Александр I

Начнем с главы государства – с «хозяина земли русской». Будущий император Александр I (1777–1825) появился на свет, так сказать, волею случая. Мало кто знает, что у его отца Павла I (1754–1801) совсем недолго была первая жена, но она рано умерла – и Павел Петрович был безутешен. Он не хотел больше жениться, однако хитрая Екатерина II нашла письма покойной, из которых следовало, что она нагло изменяла мужу – и Павел перестал печалиться о ее смерти.^[191] Новой его женой стала София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская (1759–1828).

Стоит напомнить, что и Павел I, и Екатерина II были по крови не русскими, а немцами – вообще же со времени восшествия на престол Петра III в России правила Гольштейн-Готторпская династия: «дом Романовых» – это была, так сказать, присказка для местного использования и пропаганды в народной среде. Юный цесаревич Александр рос в чудовищной атмосфере ненависти между бабкой Екатериной и ее сыном Павлом. Дело в том, что, совершив государственный переворот (а затем замучив мужа в тюрьме), Екатерина постоянно чувствовала свою нелегитимность – и недолюбливала сына: ведь он имел больше прав на престол. Она даже забрала к себе внука, который почти не виделся с родителями, и растила его как наследника (в обход сына).^[192] В итоге у Александра развилась паранойя и масса комплексов, которые впоследствии сильно отразились на всей его внутренней и внешней политике.

Первой воспитательницей цесаревича стала вдова коменданта г. Ревеля Софья Ивановна Бенкендорф (урожд. Левенштерн), а няней-англичанкой ему служила Прасковья Ивановна Гесслер.^[193] В быту его окружали исключительно европейские вещи, символика, языки. По России он не путешествовал. Зато его рано стали приучать к бестолковому шуму военного плаца:

«Но имелись и «издержки» воспитательного процесса. Например, тугоухость Александра Павловича стала следствием очень раннего знакомства с артиллерией. Имелись и проблемы наследственного характера. Как и его мать, императрица Мария Федоровна, Александр I был близорук и постоянно носил лорнеты, привязанные шнурком к правому рукаву мундира. Также известно, что следствием постоянных юношеских простуд стал ревматизм, беспокоивший Александра I на протяжении всей его жизни.

Придворная медицина претерпела серьезные изменения при Александре I. В декабре 1801 г. лейб-медик Яков Виллие регламентировал деятельность придворных медицинских чинов, включив их в «Штат медицинских чинов, непосредственно состоящих при Высочайшем дворе». По этому штату предполагалось иметь 33 медиков, ключевые роли играли четыре лейб-медика и четыре лейб-хирурга. Тогда же расширили штат придворной аптеки».^[194]

Всегда важно знать о внешности исторического деятеля (и вообще любого человека): часто она «кодирует» поступки, создает комплексы и т. д. Проанализируем множество написанных с натуры портретов, гравюр,^[195] изучим ряд мемуарных источников и посмертную маску. Лицо Александра было весьма заурядным: практически без профиля: короткий, слабо выдающийся носик, белёсые, как бы провалившиеся брови, маленький рот. С юности он начал испытывать проблемы со зрением и лысеть: и уже к 30–35 годам царь был вынужден зачесывать остатки волос ближе к плеши. Современник 1812 года, великий поэт Дж. Г. Байрон (1788–1824), именовал царя исключительно «Александром лысым». Примерно уже в 40 лет у русского монарха начался процесс отложения жира – и в самых, так сказать, неудачных для мужчины местах: в районе таза и груди, появилась толстая складка под подбородком (и он стал еще более напоминать своим видом покойную бабку). Процесс усилился после того, как 19 сентября 1823 года в Брест-Литовске монарха лягнула копытом лошадь, после чего последовала горячка и болезнь.^[196] Я полагаю, что было бы интересно поставить тему для «научной» диссертации в поле недавно признанной ВАКом теологии: «Удар православного царя копытом лошади – в свете неисповедимости путей Господних». Однако вернемся к науке.

