Вобщето не думай я свой моральный уровень поддерживаю как положено и не падаю духом. Мужики про меня даже шутки разные шутят и насмешничают что я стараюсь быть таким правильным а того не понимают что на самом деле мне и стараться то не надо я такой какой есть. А вчера мы с Насаевым ходили на охоту. Насаев северного народа наподобие чукчи. Говорил что со ста метров белке в глаз бьёт без промаха а мы не верили и смеялись. Не знаю как насчёт белки но зайца он с одного раза подстрелил. Правда от головы ничего не осталось винтовка всётаки на человека рассчитана а не зайца. Но ничего весь наш расчёт наелся от пуза а то надоела полевая кухня.

Вот пока писал это письмо нас построили и прочитали Приказ ночью менять позиции и думаю начнётся наконец большое дело. Хотя об этом больше ничего тебе рассказывать не имею права потому что военная тайна не шуточки сама понимаешь. Но я рад что больше не будем стоять на месте. Потому что стоишь на месте и расслабляешься а чтобы не терять бдительность и дисциплину надо непрерывно бить фашистскую мразь и гнать её до самого логова. Чтобы скорее закончить войну и вернуться к своим Жёнам и Матерям. Поэтому больше писать нет времени. Прими мой сердечный крепкий поцелуй.

С приветом из Действующей Красной Армии твой А. 16 августа 1944 года».

***

Чтение настолько захватило Андрея, что он забыл, где находится. События почти шестидесятилетней давности с каждой минутой становились более яркими, выпуклыми, ощутимыми – будто всё происходило с ним самим. Будто его душа на время переселилась в тело этого Неизвестного Солдата.

Неизвестного?

Ну конечно же, ведь Андрей не знал даже его имени. Не знала и Ксана. Да и её родителям вряд ли оно было известно. Что могло означать это – приписанное в конце – торопливое «А»? Алексей? Антон? Андрей? Анатолий? Возможно, это вообще не имя – это могла быть и фамилия. Впрочем, подобная необозначенность только приближала к Неизвестному Солдату. Потому что дело не в деталях, не в случайных ярлыках и даже не в каких-то незначительных внешних сходствах и расхождениях, это наносное, как пыль на сапогах, которую легко стряхнуть, не утруждая себя мыслями о ней; главное – легко угадываемое чувство ожидания и та недосказанная тоска, которая незримо наполняла воздух, проникала в лёгкие с каждым вздохом, вливалась в давление атмосферного столба, многократно его умножая. Это было ему настолько знакомо! Словно он вернулся в собственное прошлое после неразборчиво-суматошного сна, после долгой обманчивой дороги в ином, спокойном и неправдоподобном мире, который существует лишь в воображении, чтобы манить и обещать.

***

Манить и обещать.

Это свойственно всему, что связано с мирной жизнью – когда ты находишься на войне.

Там слишком многое меняется. И ты достаточно быстро понимаешь, что нельзя верить не только воспоминаниям, но и тем чувствам, которые сопровождали тебя в гражданской жизни – а они периодически всплывают, подобно фантомным болям, что поделать, они настойчивы, неотступны и почти неизлечимы. Во всяком случае, с ними чрезвычайно трудно бороться.

А ещё на войне нельзя верить мечтам о счастливом будущем. Это расслабляет и убивает, пожалуй, вернее любой пули.

Как быстро и легко это вернулось!

Неизвестный Солдат всему виной – то была наиболее отчётливая мысль, которая коротко мелькнула в мозгу Андрея и погасла; хотя остался неприятный осадок, подобно тому как после боя остаётся в ноздрях и щекочет горло уже переставшая быть смертоносной, но всё ещё тревожная пороховая гарь.

А ещё осталась шероховатая царапина в сознании насчёт платьев покойницы, насчёт писем, способных перенести заряд настроения, некий направленный импульс – а, по сути, как бы часть человеческой личности… Не это ли происходило с Андреем теперь, когда он держал в руках пожелтевший от времени листок бумаги и читал строки, присланные с фронта неизвестным, давно упокоившимся в сырой земле человеком?

