Глава вторая. Шаги под звёздами

Дни

разодранные в клочья

воспоминаний и дат;

вчерашние

миновавшие

мёртвые.

Марк Брат

Она лежала, прижавшись к тебе.

Словно отхлынула шалая океанская волна, и мир из фазы сумасшедшего слияния вернулся к соприкосновению, ровному и тёплому, с приятной отдохновенной неподвижностью и солоноватым привкусом звёздного света на губах.

Ночь струила неторопливые минуты, и спокойное дыхание Мариам уже давно свидетельствовало о том, что она уснула. А ты, лёжа на спине и глядя в смутно белевший над головой потолок, прислушивался к этим ритмично повторявшимся звукам, перекатывавшимся через тебя и одновременно просачивавшимся сквозь поры твоей кожи внутрь, пропитывавшим каждую клетку твоего тела, заполнявшим сознание и дыхание, и кровоток, а вместе с ними – настоящее и прошлое, и то, что грезилось тебе в будущем. Ты прислушивался к её безмятежному уютному дыханию и пребывал в какой-то обволакивающей, парализующей истоме.

Скоро, наверное, начнёт светать, а сна ни в одном глазу. Слишком многое произошло. Слишком неожиданно и… непросто?

Впрочем, наоборот: слишком просто!

Этого не может быть. Потому что так не бывает.

Или бывает только в мечтах. Ну разве ещё в сказках. А применительно к реальности – нет, всё, что случилось между тобой и Мариам, представлялось абсолютно невозможным.

Не приснилась ли тебе эта ночь среди обманчивой зыби безвременья? Не причудилась ли под беспокойное шараханье мышей и зябких сквозняков между щелей твоего утлого сарая, плывущего в никуда? Хотя – если даже и так, то лучше бы никогда не просыпаться. Пусть всё провалится в тартарары.

Сколько времени миновало с той взрывной секунды, когда касание губ замкнуло вас с Мариам в единую проводящую цепь, до расплывчато-бесцветного часа, который истощил последнюю каплю физической энергии, двуедино имевшейся у вас, и положил тем самым предел – не желанию, нет, а только возможности его сиюминутной реализации?

В самом деле, сколько сейчас времени? Трудно сказать.

Во всяком случае, ночь определённо на излёте.

Дождавшись, когда Мариам с застывшей в уголках губ улыбкой перевернулась на живот и, обняв руками подушку, продолжила плаванье в свои – судя по всему, не лишённые приятности – сновидения, ты медленно поднялся с дивана. Тихо, стараясь не разбудить её, оделся. Вышел из дома. Прикрыл за собой дверь, остановившись на пороге. Достал из внутреннего нагрудного кармана шинели пачку «Примы», извлёк из неё сигарету. Чиркнув спичкой, прикурил и с наслаждением сделал первую затяжку.

В голове по-прежнему царила полная сумятица. Ты словно повис в пустоте, не зная, как вернуться на твёрдую почву.

В самом деле, что же произошло между тобой и Мариам?

Только не воображай, ради бога, что очаровал эту красивую горянку, раб, не делай преждевременных выводов из её случайного порыва. Между вами непреодолимая дистанция. Скорее всего, просто изголодалась девчонка. Гулять с аульскими джигитами – непременно пойдут слухи-пересуды, приклеится дурная слава. Вот она и пригрела того, с кем безопаснее получить амурную разрядку. Ну, естественно, и доля женской жалости здесь присутствует. Однако мгновенная страсть – штука эфемерная, коротко живущая, ненадёжная, на ней ничего не построишь.

А может, вообще не стоит пытаться понять, где правда, а где обман; разум и чувства – весьма сомнительные арбитры, ибо на этом поле невозможна честная игра. Так уж устроен мир. Твоё нынешнее существование, если разобраться, отстоит гораздо дальше от реальности, чем прошлое и даже будущее. Вполне возможно, реальность вообще присутствует лишь в твоём воображении. Ничто не должно входить в привычку, и ни к кому не следует привязываться, ведь сознание коварно, оно способно в любую минуту преподнести тебе целый букет подлостей и перевернуть всё с ног на голову.

Недаром говорят: даже сломанные часы показывают точное время дважды в сутки. Вот и вы с Мариам, как часовые стрелки, совпали под удачным углом в удачное время. Дело случая, не более того. Перепало тебе внезапное разовое счастье – и радуйся. Может статься, ещё когда-нибудь перепадёт, если будешь себя хорошо вести… А то, что она готова отпустить тебя домой – вот за это спасибо. Однако Мариам права: реализовать на практике подобную возможность абсолютно нереально.