Итак, Александр I был лысоват, немного глухой, сутулый, а затем и прихрамывающий: но это не мешало ему казаться по молодости лет миловидным. Его мелкие черты лица и женские вкрадчивые манеры, умение лицемерить и хитрить обсуждались при дворе: он даже получил заочное прозвище «Луиза».^[197] Возможно, сегодня его поведение покажется неадекватным и карикатурным, но в эпоху 1812 г. подобное могло вызвать лишь легкие пересуды, а некоторым даже нравилось. Камер-паж Дараган свидетельствует о царе так: «…сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку…»^[198]

Во всем своем поведении Александр, без всяких сомнений, более напоминал женщину. Когда он проиграл вторую подряд войну, развязанную против Наполеона (талантам и успеху которого царь завидовал), то применил все свои женские чары, чтобы умилостивить Наполеона во время свидания с глазу на глаз в Тильзите. Подобными же методами он действовал и во время следующей их встречи в Эрфурте, когда Россия уже нарушала условия Тильзитского мира, но проблему необходимо было временно замять. Сохранилось показательное письмо Наполеона императрице Жозефине (1763–1814): «Все идет хорошо. Я доволен Александром; он должен быть доволен мной; если бы он был женщиной, я думаю, что это была бы моя возлюбленная».^[199]

Практически все современники отмечали его лицемерие, постоянную игру, внезапную истеричную раздражительность.^[200] Опытный знаток людского материала, Наполеон, считал русского царя «неискренним»: «это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый».^[201] Стоит подчеркнуть, что, за редким исключением, и большинство ученых-историков считают натуру Александра исполненной обмана, недоверчивости, непостоянства, злопамятности и мстительности, а также «духа неограниченного самовластия».^[202]

Обратимся к дневнику выдающегося немецкого писателя Карла Августа Фарнхагена фон Энзе (1785–1858): этот документ был издан в Лейпциге в 1868 году и никогда не переводился на русский язык. Поклонник молодой русской литературы (автор статьи об А.С. Пушкине) писал о царе так: «У императора Александра никогда не было того, что называется умом – это сплошная посредственность признает только заурядность (выделено мной, Е.П.). …Ни на одно мгновение не допускает он себя до искренности и прямоты, но вечно настороже. Самые определенные его свойства – тщеславие и лукавство; стоит переоблачить его в женское платье – и он предстанет перед вами в образе тонко выработавшейся женщины. Знаний у него весьма немного, даже по-русски он может толковать только о самых обыденных предметах».^[203] Действительно, русский монарх практически не владел русским языком, даже его экземпляр Библии был французским. Знания об окружающем мире, вообще образование его было весьма скудным, а лень довершала умственную неразвитость.^[204]

При этом, если Александром овладевала некая мания (как, например, зависть, а затем желание взять реванш за поражения от Наполеона), то он становился невероятно упрямым и деятельным, хотя часто срывался в непоследовательность. Он чувствовал, что семья и придворные его не уважают и даже презирают – и это усугубляло его озлобленность и закрытость от искренних проявлений. Но подобное не мешало ему устраивать картинные мизансцены, часто вышагивать на балах. Характерным женственным жестом его было – всплеснуть руками и закрыть ими лицо. Баронесса дю Монте (ее мемуары также никогда не переводились на русский – и полностью забыты историками) вспоминает: «Он хитер, лукав, скрытен и деспот в глубине души. Он всегда владеет собою и всегда разыгрывает роль; он бывает раздражителен, сердит, но сдерживает себя. Умеет пользоваться ласковым обращением и напугать строгим выговором и суровым обращением».^[205] В одном из каталожных описаний гравюры с изображением царя автор описывал предмет так: «…жидкие волосы, натянутая улыбка».^[206]

Русским ли «духом» веяло от царя Александра? Обратимся к изысканию на сей счет историка И.В. Зимина:

«…о том, какой размах принимала эта забота (о собственной внешности – прим. мое, Е.П.), свидетельствуют архивные документы. На протяжении многих лет фельдъегеря везли из Парижа для императора любимые им духи. Объемы были просто колоссальны. Например, в начале 1823 г. кн. П.М. Волконский писал в Париж, чтобы посол во Франции прислал «с первым курьером из Парижа, хотя бы 12 бутылок духов Eau de Portugal, а с первою навигациею прислал бы несколько дюжин сих же духов».

И действительно, с началом навигации в Петербург для императора доставили 48 бутылок этих духов. Общий вес «посылки» составил почти 20 кг, поскольку каждый из флаконов весил «по фунту», то есть 400 г. Кстати говоря, за все товары, поступавшие в Зимний дворец, аккуратно платились все таможенные сборы. За посылку уплатили 172 руб. 80 коп. таможенных пошлин. К осени эти запасы были исчерпаны, и в ноябре в Зимний дворец доставили новый груз, состоявший из трех ящиков. В первом находились 72 бутылки любимых духов «Eau de Portugal», во втором – 72 бутылки духов «Eau de Mul d’Angleterre» и в третьем – 72 бутылки духов «Eau de Juare».