***

Андрей не сумел прочесть начало следующего письма. Поскольку, в отличие от предыдущих, оно было написано карандашом – и текст в верхней части страницы стёрся, стал неразличим. Оттого прошлое ворвалось с середины предложения, в разгар неведомо как начавшегося боя:

«…и правильно сделал потому что этот бруствер может быть и спас мне жизнь. Два раза осколки ударяли в него хоть и на излёте но убить могло или покалечить. А так ничего всёже пронесло. Но быстро гады успели засечь нашу огневую позицию такого если честно никто не ждал. Правда с правого фланга сразу пошли в бой наши тридцатьчетвёрки и пехтура везде а в небе миги и яки там немцу вобще было нечего делать. Только Маракшина жалко всёже не повезло его случайным прямым попаданием накрыло. Хотя конечно целились по нашим огневым а вот такой разброс что в КП¹ попали. Потом возле воронки только одну ногу Маракшина нашли и ещё логарифмическую линейку. Хотя лейтенант редко своей линейкой пользовался. Только когда цель не видно и ему с НП² координаты дают. А когда видно то зачем время терять на вычисления если у него итак всегда с первого раза ловко получалось даже двигающуюся цель в вилку брать. Тем более неподвижную. Точный глаз был у Маракшина ничего не скажешь все говорили глаз алмаз. Но погиб по нечаянному случаю жалко его ведь ещё мог бы жить и жить совсем был молодой.

Теперь вместо Маракшина у нас Шаронов комбатом. А насчёт разброса я сразу сказал что это наверное румыны по нам стреляют. Поскольку фрицы обычно гораздо аккуратнее снарядами обкладывают это же ясно пристрелка у них намного быстрее они ведь воюют уже сколько лет по всей Европе и научились хорошо. А этим распиздяям румынам откуда уметь разве они когда нибудь по настоящему воевали как фрицы? Никогда не воевали и не умели а только кур щупали по оккупированным подворьям и драпали от нас при первой возможности. Так насчёт разброса я сразу и сказал что это наверное румыны. Скоро выяснилось что я правильно говорил. Когда наши с правого фланга как следует прижали они свои орудия побросали и мимо нас драпанули на юг через мёртвую зону. Но наша авиация не зевала и всё таки их накрыла. Потом мы с ребятами ходили штыками докалывать и точно оказались румыны. У них мы даже ничего не спрашивали кончали сразу. А у немцев иногда спрашивали но ты про это ничего не знаешь так я тебе расскажу. Не знаю правда ли а может просто хохма какая но так все говорят что среди немцев бывают хорошие люди антифашисты они за нас и вместо хайль гитлер отзываются драй литер. Это в переводе значит три литра. Чтобы значит гитлера не прославлять они так говорят. Но нам ещё ни разу ни кто так не отозвался на хайль гитлер сколько мы ни спрашивали. Мало их наверное хороших то среди немцев. А фашистов конечно жалеть ни к чему ну мы и не жалели их ведь ещё осталось вон сколько недобитых. Ничего скоро изведём всех под корень и румынов тоже заодно.

А у тех мёртвых румынов мы немного разжились харчами иностранными это же не мародёрство а нормальная боевая добыча. У них было навалом тушёнки в ранцах а во фляжках спирт вместо воды но слабоватый. Наш спирт намного забористей.

А всё равно этот румынский спирт оказался очень кстати и мы выпили за скорую победу. Однако всё это было позавчера. А потом мы пошли вперёд и оставив позади освобождённые от агрессоров Тирасполь и Бендеры и так никуда не заходя повернули на юго-запад и всё пёрли и пёрли вперёд. Я надеялся может сразу до моря дойдём. Но нет не дошли. Сейчас стоим на месте и уже оборудовали себе позиции. Конечно будет артподготовка и мы опять покажем фашистам и их холуям как умеет сражаться Советский Народ тесно сплотивший свои ряды вокруг нашей Коммунистической Партии! Будут знать как на нас нападать грязной сворой. Да они вобщето уже знают как в частушке которую у нас тут поют:

Все немецкие вояки

На словах были сильны

Только после каждой драки

Мыли в озере штаны.

