– Здравствуй, Шэн, – степенно поздоровалась целительница. – Всё, слава Богу, хорошо. Теперь болезный наш точно оклемается и на ноги встанет.

– Сапасиба, но тяй попоззе. – Китаец слегка поклонился. – Мне нада внацале поставить иглы.

Так, стоп. Вот что меня сразу цепляло и показалось странным. Я НЕ ВИЖУ КИТАЙЦА В СИЛЕ. Блин, я даже формулировки стал применять, как в «Звёздных войнах». Хотя зачем что-то придумывать, если всё уже придумали до нас? Так что пусть будет Силой. Ага, да пребудет со мной Сила. Ха-ха. Китаец, словно поняв мою растерянность, улыбнулся, глядя мне в глаза.

Следующий час я лежал на животе и изображал из себя дикобраза. Вся спина и шея были обколоты иглами. Шэн-ли с тёткой Дарьей и Настёной сидели за столом у самовара, пили чай и неспешно беседовали. Обсуждали местные новости, а я получал и анализировал информацию. Своего рода местная Википедия. Например, я узнал, что в находящемся неподалёку, буквально в нескольких километрах, Чагояне год назад организовали колхоз и что дела у колхозников идут неважно. Что из посёлка Шимановского, что в сорока километрах от Чагояна по трассе Транссибирской магистрали, приезжал уполномоченный ОГПУ, расспрашивал колхозников о бывших казаках, о тех, кто не захотел вступать в колхоз. Интересовался также, не видел ли кто чужих людей и не предлагал ли кто золотой песок на обмен или продажу. Что волки в этом году расплодились и совсем распоясались, задрали двух овец у какого-то Пантелея. Что какая-то Ксения Валентиновна, учительница в Шимановской школе, получила перевод в Благовещенск, и теперь не понятно, как будет учиться Настя, которая, как я понял, во время учебного года жила у неё.

Так и прошёл час. Ну, с Настей ничего страшного нет, сам учить буду. Мне школа без надобности, меня, как говорится, учить – только портить. С ОГПУ – это серьёзно. Эти если вцепятся, то хрен от них вырвешься. Тут надо будет всё как следует обдумать. С золотом тоже интересно. Насколько я помню, здесь полно приисков, а золотишко можно мыть чуть ли не в любом ручье. А золото – это ресурс, который мне точно не будет лишним.

Наконец, иглы из меня вытащили, всего ещё раз протёрли и напоили мясным бульоном. На этот раз дали полную кружку. Едва осилил. Китаец поблагодарил за чай, внимательно глядя в глаза, под удивлённым взглядом Насти и тётки Дарьи, учтиво мне поклонился, попрощался и ушёл. А на меня уже привычно накатила сонливость, и я уснул.

На третий день после того, как я очнулся в этом мире-времени, я наконец-то смог заговорить. Получилось это неожиданно даже для меня. Когда китаец Шэн-ли в очередной раз поставил мне свои иглы и когда вытаскивал их, вот тут я на автомате и поблагодарил его… Просто сказал спасибо… по-китайски. На кухне на пол что-то грохнулось. Судя по звуку, железная кружка.

Откуда знаю китайский (а также японский, немецкий, английский, французский, испанский и итальянский)? Ну, китайский пришлось выучить, когда ещё там, в той жизни-мире, довелось несколько лет поработать в командировке в Китае. Немецкий – спасибо школе, да и потом пришлось попрактиковаться. Английский тоже пришлось выучить из-за работы. Японский, французский, испанский и итальянский выучил уже в то время, когда был прикован к инвалидной коляске. Просто чтобы мозги свои занять и не сойти с ума. Неплохо, надо сказать, выучил. Даже общался в интернете по скайпу с такими же инвалидами из других стран.

Я за те десять лет, что провёл в статусе инвалида, много чему научился. Например, играть на гитаре и на скрипке, причём вполне профессионально. У меня даже на ютубе было выложено несколько роликов, где я музицировал, и лайков они собрали прилично. В детстве мать за руку отвела меня в музыкальную школу, которую я закончил с отличием по классу фортепьяно. А как тут не станешь отличником в музыкалке, если в другом случае тебе запретят заниматься самбо с дядей Сашей? Так что кое-что под черепной коробкой у меня было и своего. И хочется надеяться, что это кое-что сохранилось после перехода. Надо будет проревизировать свою память, хотя Болек с Лёликом и говорили, что всё, что я знаю и умею, со мной и останется. Во всяком случае, должно. Теоретически.

