– Привет, Митек. Звонил мистер Силкин дядя Миша, долетел нормально. А у меня проклюнулась Уртика диоика, – сказал старший Блинков, жуя бутерброд, снимая галстук и надевая шлепанцы. – Ты мусор вынес?
– Ага, – кивнул Блинков-младший. Мистер Силкин дядя Миша раньше был аспирантом у старшего Блинкова, а потом насовсем уехал в Америку. Иногда он приезжал погостить. Блинкову-младшему мистер Силкин дядя Миша не нравился.
– Ну тогда пусти меня за компьютер, – выдвинул старший Блинков нелогичное и нарушающее права человека требование.
– У меня ещё полчаса машинного времени, – восстановил себя в правах Блинков-младший и набил на клавиатуре несколько совершенно ненужных цифр. – Уртика чья?
– Ничья. Уртика диоика, это по-латыни. Я же тебе рассказывал: в захоронении сарматской принцессы нашли семена, им две тысячи триста лет. И теперь одно семечко проросло. – Старший Блинков поднес к очкам бутерброд и галстук, выбрал бутерброд и откусил. – Третий век до нашей эры! Представляешь, сарматы ввязались в боспорские войны, а это семечко уже было. Строилась Великая Китайская стена, а это семечко было. Македония побила Афины в Хремонидовой войне…
– Проходили, – неуверенно проговорил Блинков-младший. И это называется круг интересов взрослого человека! Китайская стена и Хремонидова война… – Дорогое, наверное, семечко?
– Бесценное, – дрогнувшим голосом объявил старший Блинков. – В египетских пирамидах находили семена, но прорастить их не удавалось.
– Бесценное – это сколько? Если в долларах? – неосторожно уточнил Блинков-младший.
Старший Блинков всхрапнул и стал заливаться краской.
– Я мечтал вырастить мужчину, – сухо сказал он, – которому, когда придет время, передам свой гербарий.
И выскочил из комнаты. Галстук развевался за ним, как флаг никому не известной, но гордой республики.
– Да разве я возражаю? – пожал плечами Блинков-младший.
Старший Блинков уже громыхал тарелками на кухне. Компьютер, переварив набитые младшим ненужные цифры, ехидно мигал красной табличкой «Гейм лост» – игра проиграна.
Ну и что такого? Что такого особенного человек сказал, чтобы после этого убегать и демонстративно брякать посудой? Цену имеет все: ботинки, небоскребы, белые мыши и не сосчитанная рыба в воде. Слил отходы в реку – заплати штраф. И правильно. А то кто-нибудь такой рыбки поест и до конца своей короткой жизни будет работать на лекарства.
До этого пункта Блинковы друг друга понимали – и младший, и старший, и мама, которая была не Блинкова, а Гавриловская. Но когда, к примеру вспомнить, в Государственной Третьяковской галерее Блинков-младший предложил экскурсоводше повесить на все картины таблички с ценой, получился скандал.
Экскурсоводша стала молча хватать ртом воздух. Папа и мама с двух сторон наступили единственному сыну на обе ноги. Экскурсанты засмеялись. Небось идут куда-нибудь в молочный за своим кефиром – и ничего, не смеются, что на кефире висит ценник. А одна старушонка, разукрашенная, как африканский колдун, заявила, что Блинковы – типичные новые русские и это про них сказано «златая цепь на дубе том». И никто, никто не оценил новаторскую идею Блинкова-младшего.
А ведь как было бы хорошо для рекламы, если бы на самых редких старинных картинах висели ценники. Тогда народ ещё сильнее потянулся бы к изобразительному искусству. Потому как ведь всем интересно, что почём.
Блинков-младший отменил команду и стал вводить в компьютер другие цифры, правильные. Баланс банка «Воздушный кредит» из своего любимого журнала «Большие деньги» за февраль позапрошлого года.
Игру он сам придумал: берёшь какой-нибудь лопнувший банк или фонд и следишь, кто на чём погорел. Очень увлекательно. Только выиграть в эту игру было нельзя. Каждый раз кончалось тем, что на экране начинало мигать «Гейм лост».
Блинков-младший и не хотел выиграть. Он проверял экспертов «Больших денег», которые в позапрошлом году, понятно, не знали будущего, а он теперь уже знал. Если эксперт безошибочно предсказывал, когда и почему закроется тот же «Воздушный кредит», Блинков-младший заносил его фамилию в особый список.
