа описания реальности. «Как начальная форма понимания мира, мировоззрения, концептуализации, осмысления бытия и как символическая форма сознания, миф позволяет моделировать, классифицировать и интерпретировать мир, т.е. обладает определенной познавательной ценностью» [13].

Противопоставить миф и науку по критерию иррациональности/рациональности вряд ли возможно. «И нет ничего более неверного, чем приписывать мифу, как это часто происходит, статус иррационального, а науку противопоставлять ему в качестве рационального. Миф обладает своей собственной рациональностью, которая реализуется в рамках его собственных понятий об опыте и разуме… Соответственно миф обладает своей собственной формой систематической гармонизации: он упорядочивает явления в их взаимосвязи, использует „логику“ своего „алфавита“ и свои фундаментальные структуры» [14]. Правильнее говорить о различных исторически обусловленных формах рациональности. Как мы помним, в наиболее общем понимании рациональность это «способность упорядочивать восприятие мира, способность давать миру определения, правила, законы». Поэтому миф не лишен рациональности, ему присуща своя особая «мифологическая» логика и рациональность. Например, человек болеет и из него в ходе церемонии изгоняют вселившегося злого духа: злого духа называют по имени, требуют, чтобы он ушел, пугают шумом и т. д. Для современного научного мировоззрения это полное мракобесие, но с точки зрения представителя традиционной культуры, который рассматривает все изменения в человеке как результат воздействия внешних благоприятных или неблагоприятных сил, верит в добрых и злых духов, подобное поведение совершенно логично и рационально [15].

Указывая на присущие науке и мифу самобытность и уникальность, известный немецкий философ К. Хюбнер [16] проводит их тщательный сравнительный анализ по различным формам рациональности (семантическая, эмпирическая, логическая интерсубъективная рациональность и т.д.). Он приходит к выводу, что наука и миф по этим формам рациональности не так далеки друг от друга, как это кажется: «научный и мифический опыт имеют одинаковую структуру. Наука и миф применяют одну и ту же модель объяснения. И там, и там мы можем различить чистый и предпосылочный опыт. Чистый опыт дан интерсубъективно необходимым образом. И в науке, и в мифе существует метод „проб и ошибок“» и т. д. [17]. «Опыт, на который опирается наука, не более обоснован и интерсубъективно убедителен, чем опыт, на который опирается миф. Опыт науки относится лишь к иным предметам и содержаниям» [18]. В некоторым смысле, миф также реален, как и наука. При этом он первичен по отношению к науке и пронизывает ее, хотя это и происходит в неявной и трудноуловимой форме.

Примером «обнажения» мифологического в науке может являться то, что Дж. Хорган [19] называет «иронической» (постэмпирической, спекулятивной) наукой. По мнению автора, иронической наукой занимаются ученые, пытающиеся, вооружившись своим разумом и научными знаниями, найти ответы на фундаментальные вопросы Бытия. Таких ученых можно разделить на два типа: тех, кто надеются и верят в то, что они открывают объективные истины о природе, и тех, кто понимает, что они скорее заняты деятельностью похожей на искусство или литературную критику, нежели на традиционную науку.

В качестве одного из примеров иронической науки Дж. Хорган приводит теорию суперструн в физике. Эта теория заменяет подобные точкам частицы крохотными энергетическими петлями, существующими в десятимерном пространстве. Струны настолько же малы в сравнении с протоном, как протон в сравнении с Солнечной системой. То есть для нас, скорее всего, они навсегда останутся чем-то недостижимым. Движимый желанием понять, чем являются загадочные суперструны Дж. Хорган обратился за разъяснениями к физикам, но ни один из них так и не смог помочь ему испытать «суперструнный» инсайт. Вот как пишет об этом сам автор: «Я говорил о суперструнах со многими физиками, но ни один не помог мне понять, что такое суперструна. Насколько я могу судить, это не материя и не энергия; это некая древняя математическая штука, генерирующая материю, энергию, пространство и время, но в нашем мире ничему не соответствующая» [20]. Теория суперструн, построенная на строгом математическом фундаменте, судя по всему, никогда не будет подкреплена экспериментально, так как теоретические построения ученых, занимающихся этой теорией, выходят далеко за пределы любого эмпирического теста. Одной из важных причин веры ученых в истинность этой теории является ее математическая элегантность и красота. Чем же является теория суперструн – суперсложной наукой, современным изощренным мифом или формой утонченного искусства для очень узких кругов?

