Неуловимая и непроглядная, словно шарик ртути, она тем не менее нередко могла казаться непосредственной и милой (умела, умела скрыть свою лживую, криводушную суть, словно защитное поле её окутывало – непробиваемый ведьмовской морок), но в том-то и дело, что казаться – мало. Этой кажущейся Ксане предстояло истощиться в сознании Андрея, истаять, как истаивает снежинка на ладони, распасться на составляющие, а затем превратиться в абстракцию.

Нет, к ней у Андрея не осталось нежности. Однако её образ снова и снова болезненной язвой возникал в его памяти. Всё зыбилось в настоящем и, расплываясь, уходило за окоём грядущего. Лишь в прошедшем времени оставалась какая-никакая определённость. Неподвластная его воле, зачастую весьма раздражающая, но – определённость.

***

Естественно, она не вернулась в его квартиру. Ни в этот день, ни на следующий. Зато – приблизительно через неделю после того как Андрей застукал Ксану в общежитии, – явились её родители:

– Андрей Иваныч, нам Оксана всё рассказала, – заискивающим тоном обратилась к нему Виктория Петровна (Боялась, что ли? Глупо, чего ей бояться? Или, в самом деле, стыдно было Ксанкиной мамахен?) – Вы извините, она стесняется к вам идти. А мы, раз уж так получилось, хотели бы забрать её вещи.

– Да-а-а уж, – обречённо развёл руками Сан Саныч. – Извините… уж…

– Ну, раз такое дело, – в свою очередь смутился Андрей. – Да вы не стойте на пороге, проходите в комнату.

Ничего путного от предков Ксаны он не ждал. Однако их появление оказалось весьма неожиданным ходом. Вещички-то плёвые, слова доброго не стоили. Расценить этот визит как своеобразный зондаж или как элементарное крохоборство? Поди угадай.

Сан Саныч и Виктория Петровна споро обшарили шкаф и бельевую тумбу в комнате, подвесные шкафчики на кухне и стеклянные полочки в ванной. И вскоре удалились с набитыми сумками и большим кожаным чемоданом (в них – шмотки, посуда, разное бабье хороховьё: приданое, и смех и грех), не прекращая извиняться вплоть до того момента, когда за ними захлопнулась дверь.

Оставшись наконец в одиночестве, Андрей ощутил большое облегчение. Чем были ему неприятны родители Ксаны – этого он и сам до конца не смог бы сформулировать… Мелковаты стали люди. Не все, но в большинстве своём – мелковаты, особенно женщины. Виктория Петровна и Ксана – прямой тому пример. Да и Сан Саныч недалеко от них ушёл.

Интересно, где была в это время девчонка? Где и с кем? Чем занималась? Вспоминала ли о нём? Впрочем, пустое. Вспоминала или нет, какая теперь разница; очень скоро Андрей будет погребён в памяти Ксаны под наслоениями многочисленных недоразумений прошлого – вот в чём сомневаться не приходилось. Между ними стена, и Андрею не проломить её. Преграда непреодолима.

Нет-нет, не стоило думать о Ксане. С глаз долой – из сердца вон. Пусть время пока не успело сделать её чужой. Ничего, всему свой черёд.

Позже, вспоминая ночь своего знакомства с ней, Андрей уже практически не сомневался: тот пацан, что посадил Ксану к нему в машину, не соврал – эта мокрощелка действительно была готова лечь с кем угодно и где угодно. Ну и плевать теперь на неё. Пускай найдёт сопляка под стать себе и полощет ему мозги сколько им обоим заблагорассудится. Как говорится, каждому своё.

Что ещё ему оставалось? Только упрямство.

***

Андрей полагал, будто девчонка исчезла безвозвратно, и их дорожки больше никогда не пересекутся.

Но вскоре выяснилось, что он ошибался.

Миновало меньше месяца с того вечера, как они расстались, и однажды ночью у него в прихожей раздался звонок. Андрей выбрался из постели – потирая кулаками глаза, прошлёпал босиком в прихожую; посмотрел в глазок… И едва удержался, чтобы не выругаться в голос.

Нет, он не спрыгнул с ума и не перепутал сон с явью. На лестничной площадке стояла Ксана.

С негромко-жалобным стоном отворилась дверь, и Андрей с изумлением воззрился на неурочную гостью. Будто чьи-то незримые руки сдавили ему горло, до того стало трудно дышать. Впрочем, это длилось лишь несколько мгновений, а затем всё прошло.

Зачем она явилась? Чего хочет? Когда-нибудь она оставит его в покое или нет? И вообще, на что можно надеяться в её положении? Уж не издевается ли Ксана над ним?

Это было умонепостижимо. Наглость – просто из ряда вон. После всего, что произошло в общаге… Неужели она не чувствует совсем никаких границ?

– Приветик! – весело сказала она, когда Андрей прислонился к дверному косяку.

Он, прищурившись, молча смотрел на Ксану – ждал продолжения.

– Ты, наверное, уже не думал, что я приду?

– …

– Эй! Андрюша, ты меня вообще слышишь?

– Ну.

– Что – «ну»? Может, ты уже и новую девушку успел себе завести? Ну скажи по-честному: не ждал меня?

– Не ждал, – отозвался он приглушённым эхом. – Что всё это значит, чёрт побери? Явилась не запылилась. Не знаю, что тебе от меня нужно. Да теперь-то, пожалуй, и не хочу знать.

– А раньше хотел?

– Раньше хотел. Но теперь – нет. Многое изменилось, разве ты забыла?