Ну вот. Вспомнил этих двух таких дорогих мне ботаников, и слеза непроизвольно покатилась по щеке. Я их больше никогда не увижу. Наверное, только сейчас я окончательно осознал это. Надеюсь, там у них будет всё хорошо.

Настя, услышав мой голос, отбросила какую-то книжку, которую читала, сидя у окна, и метнулась ко мне.

– Ой, Витюша, братик, ты заговорил… – И платочком стала вытирать мне слёзы. – Ты не плачь. Теперь всё хорошо будет, правда?

– Правда, сестрёнка, – чуть слышно произнёс я.

С кухни пришёл дядька Андрей. Это он, услышав моё «спасибо» по-китайски, от неожиданности и удивления выронил из рук кружку.

– Ну, слава Богу. Теперь точно на поправку пойдёт! – И дядька широко перекрестился, повернувшись к пустому «красному» углу.

Настёна неодобрительно посмотрела на это действо и с укоризной сказала:

– Бога нет, дядька Андрей. И всё это мракобесие, с которым пионеры должны бороться.

Дядька Андрей на это лишь с ироничной улыбкой махнул рукой. М-да, а я как-то и забыл, в какое время попал. Здесь и пионеры, и комсомол, и ОГПУ с КПСС. Хотя последняя, по-моему, сейчас называется ВКП(б). Вот интересно, а я пионер или комсомолец? Пока память об этом молчит.

Прошла ещё неделя. У меня начали слушаться руки, и теперь я мог самостоятельно держать ложку и кружку. Теперь хотя бы было не скучно лежать. Я разговаривал с Настей, дядькой Андреем, когда он не был занят по хозяйству, с целительницей тёткой Дарьей, с китайцем Шэн-ли (блин, но почему я его не вижу в Силе?).

С последним часто говорили на китайском, что его, похоже, не удивляло. Он так и здоровался со мной первым и с непременным почтительным поклоном, как и прощался также с поклоном. И всё это под внимательным взглядом дядьки Андрея.

И вот в один из дней, когда Настя возилась в огороде и мы остались с ним одни в доме, состоялся очень интересный разговор.

– А скажи-ка мне, крестник, когда это ты по-китайски балакать выучился? И почему это китаец Шэн-ли с тобой поперёд меня здоровкается, да кланяется тебе?

Как говорится, упс! Самое страшное слово в ракетных войсках стратегического назначения. Это то, что называется спалился. Ну вот и как ему объяснить? Сказать правду, так не поверит, а врать как-то не хочется. Эх, попробую и не соврать, и правды не сказать.

– А ты, дядька Андрей, точно хочешь это знать? – Я посмотрел ему в глаза. – Не всякое знание может пойти на пользу.

– Ну а ты начни, а там поглядим, что в пользу, а что нет.

– Так ведь всё я тебе рассказать не могу, а лгать не хочу. Устроит тебя такое?

– Да меня сейчас всё устроит. Я уж не знаю, что и думать. То ты был как, прости господи, алахарь^[3] какой и лез куды ни попадя, будто в тебя анчутка^[4] вселился, то вдруг балакаешь по-китайски лучше, чем Шэн-ли, хоть раньше ни слова не знал. И взгляд у тебя другой стал. Взрослый. Отцов взгляд.

– Ну что же, так тому и быть. Только, дядька Андрей, давай баш на баш. Я тебе расскажу, что со мной приключилось, а ты мне расскажешь о моих родителях. Всё расскажешь! – Последнее я выделил голосом.

Дядька Андрей усмехнулся:

– Как ты там сказал? А ты точно хочешь знать всё? Не всякое знание на пользу…

Вот так меня, моими же словами.

– Точно хочу. Точнее некуда.

– Что ж, договорились. Кто начнёт первым?

– Да я и начну. Чать помоложе буду… – Я вздохнул, набрал в лёгкие воздуха и начал. – В общем, дядька Андрей, умер я. – Старый казак удивлённо вскинулся. – В тот самый миг, когда с кедра сверзился, вот тогда и умер. Здесь умер. И родился в другом времени. В одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году. И прожил там жизнь. Сорок пять лет прожил. Всяко было. И хорошее, и плохое. Женат был, сын у меня там был, да погибли они, а я стал калекой. А до того работал в своей фирме, денег много зарабатывал. Тогда и изучил и китайский, и немецкий, и ещё несколько языков, и многое другое. А потом случилось так, что в том времени у меня был выбор: или совсем умереть там, или попытаться вернуться сюда. Я выбрал второе. И вот я здесь. Ну а почему Шэн-ли мне кланяется и здоровается со мной первым, то об этом у него надо спрашивать. Мне и самому это интересно.