Он подбирал сотрудников для своего будущего банка и не хотел ошибиться. Потому что, кажется, Рокфеллер сказал, что кадры решают всё.
– Привет, Митёк. Поймали террориста, который в Государственной думе плевал в столовский компот. Завтра следственный эксперимент с прямой трансляцией по телевизору, – сообщила мама. – Ты мусор вынес?
Блинков-младший вздрогнул, чтобы доставить маме удовольствие. Она всегда входила тихо-тихо и любила, когда вздрагивают от неожиданности. Это было профессиональное: мама служила в контрразведке.
– Вынесу ещё, – честно сказал Блинков-младший, не надеясь обмануть маму-контрразведчика. Всё равно она проверила бы, это у неё тоже профессиональное. – Сейчас доиграю и вынесу, а то папа как займёт компьютер, так до ночи.
– В банк режешься? – спросила мама, открыв шкаф и убирая от Блинкова-младшего автоматический пистолет Стечкина.
Только она могла сказать про его игру «режешься». Всё остальное знакомое Блинкову-младшему человечество резалось в компьютерные стрелялки и бродилки, а если имело дело с бухгалтерским балансом, то не резалось, а работало, причём безо всякого смака.
– Ага, в банк. Программа слабовата, – пожаловался Блинков-младший. – Ты не можешь там у себя списать настоящую, с двойной итальянской бухгалтерией?
Мама заперла шкаф с пистолетом, а ключ спрятала в молочник от свадебного сервиза.
– Могу, – ответила она не задумываясь, потому что контрразведка может всё. – А зачем тебе? Двойная итальянская бухгалтерия – это же, наверное, шестнадцатый век или ещё раньше. Тогда не знали отрицательных чисел и придумали дебет-кредит. Всё можно проще, я покажу.
И мама стала показывать, встав за спиной Блинкова-младшего и через его плечо положив на клавиатуру пальцы с длинными перламутровыми ногтями.
От неё пахло военными коридорами – чужим табаком и чужим гуталином «Люкс» из больших килограммовых банок. Духов мама не любила, потому что, если придётся сидеть в засаде, сильный запах может выдать контрразведчика.
Вообще мама-контрразведчик – совсем не то, что папа-ботаник. Её боялись все, в ком совесть нечиста, и на всякий случай – все остальные. Особенно владельцы тиров, где стреляют на приз, потому что мама выигрывала у них все призы подряд, а потом раздавала их маленьким детям.
Девичью фамилию Гавриловская маме запретил менять на Блинкову сам начальник контрразведки. А то пришлось бы менять её фамилию и во всех контрразведчицких документах, а среди них были настолько секретные, что их для сохранности от шпионов замуровали в фундаменты различных исторических построек.
И вот начальник контрразведки подумал, какими ужасными разрушениями грозит столице нашей Родины перемена девичьей фамилии капитана Гавриловской, если взламывать фундаменты отбойными молотками, доставать документы и переправлять в них фамилию.
Подумал он так и написал на её рапорте: «Категорически запрещаю. Предлагаю сменить фамилию гражданину Блинкову».
Но гражданин Блинков взбунтовался! Гражданин Блинков отправил начальнику контрразведки письмо, начинавшееся словами «Уважаемый товарищ генерал» и кончавшееся «С уважением, Блинков». В середине был четырёхстраничный список его научных работ по ботанике и ещё одно-единственное предложение:
«Являясь достаточно продвинутым в области генетики покрытосеменных исследователем, я состою в научной переписке с рядом изданий и специалистов международного уровня, вследствие чего перемена фамилии означала бы для меня либо полный отказ от наработанного авторитета, в том числе международного, что пусть ничтожным, но тем не менее негативным образом отразилось бы на авторитете отечественной науки, либо продолжение научной переписки под прежней фамилией Блинков, что, по существу вопроса, не являлось бы переменой фамилии».
Потрясённый научной логикой и ясностью формулировки, генерал ответил гражданину Блинкову на фирменном бланке контрразведки. Этот бланк старший Блинков до сих пор хранил в гербарной папке с тибетским эдельвейсом. Любой написанный на таких бланках текст совершенно бесследно исчезал через час, поэтому мама, когда принесла генеральское письмо, передала на словах, что генерал только запретил менять фамилию ей, капитану Гавриловской, а гражданин Блинков – как хочет. В конце концов, живут же супруги под разными фамилиями.