В любом случае пора спуститься с небес на землю и вспомнить, где твоё место.

Благодари судьбу за то, что получил, и довольно с тебя.

Так размышляя, ты курил свою «Приму». С непривычки ныли мышцы ног (четыре года воздержания – не шутка!). Для того чтобы слегка размять их, ты двинулся неспешным шагом по двору. Поглядывая то на усеянное звёздами небо, то на выпиравшие из мрака гигантские мёртвые туши гор, с их вечными сахарными макушками… Вопреки всему, в чём ты старался себя убедить сейчас, душа ныла от предчувствия, что жизнь твоя этой ночью изменилась. Бог знает в какую сторону, но вряд ли к худшему. Надо только умерить свои фантазии.

Ты попытался преодолеть внезапно нахлынувшее ощущение потерянности. Это было непросто. Но всё же тебе удалось.

В самом деле, надо не давать воли воображению, не мечтать о многом. А чтобы понять, насколько исполнен тщеты этот безумный, суетливо-безостановочный мир, достаточно иногда смотреть в безмятежное ночное небо, на россыпи звёзд, которые светили над землёй тысячи лет назад и будут светить тысячи лет спустя, когда даже память о тебе истлеет в прах…

***

Расслабленно размышляя ни о чём и обо всём сразу, ты продолжал медленно вышагивать по двору. И не заметил, как мысли, соскользнув с тропы текущего момента, покатились в бездонное ущелье прошлого.

…В ту ночь – вот так же медленно – ты шагал вдоль периметра. Блок боепитания был огорожен двойным рядом спирали Бруно. А дальше, за ограждением, неподвижно возвышалась тёмная стена леса, с нависшими над ним далёкими, таившими угрозу зубцами гор.

Хотелось спать. Но до смены оставалось менее получаса, а следующим заступать на пост должен был Ковальчук – старослужащий, парень вредный и безжалостный; и ты знал: если прозеваешь караульную машину, тебе не поздоровится. Лучше не рисковать. Даже несмотря на то обстоятельство, что в караулке «деды» вряд ли позволят тебе отдохнуть.

Возле деревянного «грибка» с телефоном ты остановился и посмотрел на грунтовку, ровной полосой рассекавшую лес надвое.

Пусто. Только деревья, стволы которых большей частью были тонкими и кривыми, склонялись над дорогой и с вялой неумолчностью шелестели листвой под несильными порывами неприятного сырого ветра.

Нет, всё же удивительно, какому кретину пришла в голову идея разместить полк в низине, приспособив под казарму, штаб и караульное помещение неведомо почему оставшиеся неразбомблёнными контору и фермы давно заброшенного совхоза? Ведь здесь любое движение как на ладони, нападай хоть со всех четырёх сторон сразу!

Ты уселся на предусмотрительно брошенное кем-то из твоих предшественников – чуть поодаль от караульного «грибка» – толстое бревно. Сдвинул подсумок за спину, положил на землю автомат и, расстегнув верхнюю пуговицу шинели, достал из внутреннего нагрудного кармана фотографию…

Как и все твои однопризывники, ты не любил караулов. Из-за нудных разводов, из-за бессонных ночей, из-за бессмысленного и оттого вдвойне унизительного беспредела старослужащих. Зато на посту, оставаясь совершенно один, ты мог позволить себе расслабиться. Вспомнить гражданскую жизнь, казавшуюся отсюда столь далёкой, что граничила почти со сказкой; помечтать о дембеле во всём его обетованном многоцветии. По большому счёту, не бог весть какая отрада – так могло бы показаться человеку, избалованному избытком свободного времени. Но это была единственная отдушина, которую ты имел. Потому неизменно заступал на пост с лёгкой душой, особенно ценя подобные минуты – когда, достав потрёпанную из-за долгого ношения в кармане фотографию Нины, ты улетал мыслями далеко от постылой службы, от навязанных тебе судьбой тупообразных товарищей, от этих скудных, каменистых, промозглых и неприветливых мест. Ото всей своей неуютно-подневольной нынешней жизни. Может быть, такие минуты и питали твой растерянный, вырванный из привычного круга бытия дух, не давали ему сломиться окончательно.

С глянцевой поверхности цветного фото на тебя вполоборота смотрела Нина. И улыбалась блестящими губами.