Таким образом, только за 1823 г. императору Александру I прислали из Парижа 264 бутылки духов весом по «фунту» каждая, обошедшиеся в 4334 руб. Следовательно, общий вес посылок составил более 100 кг при средней стоимости одной бутылки духов в 16 руб. 41 коп.

Попутно упомянем и о том, что младший брат Александра I, император Николай Павлович, предпочитал духи «Parfum de la Cour», склянка которых всегда стояла на его туалетном столе.

Кроме духов, императору дюжинами везли из Парижа перчатки и другие детали туалета».^[207]

В описаниях современников обнаруживается буквально «девичья» жестикуляция Александра. Как-то в конце кампании 1812 г. графиня Шуазель-Гуффье сделала ему комплимент – и вот какова была реакция: «…государь, краснея, закрыл лицо обеими руками и сказал с самой любезной улыбкой: «пожалуйста, без комплиментов»».^[208]

Продолжим. Екатерина II умерла внезапно, не успев устранить сына (потому что внука заподозрили в невозможности воспроизвести потомство, но об этом позже) – и на престол взошел Павел I. Он отличался нервным нравом и иногда не вполне адекватным поведением, однако не был чужд здравым идеям и благородству. Тем не менее его действия настроили против монарха аристократию – и последовал очередной дворцовый переворот. Цесаревич Александр заранее знал о нем – и поэтому пятно отцеубийства и нелегитимного начала легли тяжким бременем на всю его биографию. Говоря о русском обществе эпохи, которую у нас сейчас именуют «духовной» и «исконной», небезынтересно вспомнить подробности колоритного убийства Павла 24 марта 1801 года. Предприятие отчасти оплачивала Англия (которая испугалась союза, заключенного Павлом с консулом Бонапартом: об этом подробнее я расскажу в соответствующей главе) через своего посла Чарльза Уитворта (1752–1825), причем деньги на убийство «помазанника Божьего» заговорщикам (православным генералам) передавала любовница посла (и сестра заговорщиков братьев Зубовых) О.А. Жеребцова (1766–1849). Во главе заговора стоял облагодетельствованный императором Павлом петербургский генерал-губернатор, новоявленный граф П.А. Пален (1745–1826). Царя сначала ударили табакеркой в висок, потом задушили шарфом, а затем пьяные русские офицеры еще и прыгали по бездыханному телу «помазанника Божьего».^[209] Генералы-участники убийства затем станут «героями» эпохи 1812 года… Подобным подлым кошмаром начался период, вошедший в историю под названием «дней Александровых прекрасное начало».

Кто же вступил на престол огромной империи? Современник эпохи 1812 г., Александр Пушкин (1799–1837), так охарактеризовал императора Александра:

 
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
 

Я вспомню и еще одно стихотворение А.С. Пушкина, которое долго было под цензурным запретом:

«К бюсту завоевателя»

 
Напрасно видишь тут ошибку:
Рука искусства навела
На мрамор этих уст улыбку,
А гнев на хладный лоск чела.
Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин.
 

На эти почти неизвестные широкой аудитории строки А.С. Пушкина подвиг увиденный им бюст императора Александра, выполненный с натуры (в Варшаве в 1820 г.) датским скульптором Бертелем Торвальдсеном (дат. Bertel Thorvaldsen: 1770–1844). Дело в том, что выдающийся скульптор весьма проницательно разглядел кошмарную сущность натуры царя: злобу и ущербность – под маской благости. Александр I был действительно человеком болезненно раздвоенным, но он и не мог остаться нормальным: нервные больные среди ближайших предков, а затем воспитание между ненавидящими друг друга родственниками. Еще юношей цесаревич стал свидетелем эксгумации останков деда, убитого по приказу бабки и затем коронованного (!) заново его отцом, который, в свою очередь, был убит уже при его непосредственном участии.

Современный исследователь А.П. Николаев пишет: «Беспринципность и аморальность Александра коробили его блестящего соперника, человека тоже далеко не идеального. В Тильзите императоры обменивались высшими орденами своих держав. Царь опрометчиво попросил орден Почетного легиона для генерала Л.Л. Беннигсена. Не называя причин, Наполеон категорически отказал. Александр понял свой промах и промолчал. Это была еще одна пощечина, нанесенная самодержцу. Наполеон же говорил позднее:

– Было противно, что сын просит награду для убийцы своего отца».^[210]