И они остались жить под разными фамилиями.
И когда родился Блинков-младший, он стал Блинковым-младшим по школьному прозвищу Блин.
А ведь если бы папа сменил фамилию, Блинков-младший запросто мог бы стать каким-то непонятным Гавриловским-младшим, и ещё неизвестно, как его звали бы в школе. Маму, например, звали в школе Гаврилой, пока она не записалась в секцию борьбы самбо.
Папа очень гордился своим бунтом против самого начальника контрразведки. Он хотел, чтобы Блинков-младший знал, кому обязан тем, что он Блинков-младший, и часто рассказывал это семейное предание. И хотя Блинкова-младшего тогда ещё, как говорится, не было в проекте, ему казалось: был он, был и сам всё видел. Потому что вообще очень трудно представить белый свет без себя, финансово одарённого подростка Дмитрия Блинкова.
За оградой позади помойки было подходящее место для молодёжи. Там валялись старые холодильники, словно специально выброшенные, – чтобы на них сидеть и выцарапывать всякие надписи. Если шёл дождь, холодильники ставили в кружок на попа и залезали внутрь.
Ещё за помойкой росли тимофеевка, одуванчики и ромашки пахучие, которые многие путают с ромашками аптечными, хотя у тех нет краевых язычковых цветов, – тому, у кого папа ботаник, разница видна с первого взгляда.
Блинкову-младшему нравилось посиживать за помойкой на коротком холодильнике «Иней», придерживая за талию самостоятельных подростков Ломакину и Суворову, чтобы они не свалились. «ЗИЛ-Москва» в этом отношении был гораздо хуже, потому что больше. На нем свободно рассаживались трое, и придерживать за талию никого не требовалось.
Понятно, что, если человека отрывают от компьютера, не дав пережить крах банка «Воздушный кредит», и посылают выносить мусор, он имеет полное право на тихие развлечения в обществе Ломакиной и Суворовой.
Понятно и то, что, если вместо этого изысканного общества человек, заглянув за помоечную ограду, видит дважды второгодника князя Голенищева-Пупырко-младшего, он имеет столь же несомненное право унести ноги. Если, конечно, князь Голенищев-Пупырко-младший не заметит человека и не заорёт:
– Какие люди без охраны! Блин!
Он орал так громко и таким поганым голосом, что за помойкой полегли травы, а откуда-то с неба или скорее всего с пятого этажа взвизгнул женский голос:
– Не ругайтесь, здесь маленькие дети!
– Мы не ругаемся! Это у него кликуха такая: Блин! – радостно завопил князь Голенищев-Пупырко-младший. Ржавым кривым гвоздём он выцарапывал на холодильнике: «Коррозия металла» и дошёл уже до третьей буквы «л».
Оценив проделанную князем работу, Блинков-младший решил, что, конечно, право унести ноги никто не отменял. Только ведь князь фиг отпустит. Он битый час развлекался тут сам с собой и, ясное дело, соскучился с таким придурком.
– Садись, Блин. Будь как дома, Блин, – сказал князь Голенищев-Пупырко-младший, принимаясь за четвертую букву «л». – Американец-то ваш уехал?
– Уехал, – подтвердил Блинков-младший. – Вообще-то он не совсем американец, просто папин аспирант. Мистер Силкин дядя Миша.
– Барахла, наверное, понавёз… – размечтался князь Голенищев-Пупырко-младший.
– Нет. Ему там платят мало, тысяч двадцать в год. А в Днепропетровске у него мама и сестра, – отрезал Блинков-младший, подумав, что интересно всё-таки было бы заглянуть в пакеты, которые мистер Силкин дядя Миша совал маме. А она совала эти интересные пакеты обратно, и мистер Силкин дядя Миша, разумеется, не смог пересовать контрразведчика. Так и увёз свои пакеты в Днепропетровск.
– Ничего себе мало – двадцать кусков, – буркнул князь.
– Это по-нашему много, а по-американски мало. Там другая структура бюджета, – повторил Блинков-младший слова мистера Силкина дяди Миши.
– Хорош трепаться, экономист! – проворчал князь Голенищев-Пупырко-младший. – Карл Маркс недорезанный.