Она была красива. В облегающем, с глубоким вырезом, ярко-красном платье, с разметавшимися волосами и задорными искорками в глазах, она, казалось, сошла со страниц модного журнала. Твой однопризывник Вовка Кальмус, случайно увидевший фотку, по своей простоте так и заявил:

– Гонишь ты всё, не твоя это подруга. Небось перефотографировал какую-нибудь артисточку с открытки… Или из Интернета распечатал.

– Ну надо же, до чего богатая у тебя фантазия, Вовчик, – усмехнулся ты, удивлённо подняв брови. – А на фига мне, по-твоему, чужой фэйс в кармане мариновать? Смысл-то какой?

– Та ладно прикидываться, – ехидно осклабился он. – Хочешь, чтобы все тебе завидовали, вот и весь смысл!

Как ни странно, эти слова бесхитростного уроженца сибирской глубинки нисколько тебя не задели. Напротив, внезапное тепло разлилось в груди: вон какая девчонка ждёт тебя из армии – ведь, и в самом деле, наверняка многие пацаны могут позавидовать!

Ты и сам теперь не понимал, почему сразу не выделил Нину среди прочих девушек, окружавших тебя в институте. То есть, она, разумеется, нравилась тебе, иначе и быть не могло. Но не более того. Просто нравилась… Зато рядом всегда имели место подружки – весёлые, раскованные, легкодоступные. Когда вы собирались всей группой на очередную студенческую вечеринку, ты, как правило, не знал заранее, у кого из них останешься ночевать; но всегда у кого-нибудь оставался. И привык к этому. И воспринимал как должное, без лишних эмоций. Просто тебе казалось, что сантименты здесь ни к чему. И подруги отвечали тебе взаимностью. Вы делились незамысловатым обоюдным удовольствием, совершая обмен жидкостями без ненужных обещаний и ритуальных девичьих слёз, всё по-честному.

С Ниной – другое дело.

Вы учились в одной группе. Иногда ходили вместе в кино. Заглядывали в кафе, когда случалось «окно» между лекциями. Но всё это – так, от нечего делать. Без какого-либо дальнего прицела. Если ты и догадывался, что нравишься ей, то, во всяком случае, не предполагал, что из этого вырисуется нечто серьёзное.

По-настоящему всё началось на дне рождения Нины.

Её родители уехали с ночёвкой на дачу. Поэтому квартира оказалась в полном распоряжении вашей «тёплой» студенческой компании… Как водится, засиделась допоздна. Пили шампанское и водку. Танцевали. Ты приглашал Нину, а она – тебя.

Ты отчего-то ощущал необычайную лёгкость в душе и поступках: всё – этот вечер, люди, сама жизнь – казалось податливым, доступным, подвластным твоей воле, если не предназначенным единственно для тебя. А девушка, напротив, была грустна и молчалива. Но вместе с тем от неё исходила такая нежность, что она передавалась и тебе… И ты, прижимаясь щекой к её русым волосам, чувствовал, что пьянеешь всё больше. И ещё крепче обнимал Нину. И шептал ей на ухо какую-то беззаботную и самоуверенную чепуху, острил и казался себе необычайно многозначительным.

Свет давно погасили; горел лишь тусклый ночник. Магнитофон озвучивал кассету с «ДДТ», «Машиной времени» и прочими, столь же ветхозаветными, отечественными рок-группами. На вас никто не смотрел, если не считать коротких – скользивших мимо – взглядов одногруппников и одногруппниц, занятых собой и друг другом… Среди танцующих пар вам было уютно, тесно, немного бестолково и замечательно.

А когда все разошлись, ты погасил и этот ночник. И, подняв Нину на руки, шагнул к дивану.

Ты путался в её одежде, наощупь отыскивая застёжки; и целовал; и снова возился с застёжками. Она подставляла тебе свои открытые губы и целовала, целовала, целовала тебя в ответ… Её грудь была упругой, а тело – покорным и горячим. Несмотря на изрядную дозу выпитого, ты чувствовал в себе такую мужскую силу в ту ночь, что казалось, не будет конца этой горячей пульсации, этому погружению, этому фонтану блаженного неистовства (или неистового блаженства?) – и этому действительно не было конца… До тех пор, пока ты не понял, что уже мучаешь Нину.

Ты и сам порядком обессилел к тому моменту, когда лежал в постели, обняв приникшую к твоей груди девушку, смотрел в брезжившее предутренней мутно-голубоватой дымкой окно и курил свою последнюю – перед сном – сигарету.