– Эвон оно как, – задумчиво произнёс дядька Андрей. – И ведь не врешь, то сразу видно. И говоришь как взрослый, поживший человек. Дарья сказывала, что дар какой-то у тебя появился.

– Когда возвращался, то свет какой-то в меня вошёл. А как здесь очнулся, начал видеть ауру у других людей.

– Ауру?

– Это что-то вроде энергетической оболочки человека. М-да. Как бы это объяснить? Душу, что ли. Может, и ещё что есть, но это надо развивать. С той же тёткой Дарьей пообщаться на эту тему, может, она что подскажет. Да и с китайцем Шэн-ли тоже не мешает поговорить об этом.

– Да, – протянул старый казак, – чудны дела Твои, Господи. Дарья говорила мне, что ты за гранью побывал и оттуда смог вернуться, а оно вон ещё что. Тяжко было? – неожиданно спросил он.

– Тяжко – это не то слово, – хмыкнул я. – Теперь твой черёд рассказывать, дядька Андрей.

– Ну, мой, так мой. Родители твои не из служащих, как тебе говорили. Они потомственные дворяне. Княжеский род Головиных. Хоть и не прямая ветвь, но тем не менее батюшку твоего титуловали как князя. Отец твой был подполковник русской армии Головин Михаил Николаевич. Воевал с германцем в империалистическую, как сейчас говорят, войну. Воевал лихо, за что и имел много наград. А я при нём вроде как денщиком был. Поранили меня, службу уже нести, как прежде, не мог, а возвращаться некуда было, вот он меня и взял к себе в память за то, что его самого однажды, контуженого, с поля боя вынес. Егория за то дело мне дали. С полным бантом после того ходить стал. Матушка ваша тоже дворянского сословья. Потомственная графиня Шереметева.

Когда царь Николай отрёкся, мы только что на фронт вернулись после излечения и отпуска. Да там началось, прости, Господи, чёрт-те что. Солдаты офицеров слушаться перестали, могли и в спину стрельнуть, а то и на штыки поднять. Батюшку-то вашего уважали, он завсегда для солдат старался службу облегчить. Да всё равно пришлось нам с фронта по осени уезжать. Хотел было Михаил Николаевич забрать супругу из Петрограда да податься за границу, вот только не вышло. Матушка ваша на сносях была и ехать не могла.

Решили они ждать рождения дитя. Вот в день октябрьского переворота ты и народился. Потом с полгода прожили в Петрограде, да там начали разыскивать бывших офицеров и к стенке ставили прям во дворе. Отец твой как-то смог выправить документы, что он инженер-геолог, и с ними уже отправились к родственникам вашей матушки, Светланы Борисовны, в Иркутск.

Как добирались, так то жуть просто, но, слава Богу, доехали. А тут чехословаки взбунтовались, и пришлось нам ехать дальше, на восток. В Чите чуть не попались в лапы чехам. А те грабили всех подряд, да и снасильничать могли. Добрались до Благовещенска. Михаил Николаевич собирался податься в Харбин, а оттуда перебраться в Америку, да не случилось. Тут после восстания атамана Гамова тоже чёрт-те что творилось. Резали и стреляли людей почём зря.

На том берегу Амура ещё хуже всё было. Решили переждать лихие времена, да в девятнадцатом году пришли японцы. Стало ещё хуже. Матушка ваша в больнице работала, а батюшка, да и я с ним, в депо. Японцы в больнице кого штыками перекололи, кого вывели и у ближайшей стены расстреляли. В депо ввели казарменное положение и за любой проступок шомполами забивали. Убёгли мы из Благовещенска в Шимановск, а оттуда в Чагоян подались, подальше от железки. Здесь уже и поселились на хуторе, спасибо местным. Как узнали, что матушка ваша лечить может, так и указали на этот хутор, что без хозяев остался. Так и стали тут жить, а в двадцатом, в аккурат на Ильин день, Настёна народилась…

Тут я улыбнулся. Ильин день, второе августа, День ВДВ. Так и представил Настю в тельняшке, камуфлированных штанах и голубом берете.

А дядька Андрей тем временем продолжал:

– Жизнь потихоньку наладилась. Мы с вашим отцом ходили в тайгу, били белку, соболя, птицу, на Зею рыбалить. Сдавали шкуры, дичину, мёд. Михаил Николаевич всё ждал, когда дочка подрастёт да окрепнет, чтобы податься в Харбин. Жили мы не тужили, да однажды на контрабандистов нарвались. Те, видать, с приисков золотишко в Китай тащили. Пострелять пришлось. Вот там вашего батюшку и убили. На моих руках он помер и последним словом завещал сберечь вас. А пять лет назад Светлана Борисовна преставилась.