Некоторые из читателей на основании представленных доводов и рассуждений могут явственно ощутить как сужается в их сознании пропасть между наукой и мифом. Упоминаемый нами ранее К. Хюбнер, в своей книге «Критика научного разума» приходит к выводу о том, что научное знание строится на априорных предпосылках эксплицитного и имплицитного характера. Эти выводы он формулирует в трех важных тезисах: «1. Не существует абсолютных фактов или абсолютных фундаментальных установлений, на которые могла бы опереться наука. 2. Нет также и необходимых оснований дня утверждения о том, что наука в своем развитии непрерывно улучшает и дополняет представление о неизменных, имеющих одно и то же эмпирическое содержание объектах. 3. Нет оснований полагать, что наука в ходе своего исторического движения подходит все ближе к некоей абсолютной, свободной от теоретической нагруженности, истине». [21]. В это же время, К. Хюбнер считает, что эти выводы ни в коей мере не обесценивают науку, научное познание и его достижения.

По нашему мнению, представленные выводы и открытия постпозитивистов, действительно ни в коей степени не обесценивают научное мышление, а лишь вскрывают его совершенно естественные особенности, связанные с факторами, лежащими в самом фундаменте рациональной исследовательско-познавательной деятельности. Любое рациональное познание, начиная от наивного мифологического до научного – это способ описания, упорядочивания, моделирования реальности, основанный на использовании цифровых и речевых знаков. Развитие рациональности – процесс постепенный, связанный с овладением речью, осознанием значений понятий, выстраиванием системы понятий и их взаимосвязей, развитием умственных операций. В мифологическом мировоззрении эти функции слабо развиты, человек совершенствуется в речевой, знаковой деятельности, укрепляет систему сознания, освобождается от доминирования аффективно-эмоциональной сферы и бессознательного.

Современная научная рациональность является результатом постепенного развития и совершенствования работы человека с символическими, знаковыми способами отражения действительности. Можно сказать, что процесс эволюции рациональности – это совершенствование способности человека строить модели, «карты» реальности. Более того, можно сказать, что имманентной особенностью вербально-рационального ума, на который мы опираемся в рамках научного или вненаучного познания, является потребность создавать теории. И как показывает история, для этого ему необязательно нужны факты. Чтобы остудить пыл вербального ума, стремящегося уйти в непроходимые дебри умозрительных спекуляций, человек решил разработать правила и нормы познания, в соответствии с которыми теория должна быть эмпирически проверяемой, то есть все теоретические объекты либо должны наблюдаться непосредственно, либо выражаться через измеримые величины. Но эмпирической проверяемости недостаточно, чтобы обеспечить соответствие теории фактам. При этом само понятие «соответствия теории фактам» остается интуитивным и не имеет общепринятого определения [22]. Принципов верифицирования и фальсифицирования недостаточно, чтобы окончательно опровергнуть или подтвердить теорию. Принцип Дюгема-Куайна показал не только то, что логически несовместимые теории могут согласовываться с одними и теми же фактами, но и что теории могут адаптироваться к не подтверждающим их данным через соответствующие коррекции в своей системе. Если задуматься, то все вышеописанное может приводить к довольно пугающим следствиям, так как при соответствующей сноровке рациональный ум может постоянно продуцировать новые теории. Например, А. Бэддели [23] прямо говорит, что современная психология очень похожа на средневековую схоластику. Но как-то эффективно воздействовать на уменьшение входящих в ее состав бесконечных теоретических построений вряд ли возможно. В космологии и физике, как мы видели, наступает период (эпоха), когда теоретические разработки сильно опережают опытные исследования, а некоторые из них оказываются либо не проверяемыми в принципе, либо не проверяемыми в ближайшем обозримом будущем [24]. Теории находятся в состоянии «эмпирической невесомости» и сосуществуют друг с другом.