А пока что мы готовимся потому что до Берлина ещё далеко. Уже в который раз проверяем топографическую привязку к местности поскольку буссоль³ осталась всего одна и та разъёбанная. А в небе смелые соколы Советской Авиации летят за линию фронта и отбомбившись возвращаются. Думаю скоро начнётся поэтому прощаюсь с тобой Ксана и заканчиваю письмо а отошлю позже.

С горячим боевым приветом из освобождённой от заклятого врага солнечной Молдавии всегда твой сержант А. 24 августа 1944 года».

***

Молдавия.

Для него это являлось чем-то наподобие ключевого слова, отпирающего заржавевшие от времени потайные замки памяти, тем приводным шкивом, который заставлял вращаться на невидимых осях многочисленные шестерни скрипучего эскалатора, ступив на который неизменно опускаешься на одну и ту же станцию и садишься в один и тот же вагон скорого поезда, уносящего в прошлое.

Всё это было не здесь, не сейчас.

Всё это клубилось где-то по другую сторону жизни. Но оставалось с Андреем, ожидая подходящего момента, чтобы напомнить о событиях минувшего.

Хотя прошлого не вернуть и ничего в нём не изменить, не подкорректировать, но сбежать от него невозможно. Оно всегда таится невдалеке и готово, бесшумно выскользнув из-за угла, похлопать тебя по плечу или схватить за грудки да встряхнуть так, что белый свет покажется с овчинку.

…Вернувшись из армии осенью девяносто первого, Андрей полагал, что ему, молодому и здоровому, бывшему сержанту ДШБ⁴, не составит труда устроиться на работу. Но вскоре выяснилось, что это не более чем досадное заблуждение. Точнее, вакансии-то имелись – на заводах и стройках; однако зарплата предлагалась смехотворная. Брали также в милицию, в патрульно-постовую службу, но и там платили столько, что сводить концы с концами казалось достаточно проблематичным. А деньги Андрею были нужны. Отца своего он никогда в глаза не видел, поскольку тот разошёлся с матерью, когда Андрею не было и года, и следы его давно затерялись где-то на Украине; а мать-сердечница, в результате павловской реформы потерявшая в одночасье все трудовые накопления со сберкнижки, теперь кое-как пробавлялась на нищенскую пенсию. Само собой, ни о каком серьёзном лечении не могло идти и речи… Словом, Андрей ломал голову, как бы подзаработать, и с каждым днём эта задача казалась всё неразрешимей. Пойти бойцом в группировку к браткам? Нет, это не для него. Челночить за тряпьём в Турцию или в Польшу? Тоже не ощущал в себе никаких способностей.

Трудно предположить, как сложилась бы дальнейшая жизнь Андрея; но всем распорядился случай. В Бендерах жил его армейский сослуживец Костя Россохач, отец которого организовал небольшую фирму по продаже подержанных иномарок. Ему требовались надёжные ребята для того, чтобы перегонять автомобили из Европы – и Костя в письмах неоднократно приглашал своего товарища на эту работу. Наконец Андрей решился. И приехал в Бендеры. Однако за несколько месяцев, пока он собирался, в Молдавии многое переменилось. Заполыхал конфликт между ПМР⁵ и Кишинёвом… Правда, в те дни, когда Андрей появился в доме у Кости, дело как будто шло к стабилизации; поговаривали, будто Бендеры объявили зоной мира, и это имело даже наглядное подтверждение: с дорог убрали бетонные плиты, препятствовавшие проезду на молдавскую сторону (точнее, проехать-то было можно, но только не на бронетехнике, а автотранспортом и очень медленно, лавируя в узком пространстве между плитами). В надежде на то, что вскоре страсти улягутся, и бизнес можно будет возобновить, Костя уговорил товарища не уезжать, выждать немного. И Андрей, послушавшись, остался.

А затем наступило девятнадцатое июня.