Всякие такие разговоры, если они не насчёт барахла, князь считал особо тонким и непонятным издевательством над собой, Голенищевым-Пупырко-младшим. Потому что, на его взгляд, нормальный человек просто не мог без тайного умысла говорить о том, что не барахло.
Пересчитав свои нацарапанные буквы «л», князь исправил четвертую на «а» и похвастал:
– Видал, Блин, косуху?
Блин видал. Подходящая косуха была на князе. Толстокожая, с нужным количеством заклёпок, «молний», карманов и фенечек. Нужное количество – это ровно столько всякой всячины, сколько можно пришить, приколоть и наклепать на косуху. Переборщить здесь нельзя.
– Ты кожу пощупай! – приставал князь.
Все равно, сказал себе Блинков-младший, мелкие коммерсанты типа старшего князя Голенищева-Пупырко исторически обречены. Пускай он сейчас дарит сыну косухи долларов примерно за двести пятьдесят шесть в розничных ценах стамбульского базара плюс расходы на перевозку. Пускай он даже выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул. Но через десять лет всех мелких коммерсантов разорят супермаркеты.
И Блинков-младший пощупал князеву косуху с полным равнодушием. Кожа была великолепная.
– Что ты как дохлый, Блин?! – обиделся князь. – Рассказал бы что-нибудь, Блин.
– Мать задержала ещё одного террориста, – с намёком сообщил Блинков-младший. И добавил от себя: – Четыре перелома и вывих носовой перегородки.
– А мне параллельно, Блин, – заявил князь, хотя ему не было параллельно. Он боялся, что Блинков-младший когда-нибудь обучится у мамы секретным приёмам из арсенала контрразведчиков-нелегалов.
– Ну, я пошёл, – заторопился Блинков-младший и всё испортил. Увядший было князь не без колебаний, но всё же поднёс к блинковскому носу свой почти взрослый бугристый кулак:
– Куда, Блин? Забыл, Блин? Ты на счётчике, Блин.
Если бы от испуга сердце на самом деле уходило бы в пятки, подумал Блинков-младший, это спасло бы массу народу от смертельных ранений.
– Валяй, зови мамочку, – безразличным голосом разрешил князь. – Я от тебя, Блин, десять раз мокрое место оставлю.
Блинков-младший осторожно вздохнул, чуя запах княжеского кулачища.
– Неси должок, Блин, – сказал князь и коротко ударил Блинкова-младшего по носу. Боль была терпимая, но Митька почувствовал, как из ноздри побежала тёплая струйка, и громко шмыгнул.
– Сопляк! – процедил князь. – Мне об тебя даже руки марать неохота. Ты думаешь, питбуль у нас на что? Питбультерьер, Блин, пёс-убийца. Бабка его кормит живыми кроликами, понял, Блин? Для кровожадности… Памятник тебе поставим за наш счёт. С надписью «Незабвенному Блину от Голенищевых-Пупырко».
Где-то в вышине со стеклянным дребезжанием захлопнулось окно, наверное, то, из которого князю запрещали кричать «Блин!». За помоечную ограду забежала дворняга и деловито пометила любимый блинковский холодильник «Иней», глядя перед собой печальными глазами.
Князь молча потянулся к собаке ногой, но не достал и снова повертел кулаком у блинковского носа.
Деваться от него было некуда.
Как финансово одарённый подросток, Блинков-младший твёрдо знал, что если заплатишь рэкетиру один раз, то будешь платить всю жизнь. А всю жизнь платить князю Голенищеву-Пупырко-младшему было просто нельзя уже потому, что тогда пришлось бы всю жизнь любоваться его физиономией.
С другой стороны, Блинков-младший знал, что надежно прикрыть от рэкета способна только личная охрана. Мама тут совершенно не годилась. Она с девяти утра до семи вечера с большим военным перерывом на обед ловила шпионов и террористов, а потом ещё шла по магазинам. Если вычесть сон, чистку орденов и личного оружия и тому подобные хозяйственные дела и засчитывать только чистое время, как в хоккее, то на Блинковых у неё оставалось не больше часа в сутки.
– Не слышу ответа, Блин, – угрожающе протянул князь и двинул Блинкову-младшему под ложечку тяжелым кулаком.