Как нам кажется, описанная ситуация является естественным следствием развития вербальной рациональности к своим пределам. Имманентным свойством рационального ума является стремление к производству моделей, карт реальности с опорой и без опоры на эмпирические факты. Чем дальше и глубже идет процесс рационального познания, тем больше становится этих моделей, ибо факты сами по себе не определяют теорию, но теория, сотканная из понятий, концептов, определяет то, как и какие факты будут увидены, осмыслены и приняты учеными. Но ученый тоже является человеком, а не бесчувственной машиной (хотя некоторые исследователи чрезвычайно сильно идентифицируют себя со своим мозгом и считают его, по выражению М. Минского, «компьютером из мяса»), поэтому воспринимает, мыслит, творит по-своему, часто неосознанно (или осознанно) игнорируя информацию, которая не вписывается в его модель реальности. В условиях отсутствия однозначных определений понятий, способности рационального ума подстраивать теории к фактам (без злого умысла) мы оказываемся в ситуации, когда количество теорий может расти до конца существования человечества. При этом будет становиться «все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла» (Ж. Бодрийяр), так как близкие или идентичные по смыслу идеи можно выразить тысячами отличных формулировок, речевых конструкций, понятий на разных языках. Они с малыми корректировками могут постоянно дублироваться и воспроизводиться (благодаря современным технологиям это не так сложно сделать), представляясь чем-то новым и угрожая человечеству информационным коллапсом.

Создание карт реальности, которые, в конечном счете, как в случае научного, так и вненаучного познания, оказываются основанными на недоказуемых априорных основаниях – это базовая особенность рациональной познавательной деятельности, которая выступает важнейшей причиной существования множества миров осознанных сновидений.

Эта особенность рационального ума не позволяет абсолютизировать науку и ее положения, но в тоже время, она, вкупе с открытиями постпозитивистов, ни в коем случае не открывает дорогу радикальному релятивизму, в соответствии с которым «ни одна теория не может быть лучше (более истинной) другой». Такое утверждение опровергает само себя: ни одна теория не лучше другой, кроме теории о том, что ни одна теория не лучше другой. Также это не означает, что науку можно свести к мифу, что рациональное познание, основанное на научном мышлении (в том числе, познание осознанных сновидений), не имеет преимуществ перед вненаучным и им можно пренебречь. Иначе мы можем, словно Аристотель, утверждать, что у мужчин больше зубов, чем у женщин, не обременять себя проверкой этой гипотезы и просто верить в ее истинность.

Ввиду имманентной, не просто способности, а потребности рационального ума строить карты реальности, нам необходимо, руководствуясь скептической установкой, подвергать их критической оценке и эмпирической проверке. Это относится и к теме осознанных сновидений. Но как воплотить в жизнь научный подход (рациональный, эмпирический, доказательный, сомневающийся, максимально объективный), не попав при этом в ловушку редукционизма, сводящего психологический, по своей природе субъективный опыт осознанных сновидений, к нейрофизиологическим мозговым процессам?

Главный интегральный мыслитель современности – известный американский философ К. Уилбер описывает три шага, ведущих к достоверному познанию в отношении сфер физической природы, человеческого ума и Духа [25]. В терминологии К. Уилбера физическая природа постигается «оком плоти» (чувственный опыт, обретаемые посредством физических органов чувств и инструментов естественных наук); сфера психического познается «оком разума» (опыт, обретаемый интроспекцией, наблюдением при помощи ума; это опыт непосредственного переживания тех или иных психических состояний); сфера Духа познается «оком духа» (духовный опыт, обретаемый в глубокой медитации, трансцендентальным созерцанием; это опыт непосредственного постижения духовных сфер). Для адекватного исследования Космоса во всем его многообразии, избегающего ловушек редукционизма, необходимы, по меньшей мере, эти три вида познания, не сводимые и не заменимые друг другом. Но достоверное познание в отношении всех этих сфер предполагает три шага:

1) Инструментальная инъюнкция (предписание). Этот шаг подразумевает адекватное использование тех или иных методов и инструментов для осуществления акта познания. Основная формула этого шага гласит следующее: «если хочешь узнать то-то, сделай то-то». Без тщательной эмпирической проверки мы не можем сказать, что опыт осознанных сновидений в той или иной школе является ложным или иллюзорным. Чтобы подтвердить или опровергнуть этот опыт необходимо овладеть теми же психотехниками и методами, которые используются в этой школе для вхождения в это состояние и для его дальнейшего раскрытия с той или иной стороны для познающего субъекта. Этот шаг учитывает важнейшее опосредующее влияние на результат эксперимента, используемых субъектом исследовательских техник и методов.