Был прекрасный летний вечер, и ничто не предвещало беды. По улицам бегали дети, гуляли старики, прохаживались влюблённые парочки. В школах гремела музыка, поскольку девятнадцатого июня по всему городу шли выпускные балы… О, эти очаровательно юные выпускницы! Наверное, даже в самом страшном сне не могли бы их отцы и матери увидеть такое: десятки и десятки мёртвых девчоночьих тел; изнасилованных; истерзанных; с вывернутыми руками; с разорванными ртами; с животами, вспоротыми армейскими штык-ножами. В белых платьях, ещё недавно таких нарядных, а теперь изорванных в клочья и залитых кровью (через несколько дней тела раздулись и испускали ужасающее зловоние: летняя жара быстро делала своё дело… а поскольку поначалу убирать трупы было некому, то вскоре лица мертвецов покрылись шевелящимся слоем жирных опарышей и превратились в зловещие белесые маски). Но всё это было потом; а тогда, в прекрасный летний вечер девятнадцатого июня Костя позвал Андрея на день рождения к своему другу. Тот жил невдалеке от судоремонтного завода. Застолье было в самом разгаре, когда поднялась пальба. Это передовые колонны «румын»⁶ – с трёх сторон – вошли в Бендеры.

Поднялась паника. Люди с криками бежали по городу – кто куда.

Дети.

Старики.

Влюблённые парочки.

Сотни мирных жителей, мужчин и женщин, ни в чём не провинившихся перед миром. А если и провинившихся, то не настолько, что их за это следовало лишать жизней.

Многие нашли свою смерть в тот вечер на улицах Бендер. На следующее утро центральная площадь была буквально усеяна бездыханными человеческими телами.

…Костин дом, где остались его родители, находился в западной части города. И он, сопровождаемый Андреем, рванул туда, навстречу надвигавшимся «румынам».

Если бы только знать, что на кладбище засели вражеские снайперы!

Но они этого не знали.

Один из снайперов убил Костю.

Увы, напрасно Андрей, задыхаясь, нёс на спине мёртвого товарища, чтобы отец с матерью могли сказать ему последнее прости. Он обнаружил во дворе лишь посечённые осколками трупы Костиных родителей. У дома отсутствовала половина стены, а из-под просевшей крыши вырывались языки быстро разгоравшегося пламени.

И Андрей пустился в обратный путь.

Через час или два он присоединился к горстке защитников города, засевших в здании горсовета и упорно отбивавших атаки неприятеля: там держали оборону представители Рабочего Комитета и местные гвардейцы.

Немногословный пожилой дядька мастерового вида выдал Андрею карабин и определил ему сектор обстрела.

По оборонявшимся прямой наводкой лупили фугасами танки. Всё вокруг грохотало, клокотало, содрогалось в дыму и в пыли; всё было озарено всплесками огня, опалено жаром близкой смерти… После артподготовки на штурм горсовета – волна за волной – бросались подразделения регулярных войск. Но атаки «румын» неизменно оказывались отбиты. Несмотря на многократные усилия, им так и не удалось ворваться в горсовет и овладеть зданием.

После этого боя Андрея приняли в бендерскую гвардию.

…С тех пор прошли годы.

Бендеры от Тирасполя отделяет совсем небольшое расстояние, и теперь между этими городами ходит троллейбус. Номер у него – девятнадцатый. Говорят, в память о девятнадцатом июня 1992 года.

Война и мир, противоположные грани бытия, они существуют неразделимо. По крайней мере, до тех пор, пока существует человеческий род. Одно невозможно без другого, так было и всегда будет. Андрей понимал это. И всё же сейчас, в мирное время, воспоминания о военной поре язвили его сердце подобно острию ножа.

Лучше бы ничего не вспоминать.

Жаль, что это невозможно.

***

Бендеры – достаточно большой по молдавским меркам город с населением больше сотни тысяч душ. Это форпост левобережной ПМР на правом берегу Днестра, и потому – как бельмо на глазу у кишинёвских властей. Неудивительно, что здесь происходили наиболее яростные бои между молдавской регулярной армией и русско-казачье-молдавскими формированиями ПМР.