В конце концов, не мы первые, не мы последние, философски рассудил Блинков-младший. Вся мировая история состоит из того, что финансово, а также научно и творчески одарённые люди собирают деньги и строят на них всякие полезные и красивые вещи, а потом приходят на готовенькое варвары и протыкают одарённым животы бронзовыми мечами или стреляют в их широкие затылки из наганов. Причём и мечи, и наганы изобретают на свою погибель одарённые.
Но всё же, как обидно пропадать, даже не открыв своего банка!
Блинков-младший изо всех сил зажмурился и отчеканил:
– Ничего я тебе не должен.
– Как же, Блин?! – возмутился Голенищев-Пупырко-младший. – Алгебру ты мне дал списать? Не дал, Блин. Двойку я получил? Получил, Блин…
В этот момент Блинков-младший окончательно решил, что его банк так и будет называться – «Блинков-младший». Или даже «Блинковъ-младший», по-дореволюционному. Это добавит фирме доверия.
– Батя меня оштрафовал на пять баксов? Оштрафовал, Блин, – упоённо талдычил князь Голенищев-Пупырко-младший. – Ты мне заплатил? Не заплатил, Блин. Проценты набежали?..
Князь перевёл дух и, наверное, посмотрел на Блинкова-младшего.
– Ты чё глаза закрыл? Хорош торчать, Блин. В общем, у тебя сто сорок баксов, половина – мне.
Двести четыре, поправил про себя Блинков-младший и открыл глаза. В мире ничего не изменилось, только собака ушла.
– У нас будет долгая жизнь, князь, – чувствуя себя старым и усталым, сказал Блинков-младший. – Тебе останется папина торговля, князь, а я открою банк. Я тебя разорю, князь, а ты побьёшь мне витрины кирпичом. И тогда я велю охране класть тебя мордой в асфальт столько раз, сколько ты подойдёшь к моему банку. Мордой в асфальт, князь.
МЕСТО, КОТОРОЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЧИТАТЬ ЛИЦАМ СТАРШЕ 16 ЛЕТ
Они думают, что твоя жизнь состоит из школьных уроков, жвачки, компьютерных игрушек и дурацких песенок.
Они даже не догадываются ни о твоих мелких коммерческих сделках, ни о той Настоящей Опасной Штуке, которую ты прячешь от них сам знаешь где.
Они тебе говорят: «Иди поиграй во дворе», – и неизвестно как представляют себе эти игры. Наверное, думают, что ты ковыряешься в песочнице или разгадываешь шарады: со звуком «с» – я невкусна, но в пище каждому нужна; с «м» – берегись меня, не то я съем и платье, и пальто.
Вот когда за помойкой рванёт и во всём дворе повылетают оконные стекла, они, может быть, сообразят, что ты ковырялся где-то не там. А насчёт ковыряния в резинках Ломакиной и Суворовой не сообразят никогда. «Ты почему, – скажут, – красный такой? Наигрался? А я борщ варю в скороварке, пойди ещё побегай».
Они понятия не имеют, от кого тебе придётся бегать. И ты сам, выходя из парадного, понятия об этом не имеешь. Кто погонится, от того и побежишь.
Ты выходишь, как боец в осаждённом Сталинграде, только безоружный. Почти все вокруг одного возраста: старше тебя. По-военному говоря, превосходящие силы противника.
Кошмар твоей жизни в том, что ты ещё не вырос, а эти силы выросли в самом простом, коровьем смысле: набрали вес. Одним весом тебя могут сбить с ног и попинать, целя высоким шнурованным ботинком в твой живот. Могут опять же весом, безо всяких контр-разведчицких приёмов, навалиться так, что у тебя потемнеет в глазах, и не спеша выворачивать твои карманы. Могут отобрать двадцать рублей, которые ты сэкономил на мороженом и собирался конвертировать в доллар, и плюнуть в фотографию Кузиной, но это вопрос уже не веса, а подлости.
Ты придёшь домой, хлюпая расквашенным носом и задирая голову, чтобы не накапать на футболку, а они скажут: «Опять подрался?! Сколько раз тебе говорить: не связывайся со шпаной!» Как будто ты связывался. Ну прямо горел желанием получить по физиономии.
Самое смешное, что ведь они тоже прошли через всё это, но забыли. Потому что люди вообще быстро забывают плохое, а то не смогли бы жить.
ДАЛЬШЕ ЧИТАТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ ВСЕМ.
О проекте
О подписке