2) Интуитивное понимание. Адекватное применение инструментов познания приводит к непосредственному переживанию соответствующего опыта. Использование конкретных способов исследования осознанных сновидений, разработанных в определенной школе, приводит (или не приводит) субъекта к непосредственному опыту переживания осознанного сновидения или каких-либо его аспектов. Этот шаг позволяет получить множество результатов попыток изучения осознанных сновидений одним человеком с помощью применения соответствующих методов. Обнаруживается индивидуальная вариативность результатов и их разброс. Возможен поиск причин этого в личностных особенностях человека; ситуационных состояниях, способных обусловить результаты опыта; во внешних влияниях; собственных установках; особенностях протекания опыта и применения метода и т. д.

3) Коллективное подтверждение (или опровержение). На этом этапе происходит сверка полученных результатов, данных, свидетельств, с данными и результатами, других людей, адекватно выполнивших предыдущие стадии. Опыт осознанных сновидений, полученный разными людьми при помощи определенных методик, сопоставляется и сравнивается, в том числе, при помощи статистических методов. В ходе критического «разбора полетов», дискуссий и обсуждений делаются выводы. Теории осознанных сновидений и их аспекты подтверждаются, опровергаются и корректируются. Старые гипотезы могут повторно перепроверяться, начиная с первого этапа. Ставятся новые гипотезы, также проверяющиеся с первого этапа. Этот шаг связан с обязательным учетом и обсуждением перечисленных в этой главе субъективных и социокультурных факторов, обуславливающих познавательную деятельность и опыт переживания осознанных сновидений.

Представленные шаги означают эмпирическое изучение осознанных сновидений и возможность верифицируемости и фальсифицируемости (опровержимости) получаемых при этом знаний. Эмпиризм и верифицируемость/фальсифицируемость – это критерии достоверного знания, применимые не только к чувственному опыту, обретаемому посредством физических органов чувств. Эмпирическое, опытное познание, подразумевающее возможность фальсификации, может относиться и к умственным, и к духовным сферам, на что активно начали указывать в ХХ веке представители трансперсональной психологии.

Все эти шаги не устраняют проблем, описанных постпозитивистами (теоретической «нагруженности» фактов; влияния на результат личности исследователя, факторов личной заинтересованности, власти, авторитета и т.д.), так как они внутренне присущи любой познавательной деятельности, связанной с созданием карт и моделей реальности. Несмотря на некоторую идеализированность, описанные шаги подразумевают истинно научное, не редукционистское исследование множества миров осознанных сновидений. По крайней мере, мы можем верить в то, что используя эти шаги, можно отделить плевела от зерен в различных школах осознанных сновидений и пробраться чуть дальше и глубже в понимании осознанных сновидений как уникального феномена психодуховной жизни человека.

В завершении этой главы суммируем и перечислим причины, обуславливающие существование множества школ осознанных сновидений и различия в опыте переживания осознанных сновидений у представителей этих школ:

• Сложность самого по себе феномена осознанных сновидений и его малая изученность;

• Пристрастное, стереотипное, полное предрассудков и предубеждений, выдающихся за истину, отношение к осознанным сновидениям в массовом сознании современного общества;

• Наличие множества непроверенных свидетельств о парапсихологических явлениях, связанных с осознанными снами, среди исследователей-энтузиастов;

• Действие в осознанных сновидениях проекционного механизма самопорождения во снах принятой субъектом парадигмы сновидений: теоретическая модель сновидений порождает сама себя в сновидениях человека, который верит в нее и руководствуется ею;

• Определенная зависимость опыта переживания осознанных сновидений от методов и техник его исследования;

• Высокая зависимость опыта осознанных сновидений от личностных факторов и индивидуальных особенностей исследователя: его способностей, уровня овладения необходимыми методами и психотехниками, личной заинтересованности, личного бессознательного, личностных качеств и т. д.

• Теоретическая «нагруженность» фактов: зависимость понимания (интерпретирования) субъектом своего или чужого опыта осознанных сновидений от «школы», к которой он принадлежит и существующей в ее рамках теоретической модели осознанных сновидений;

• Групповые психологические процессы в школах осознанных сновидений: лидерство, власть, авторитет, умение убеждать и воздействовать на других, сплоченность коллектива и т. д.

• Слабый контакт и взаимодействие между различными школами осознанных сновидений и их представителями; отсутствие между ними конструктивного диалога, сотрудничества и взаимопонимания;

• Имманентная потребность рационального ума строить карты, модели реальности с опорой на факты и/или воображение.

Все эти факторы вносят свой уникальный вклад в существование множества миров осознанных сновидений, к рассмотрению и анализу которых мы обращаемся далее.