Кроме казаков в Бендерах против «румын» воевали подчинявшиеся Тирасполю народные ополченцы и так называемые ТСО – территориальные спасательные отряды. Но всё это Андрей узнал позже, а тогда, в первый день, случаю было угодно, чтобы он присоединился именно к бендерским гвардейцам.

Возглавлял батальон республиканской гвардии подполковник Юрий Костенко – невысокий мужчина лет сорока, местный военный отставник, бывший «афганец». Побеседовав с Андреем, тот принял его в батальон с денежным содержанием, в два меньшим, нежели зарплата офицера российской армии; посему вряд ли Андрей в ту пору являлся наёмником в полном смысле этого слова – скорее добровольцем. Наёмником он стал гораздо позже, когда пошёл защищать Сербску Босну⁷ от «духов» и кроатов⁸… Вообще на стороне ПМР «диких гусей»⁹ не водилось: во-первых, у руководства самопровозглашённой республики не было на это средств и, во-вторых, хватало своих защитников. Зато у Кишинёва наёмников имелось предостаточно. Что до Андрея, то он ни за какие деньги не пошёл бы к «румынам», особенно после того, как насмотрелся на зверства, которые они творили по отношению к мирному населению. Трупы изнасилованных молодых женщин с отрезанными грудями… насаженные на сельский плетень головы казаков с забитыми в пустые глазницы гвоздями… паренёк, ещё совсем подросток, насквозь проткнутый куском заострённой арматуры: его, вероятно, заподозрили в принадлежности к формированиям «сепаратистов».

Нет, этого Андрей никогда не забудет.

Чем же его война отличалась от той, давно прошедшей? Ведь и тогда, и сейчас люди просто защищали от варваров родную землю, свои дома, своих женщин и детей, разве не так?

Правда, некоторые различия всё же имелись.

Например, предательство. Вряд ли в Великую Отечественную били в спину так часто и непоправимо, как в девяносто втором. Причём предательство, как правило, исходило сверху. Так впоследствии Андрей узнал, что именно из Тирасполя поступил приказ оставить Бендеры девятнадцатого июня – якобы для того, чтобы туда смогли войти миротворческие силы. А когда приказ был выполнен, в пустой город – вместо российской четырнадцатой армии – вошли «румыны»: походным маршем, на танках и бэтээрах, уверенно и спокойно. Словно Кишинёв заранее договорился обо всём с военным руководством ПМР.

Единственным местом, где осталась горстка защитников, было здание горсовета. Андрею просто повезло, что он туда попал. В противном случае его, вероятнее всего, пристрелили бы где-нибудь на улице.

Вскоре неприятеля вышибли из города, хотя это далось непросто. Несколько дней тяжёлых боёв и огромные потери – такой оказалась цена непонятного приказа сверху.

Но это была ещё не вся цена. Освобождая улицу за улицей, гвардейцы обнаруживали повсюду трупы «гражданских»; выяснилось, что «румыны» успели расстрелять сотни мирных бендерцев – без суда и следствия, по малейшему подозрению в симпатиях к «русским террористам».

Однако и на этом не закончилось. В конце июня поступил новый приказ из Тирасполя, аналогичный первому: оставить Бендеры, освободить место для ввода российских войск, предназначенных разъединить противоборствующие стороны. И опять всё повторилось: едва защитники вышли из города, как их позиции оказались заняты врагом…

Это не могло быть простым головотяпством. Так решил Костенко. Так решили и его бойцы, большинство из которых являлись местными жителями. Словом, когда им снова удалось вышибить «румын» восвояси, бендерская гвардия перестала подчиняться Тирасполю, превратившись с этого момента в самостоятельную, ни от кого не зависящую третью силу…

Разве могло произойти такое – скажем, в сорок четвёртом?

Нет, конечно.

Но отчего же сегодня подобные случаи стали в порядке вещей? По крайней мере, в девяносто втором их было предостаточно для того, чтобы перестать доверять – в равной мере и политикам, и военным командирам.