– Не надо всё так драматизировать, – махнула она рукой, сделав вид, что не обратила внимания на его подчёркнуто-отчуждённый тон. А затем, состроив преувеличенно-серьёзное лицо, принялась объяснять – в слегка замедленном темпе, пьяно растягивая слова:

– Видишь ли, я была в клубе с однокурсницами и не заметила, как девчонки разбежались по домам, падлючки такие! Каждая думает о себе, трудно им о подруге вспомнить. И теперь у меня нет попутчиц, чтобы не было страшно добираться домой. А сейчас ведь уже поздно.

– Тоже мне сюрприз, – хмуро осадил её Андрей, продолжая загораживать дверной проём, чтобы Ксана не могла войти в квартиру. – Ну, и?

– Ну и вот, – продолжила она, уже несколько быстрее. – Решила зайти к тебе, поинтересоваться: не приютишь ли – всего на одну ночь – бедную-несчастную девушку, которой совсем некуда податься? Раз уж так получилось, что я сегодня всеми брошена.

Андрей не удостоил Ксану ответом, лишь скривился при этих её словах так, будто воздух скис у него во рту.

Она немного постояла и, не дождавшись приглашения, добавила (со взором, плывущим куда-то мимо):

– Ну да, виновата. Ну что я могу сказать? Прости! И хватит на меня обижаться.

– Вот ещё, чепуха какая, – он сложил руки на груди. – Я и не думал обижаться, что с тебя возьмёшь. Или считаешь, я до сих пор киплю от возмущения как перегретый чайник? Нет уж, этак весь пар можно выпустить в свисток, а он мне ещё пригодится для более приятных занятий.

– Вот именно, ещё пригодится. И я готова разделить с тобой это приятное занятие… чтобы выпустить пар.

– Надо же, какая ты сегодня покладистая. Прямо ангел. И что же теперь, прикажешь прослезиться и встречать тебя с распростёртыми объятиями?

– Нет, кроме шуток. Пусть я, по-твоему, и блядь, Андрюша, но не хочешь же ты, чтобы меня сегодня поймал на улице какой-нибудь грабитель или маньяк, правда?

– Если ты воображаешь, будто меня это может впечатлить, то сильно ошибаешься.

– Так уж и нисколько не впечатлит? Не верю. Ты всё же не до такой степени бессердечный, хоть и порядочный дундук. Я тебе не совсем безразлична, я знаю.

– Ничего ты не знаешь.

– Нет, знаю, знаю!

Он насмешливо-презрительно хмыкнул. Помедлил несколько секунд и, отведя взгляд в сторону, проговорил:

– Может, и так. А может, и нет. В сущности, какая разница, что ты обо мне думаешь.

– Ладно, давай не будем ссориться, Андрюша, – она выдавила из себя неуверенную улыбку. – Ну что поделать, если у меня такая натура увлекающаяся. Между прочим, и тобой ведь я увлеклась не в меру. Сама не думала, что так могу.

– Вспомнила бабушка, как была девушкой.

– Может, хватит ехидничать?

Ему было зябко из-за веявшего снизу сквозняка, да и – мало ли: вдруг кто-нибудь, невзирая на поздний час, станет подниматься по лестнице и увидит его, босого, неглиже… Не хотелось попасть в дурацкое положение. Поэтому надо было что-то решать. Прогнать Ксану или впустить её в квартиру. А она, точно угадав его мысли, спросила:

– И долго ещё ты намерен держать меня на пороге?

Простая, как три копейки.

Надо было сказать ей: «Что ты прицепилась ко мне, как рыба-прилипала? Нет уж, ушла так ушла, скатертью дорожка и семь футов под килем, разбитой чашки не склеишь!». Или что-нибудь в подобном духе. Однако Андрей отчего-то не сказал, стушевался. Вместо этого, посторонившись, сделал небрежный приглашающий жест:

– Заходи, что с тобой поделаешь. Ты как неразменный пятак, от которого невозможно избавиться.

Ксана, входя, игриво провела по его бедру ладонью.

Дешёвая сценка. Вся она в этом. Подобна персонажу примитивной мелодрамы. Так уж Ксана устроена, точно в насмешку над щедро отпущенной ей женской сущностью.

Ему было противно от чувства, что из него снова хотят сделать безответного глупца. Но нельзя же до бесконечности маячить в дверях.

***

Разуваясь, Ксана пошатывалась. Один раз её так повело в сторону, что не схвати Андрей дурищу за плечи – наверняка бы упала. А она словно того и ждала: сразу выпрямилась и, развернувшись к нему, крепко обвила его шею руками. И поцеловала – метила в губы, но угодила в щёку.

Дыхание Ксаны было горячим и влажным. От неё крепко разило спиртным, а ещё похотью и обманом. Однако ему вдруг стало всё равно. Поэтому Андрей не противился поцелую Ксаны; наоборот, его охватило внезапное возбуждение, и он стиснул незваную гостью в объятиях – так сильно, что та издала невольный стон – и хищно впился в её губы ответным поцелуем (тотчас во рту появился солоноватый привкус крови). В голове мелькнуло: «Почему бы и нет? Она ни на что не претендует, зато готова предоставить мне своё тело. Ведь могу же я, например, воспользоваться проституткой за деньги? А с ней – почти то же самое, но вдобавок ещё и бесплатно. Наверное, в этом есть что-то от мазохизма. Или от садизма. Да какая разница, мне ведь, в самом деле, хочется этого!».