Помчалась зимой в пургу к больному, да помёрзла сильно, захворала и слегла, да так и не встала. Вот такой мой рассказ тебе получился. Теперь и ты знаешь всё. Да ещё обо всём знает Дарья. Но о ней не думай, от неё никто ничего не узнает. А более никому ничего не известно.

Да, уж. С такой эпопеей можно целый роман писать. И слова профессора о моих дворянских корнях подтвердились. Вот только что мне это даёт, кроме проблем? Ровным счётом ничего. А вот проблемы, и не малые, могут возникнуть, если властям станет известно о моём происхождении. Так что теперь есть повод задуматься, где я вижу своё дальнейшее будущее. Своё и Насти. Здесь, в СССР, или за границей. Надо думать. В принципе устроить свою и её жизнь я могу легко в любой стране, но в той же Америке это сделать мне будет легче. В любом случае прорабатывать дальнейшие планы я смогу начать только после полной распаковки всей загруженной в память информации. Осталось подождать совсем немного, тем более что физические параметры тела быстро приходят в норму.

Спустя пару дней состоялся ещё один разговор, на этот раз с китайцем Шэн-ли.

Как обычно, он поставил мне свои иглы, и когда убирал их, я задал свой вопрос:

– Скажите, уважаемый Шэн-ли, почему вы с таким почтением относитесь ко мне? – Всё это, естественно по-китайски.

– О, господин, как я, недостойный изгнанный монах, не сумевший защитить своего Учителя, могу не проявить почтение к прошедшему через границу миров и отмеченному Великим Драконом Тяньлун^[5]? – почтительно склонившись, ответил китаец. – Вам ещё не хватает умений, чтобы контролировать своё внутреннее и внешнее Ци^[6], и вы очень сильно растрачиваете его. Если мне будет позволено, то я покажу вам техники контроля за своим Ци.

– Поэтому я не вижу твоей ауры? Ты умеешь скрывать её?

– Да, господин, я владею техникой, позволяющей закрыть для других мою Ци. И если вы можете видеть Ци у других, то вы лишь в маленьком шаге от того, чтобы научиться управлять им.

Теперь Шэн-ли после каждого сеанса акупунктуры показывал мне техники владения энергией Ци, или Силой, как я начал её называть. Уже через пять таких занятий я смог вполне осознанно управлять внутренними и внешними потоками Силы. Мой учитель воспринял это без удивления, сказав, что отмеченному Драконом легко даётся то, на что у простых смертных уходит вся жизнь. И да, я смог пробить защиту Шэн-ли и теперь свободно видел его ауру.

Более того, я начал различать оттенки в ауре окружающих и соотносить их с болезнями, травмами, характером человека и его мыслями. Удалось даже немного поэкспериментировать на своих близких. Дядька Андрей как-то во время одного из наших разговоров, а разговаривали мы теперь часто, пожаловался на боль в раненной на войне ноге. Мол, разнылась что-то, видать, к непогоде. Посмотрев в Силе на его ногу, я увидел довольно большое тёмное пятно, которое мелко пульсировало. Попробовал потянуться к нему Силой и влить немного света. Пятно перестало пульсировать и заметно посветлело. В горнице стало тихо, только слышно было, как во дворе Настя зовёт убежавшую куда-то кошку Дядька Андрей, замолчав на полуслове, с удивлением смотрел на меня.

– Вон оно как! Это ты, что ли, боль унял? Смотри-ка, и не болит больше совсем.

– Ещё не совсем, дядька Андрей. Я только немного облегчил её, так что ногу всё равно береги.

В тот вечер я попробовал первый раз встать на ноги. Ну что я могу сказать? Неудачно. И полы, зараза, жёсткие. Как говорится, фокус не удался, что и не удивительно. Мало того что здесь тело пролежало без движения почти два месяца, так ещё там, в той жизни я десять лет прожил без ног и без возможности встать хотя бы на протезы. Так что проблема была не только в физическом плане, но и психологическая.

И всё же я смог встать и, опираясь на выструганный дядькой Андреем костыль, выйти во двор. От нахлынувшей свежести (ночью шёл дождь), от непередаваемого запаха тайги даже закружилась голова. Пришлось сосредоточиться и приводить организм в норму. Теперь я и такое умел. Лицо само растянулось в блаженной улыбке. Шёл двадцать первый день как я очнулся в этом мире-времени.