Ты курил, испытывая удовольствие от этой усталости, и ни о чём не думал, лишь поглаживал ладонями мягкие, густые, источавшие тонкий аромат духов волосы Нины. А она, неподвижно касаясь твоей груди влажными губами, молчала, и было непонятно, спит она или нет.

После той ночи вы стали встречаться чаще – по вечерам, лекции не в счёт. И хотя ты по старой памяти захаживал то к одной, то к другой своей прежней подруге, вопрос о том, что у вас с Ниной получится дальше, неизменно возвращался к тебе. Подспудно ты ожидал финала ваших «лёгких» отношений, перехода их на новую ступень – и одновременно оттягивал наступление полной ясности… Куда спешить, если ещё вся жизнь впереди?

Словом, о женитьбе ты тогда ещё всерьёз не задумывался. Решение созрело в армии. Нина ведь ждала тебя. Уже полгода. И если она дождётся…

Если, конечно, дождётся. Что предполагало оставаться под вопросом до самого дембеля… Она – красивая девчонка. Столько разных мужиков бегало за ней – ей ли теперь гербарий из себя устраивать. Не исключено, что не растеряется, найдёт себе кого-нибудь.

«Ладно, поживём-увидим», – беззвучно прошептал ты и аккуратно, стараясь не помять, спрятал фотографию в карман. Застегнул шинель. Поднял с земли свой «АКС», поудобнее приладил его на плече. Передвинул подсумок из-за спины, вернув его в прежнее положение сбоку, под рукой. И медленно двинулся вдоль ограждавшего пост двойного ряда спирали Бруно. Достав спрятанную в подсумке – между рожками с патронами – сигарету, с наслаждением закурил. На посту это строго запрещалось, но дорога отсюда просматривалась хорошо, и ты не сомневался, что проверяющий не сумеет застать тебя врасплох.

Небо над головой было чистым и густо-звёздным. Его необъятность ощущалась почти физически. Словно оно готовилось растворить в себе вышагивавшую по периметру поста крохотную человеческую фигурку и уже сделало первую – осторожную – попытку приближения к ней… Сорвавшись с невидимой крепи, ринулась вниз звезда. Следом за ней упала вторая. Потом – третья…

Это был метеорный дождь. Множеством ярких росчерков осыпался он на землю, и ты стоял, зачарованный величественным зрелищем. Огненные небесные частицы сгорали быстро, однако траектории их падения отпечатывались у тебя на сетчатке, тлели в памяти, и от этого казалось, что движение каждого сгоревшего метеора продолжалось – пусть недолго, но продолжалось – после его смерти. Время словно замедлилось, чуточку приблизив тебя к вечности. Ты впервые видел настоящий звездопад и не мог избавиться от ощущения удивительной свободы и… неправдоподобности происходящего.

Красота этой ночи переполняла всё твоё существо.

Наверное, поэтому ты и не заметил, как из-за далёкого поворота вырулила караульная машина. Лишь когда свет фар упёрся в тебя, ослепив на короткое время, ты поспешно бросил окурок в чахлую траву и придавил его сапогом.

Разводящий Ковальчук спрыгнул с борта крытого брезентом ЗИЛа, грохнув прикладом о доски кузова.

– Стой, кто идёт? – по-уставному окликнул ты его.

Но устав писан не для старослужащих, и Ковальчук ограничился лениво-пренебрежительным:

– Свои, не видишь, что ли.

А подойдя поближе, добавил:

– Так, говоришь, службу понял, салабон?

Ясное дело, сотрясение его голосовых связок было чисто риторическим и не подразумевало никакого ответа. Но это не предвещало ничего хорошего.

– Куришь на посту, да? – сощурившись, поинтересовался Ковальчук.

«Вот это уже поконкретнее. Неужели заметил?» – ты ненавидяще посмотрел на него; однако ответил ровным тоном:

– Нет.

– Курил-курил, я видел огонёк, – подал реплику из кузова рядовой Мухин, тоже «дед».

– Нет, – упрямо повторил ты, глядя перед собой застывшим взглядом. – Показалось тебе, не курил я. Может, это – звёзды…

– Ага, звёо-о-озды, – издевательски-тонким голоском протянул Мухин. – Ты ещё скажи: светлячки, гы-гы-гы!

– Чего – звёзды? – не понял Ковальчук и задрал голову вверх (звездопад продолжался, хотя и заметно шёл на убыль).

– Ну видишь: в небе же сверкает, – пояснил ты. – Вот, наверное, и почудилось Мухе.