Цитаты из книги «Первая научная история войны 1812 года»

Чем т. н. «патриотизм» питается – и в каких случаях заканчивается: обратимся к эстетическому аспекту. Сложно удержаться от цитирования откровенной, психологически точной и весьма актуальной сентенции все той же дочери московского градоначальника Н. Нарышкиной. Вот ее наблюдение из позапрошлого века (речь идет о впечатлениях от Царского села): «Однако сия царская обитель вызывала тогда куда большие восторги, нежели теперь, поелику число ездивших в чужие края не могло сравниться с массой молодежи, уезжающей в наше время. Не имя возможности сравнивать с чем-нибудь другим сии дикие и унылые красоты, мы восхищались и нашим климатом, и нашими лесами, и нашими садами. Помню свое безмерное разочарование после долгого пребывания в Италии и Крыму при виде царскосельского озера. Берега Черного моря и озера Комо вытеснили из моей памяти сии скромные воды, которые в молодости представлялись мне чем-то необъятным». : «Правда, у нас не только правительство и наши люди, но даже климат представляет мало приятностей и авантажей, и трудно понять, как можно жертвовать жизнью или хотя бы собственным

своего благодетеля (Павла I), причем этот убийца в большом фаворе у сына убиенного (Александра I) – более того, является начальником главного штаба православной русской армии, хотя находится в подданстве у короля Англии. Российская империя в то время была монструозным, но шутовским, трагикомическим образованием, почти еще не облагороженным цивилизацией и законностью. На варварстве и дикости тонким и редким покровом лежали эстетичные вещицы и символы завезенного из Франции ампира. О каких высоких «гражданских» чувствах, о каком патриотизме и «Отечественной» войне может идти речь? Если русские крестьяне и воевали с кем-то относительно осознанно, то только с помещиками (а также, грабили москвичей, которым всегда завидовали). Против французов они могли иметь разве что бытовые стычки с фуражирами и подчас (несколько случаев, которые по своей редкости описаны специально) выражение первобытной жестокости. Но с подобным же животным началом православные крестьяне убивали собственных помещиков, москвичей, а после 1917 г. священников, дворян и вообще на кого рука попадет

Подытожим. Исходя из первоисточников, которые написаны участниками событий (как, предположим, экстренный репортаж в современных социальных сетях), мы видим чудовищную картину скотского отношения всех слоев населения России друг к другу, полную потерю лица, бесчестье многих. Животное начало возобладало (а как же распиаренное православие?), крестьяне перепились – и стали грабить и сжигать городские дома и помещичьи усадьбы; русские солдаты грабили крестьян и Москву, врывались и разоряли православные храмы, офицеры не контролировали своих подчиненных, не понимали, что происходит; генералы предавали, своевольничали и интриговали. Престарелый одноглазый главнокомандующий обманывает и подставляет своих подчиненных и градоначальника, развлекается с малолеткой. Часть дворян и некоторые сенаторы симпатизируют Наполеону, есть опасения, что могут ему присягнуть (хотя, как мы знаем, Наполеону не нужны были политические изменения в России – только возобновление Тильзитских соглашений). Генерал-губернатор Москвы вынужден общаться с одним из убийц

Я послал нарочного в Петербург; крестьяне начинают пошаливать: поелику уже нечего грабить, они все сжигают, как в Петровском у графа Разумовского и в Архангельском у князя Юсупова». Об отношении дворян к России и к трону (свидетельство дочери Ф.В. Ростопчина): «Даже в Москве у батюшки были основания подозревать некоторых особ в одобрении замыслов императора французов и намерении в случае успеха оных присягнуть ему. Всем сенаторам было приказано ехать в Казань, однако нашлись и не исполнившие сего… В Москве Наполеон мог воспользоваться сим фальшивым Сенатом, дабы навязать русскому народу свою волю под видом законности (а всё, что происходило в России, включая убийство императора Павла, истязание крепостных, сожжение Москвы – это все было законным? – прим. мое, Е.П.), по крайней мере, в глазах людей невежественных, какими были в то время наши селяне

А вот это письмо генерал-губернатора Москвы, датированное 28 сентября 1812 г., живописует полное разложение русской армии, превращение ее в по-настоящему вражескую (для собственного народа); кроме того, из текста прекрасно видно, что многие русские солдаты не были верующими – скорее, ворующими: «…невозможно спокойно смотреть на то, как 120 тысяч разбойников разоряют свое Отечество. По нашим лесам скитаются белее десяти тысяч бродяг; управляющий принимает тех, кому нечего есть, в том числе многих детей. Не понимаю, как бедные крестьяне не возмутятся противу наших солдат и не перейдут на сторо

Для многих представителей правящего класса той поры незнание французского языка приравнивалось практически к варварству. Сама Н. Нарышкина не стесняется заявить, к примеру, следующее: «Генерал Закревский… даже прожил в нашем доме несколько дней. Он был весьма некрасив и невежественен, не мог ска

От опасных рабов-крестьян православная барыня отделалась водкой и обманом бросила их «нехристям». К чему сводился «патриотизм» дворянства? К банальным меркантильным вещам и к уже давно установившейся галломании. Так, жена генерала П.П. Коновницына просила прислать ей типовой набор мародера: найденное по дороге серебро, любые вообще вещи пригодные в хозяйстве, а главное – из пленных «французиков можно мальчишек набрать, хоть бы одного прислал: авось бы Ваня по-французски стал говорить…». Фразу «авось бы Ваня по-французски стал говорить», в принципе, можно было бы вынести в заглавие монографии о 1812 годе…

Позднейший исследователь темы 1812 года, Ф.А. Гарин, пришел к такому выводу: «Против Александра были настроены и в армии, где втайне подготавливали план террористического акта». Действительно, среди военных появились т. н. «тайные общества», причем их собрания носили политический характер. Послушаем очевидца и участника этого процесса – И.Д. Якушкина: «Тут разбирались главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет почти была каторгой, повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще».

«Бесполезную атаку, с которую государь бросился после кампании, чрезвычайно льстецы прославляли, но ни один из них не написал правды – быть может, потому, что в нынешнем веке действительно нельзя сказать правды. А тем более притом же почти всех льстецов весьма щедро награждают, а за правду отсылают в Сибирь, в вечную работу и в другие места, где только можно притеснить человечество».

«Я возвратился в Россию в конце 1816 года. Толчок, данный умам только что совершившимися событиями, или скорее волнение, произведенное ими, были очевидны. Со времени возвращения русских войск либеральные идеи усиленно распространялись в России. Кроме регулярных войск за границей была и масса ратников из различных слоев общества; по переходе границы они распускались по домам и там рассказывали виденное в Европе; но сами события действовали сильнее рассказов и были лучшей пропагандой. Это новое настроение умов проявилось главным образом в места сосредоточения военных сил и, прежде всего, в Петербурге – центре событий, имевшем громадный гарнизон отборных войск. …Люди, не бывшие несколько лет в Петербурге, по возвращении чрезвычайно удивились переменам, произошедшим в образе жизни, разговорах и действиях молодежи этой столицы: казалось она проснулась для того, чтобы зажить новой жизнью, чтобы воспринять в себя все благородное и чистое из нравственной и политической области; свободой и смелостью своих выражений привлекали внимание главным образом гвардейские офицеры».