Да, у царя с юности обозначилась лысина (равно как и глухота), он был лицемерен, но, возможно, поэт и кумир поэтов (Наполеон) были чересчур категоричны в оценке его личности и поступков? Давайте выслушаем другие точки зрения – и обратимся к фактам его деятельности. Декабрист Никита Муравьев (1795 или 1796–1843) писал без обиняков: «В 1801 г. заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни без пользы для России». Выдающийся ум России эпохи 1812 года М.М. Сперанский (1772–1839) «выставлял его человеком ограниченным, равнодушным к пользе Отечества, беззаботным, красовавшимся своею фигурою, свиставшим у окна, когда ему докладывали дела…»^[211]

Позднее – во время заседаний Венского конгресса и европейское общество смогло рассмотреть Александра и составить о нем мнение, основанное на близком общении. Высший свет и дипломаты именовали царя не иначе как «фальшивым», не имеющим «морали в практических вопросах», «лишенным нравственных основ, хотя говорит о религии, как святой, и соблюдает обрядовую внешность», «ему кажется, что мир создан только для него». Он «пустозвон», как характеризует Александра австрийский фельдмаршал и дипломат граф Шарль-Жозеф де Линь (1735–1814). Канцлер Пруссии Карл Август фон Гарденберг (1750–1822) в письме к генералу Августу Вильгельму фон Гнейзенау (1760–1831) жалуется на «властолюбие и коварство под личиной человеколюбия и благородных, либеральных намерений». В словах царя «любовь и человечество, а в сердце ложь», – резюмирует архиепископ Игнатий. Лаконичнее всех выразил свою мысль посол Великобритании, ради которой Александр угробил сотни тысяч русских жизней: «честолюбивый, злословящий дурак».^[212]

По свидетельству одного современника, царь избегал «бесед с людьми умными. …Среди представительниц прекрасного пола его таланты расцветают и лучше оцениваются, напр., дамы любят аккомпанировать русскому императору, обнаружившему «особенный талант свистеть».^[213] Выдающийся русский историк С.П. Мельгунов (1880–1956) упоминает об одном, возможно, пророческом выводе: «Тайная венская полиция предсказывает и последующую судьбу прежнего любимца, баловня Европы: «Он кончит, как отец», – это мнение лиц, хорошо изучивших русского императора».^[214]

Вся игра царя в «либерализм» была лишь дешевой комедией – и многие современники понимали это еще до полной победы ада аракчеевщины: «Александр «деспот в полном смысле слова», – говорит де Клемм, наблюдавший царя в Польше в 1818 г. – Он никогда ни на йоту не поступится своей самодержавной властью, несмотря на то, что он почти всегда собой владеет, всякий, бывший свидетелем, как когда он не следит за собой, во всех его чертах отражается черствость, жестокость, проявляющаяся в судорожных гримасах, – тот не ошибется в том, что он деспот…»^[215] Из письма 3-го президента США Томаса Джефферсона (1743–1826) от 12 декабря 1818 г.: «Его участье в мнимо-священном союзе, антинациональные принципы, высказанные им отдельно, его положение во главе союза, стремящегося приковать человечество на вечные времена к угнетеньям, свойственным самым варварским эпохам, – все это кладет тень на его характер».^[216] Петр Григорьевич Каховский (1797–1826) в письме к Николаю I утверждал: «Император Александр много нанес нам бедствия, и он, собственно, причина восстания 14 декабря». И, наконец, итоговый вывод воспитателя царя Ф.-С. Лагарпа (1824 г.): «Я обольщался надеждой, что воспитал Марка Аврелия для пятидесятимиллионного населения… я имел, правда… минутную радость высокого достоинства, но она исчезла безвозвратно, и бездонная пропасть поглотила плоды моих трудов со всеми моими надеждами».^[217]

В 1793 году 16-летнего цесаревича Александра женили на дочери маркграфа Баденского Луизе Марии Августе (в православии – Елизавета Алексеевна: 1779–1826). Этот брак оказался несчастным – никакого серьезного чувства не было: более того – супруг стал издеваться над женой (да и сама глупая и примитивная особа не пылала чувствами к супругу). Несколько позднее посол короля Сардинии граф Жозеф де Местр (1753–1821) писал: «Однако более всего меня печалит удаление друг от друга обоих августейших супругов, которое совершенствуется до такой степени, что я не вижу никакой надежды на столь вожделенное сближение».^[218]

Вскоре Елизавета Алексеевна завела себе любовника – красивого польского князя Адама Чарторыйского (одновременно близкого друга царя и министра иностранных дел России!), причем, как ни странно, ее муж всячески способствовал этой связи!^[219]