Арина об этом не задумывалась, но «лечение» Андрея не давало покоя многим и в крепости, и в Ратном. Правда, всем по-разному. Отец Михаил, до которого слухи тоже докатились, вроде бы одобрил, хотя вряд ли понял, что именно делали бабы: Анна с ним говорила и, само собой, ни про какое ведовство и не заикнулась. Но Ульяне и деду Семену, которые по Арининому поручению заказали молебен и поставили свечки за здравие Андрея к иконе Богоматери, поп все-таки попенял, что не его позвали к раненому, и спрашивал, когда сама Арина приедет. Спасибо, и они, и Анна ему объяснили, что Арине пока и в крепость-то сбегать некогда, а про то, чтобы в Ратное поехать и Андрея оставить на целый день, и речи нет.

Арина потом Ульяне наказала от себя поблагодарить святого отца за заботу и внимание, передать ему, что непременно, как только сможет, так она сама к нему придет на исповедь. Со священником ссориться не хотелось, да и поп попом, а святыми таинствами и божьей помощью пренебрегать не след.

А вот бабы у колодцев про другое языки оббили; там Верка постаралась на славу – заморочила голову всем, до кого дотянулась. И хотя в первый же свой приезд не упустила возможности почесать языком, расписывая все в красочных подробностях и привирая по ходу дела в свое удовольствие, все так подала, что это она, Говоруха, не побоялась, пришла да попросила у Андрюхи прощение. За всех баб просила. Ее-то он точно простил, потому и полегчало ему, а с нее теперь давнее девичье проклятие снято.

Про остальных же непонятно: простил ли Андрей всех баб – неведомо, да и слаб он еще – не расспросишь. И обида у него уж больно тяжкая, и до полного выздоровления еще далеко. Значит, еще просить надо! Вот когда всех простит, тогда и сам поднимется, и бабам всем непременно полегчает – не останется в селе следа давнего морока.

В чем «полегчало» Верке, так и осталось невыясненным, на все вопросы она усмехалась загадочно и многозначительно – узнаете, дескать. Бабы поохали-поахали, подивились на цветущую и довольную собой Говоруху, но вскоре некоторые стали тайком подкатываться к ней с подарками: уговаривали, чтоб она и за них попросила. Мало кто отваживался даже подумать о том, чтобы самим к Андрею подойти.

Странным «лечением» заинтересовалась и Юлька, правда, совсем с другой точки зрения. Юная лекарка так и не смогла понять, как именно женщины совместными усилиями исцелили воина, и по молодости лет восприняла это чуть ли не как вызов ее собственному, а главное – материнскому умению. Она хоть и вздохнула с облегчением, узнав, что Андрей выжил, но сдержать свое недоумение не смогла.

– Мам, значит, ты ошиблась, с Немым-то? – как будто мимоходом однажды поинтересовалась у матери Юлька. – Я уж думала – все. И ты тоже не особо надеялась, а он…

– Не я ошиблась, – возразила Настена. – Это мы с тобой там сделать ничего не могли, а Арина, видишь, спасла. А ты что, не рада, что у нее вышло? – нахмурилась лекарка. – Не вздумай обижаться, что не ты исцелила! Главное – помогло.

– И в мыслях нет! – замахала руками Юлька. – Счастье, что выжил, но… Арина как-то про бабку свою говорила… Может, научила она ее чему-то? – девчонка пожала плечами и вернулась к лежавшим перед ней на столе туесочкам со снадобьями. – То-то я гляжу, она и Красаву сразу окоротила, та от нее шарахается!.. А ты что, так и не вызнала, чем она его? Я не помню, чтобы ты хоть раз руки опустила, а всё обошлось. Это же ты им, – Юлька мотнула головой куда-то в сторону, – не говоришь никогда, что надежды нет, но я-то знаю, какая ты бываешь, когда есть хоть малая возможность спасти, а когда остается только к отцу Михаилу идти, просить причастить перед смертью и панихиду заказывать.

– Ты бабку ее не поминай! Не твое дело! – отрезала мать. – И расспрашивать не вздумай! Та бабка что меня, что Нинею смела и не заметила бы! И Арину она от нас до сих пор прикрывает. Я сама так не умею, не видела, но слышала, что бывает такое.

– Это как?! – Юлька перестала даже вид делать, что другим занята, уставилась на мать. – Она же померла давно…

– Померла, но и в посмертии свою любимицу защитила от всякого, кто попытается что-то вызнать против ее воли или навести морок. А может, и свои тайны так берегла. Сама знаешь, если спрашивать умеючи, и забытое расскажется. Но на этот раз получит волхва подарочек! – Настена разве что руки не потерла в предвкушении. – Сама Арина про это, похоже, и не ведает; такая защита во сне делается. А в ней самой ведовства нет, не научена.

– Но Немого вылечила же! И бабы к ней ходили…

– Ну да, жди, дозволила бы Анна языческий обряд проводить! – фыркнула Настена. – Нет, моя бабка про это тоже знала… Когда я в твоем возрасте была, она как-то рассказывала, что не наша это сила, а древняя. Древнее Светлых богов и христианской веры. От Великой Матери идет. От рождения каждой бабе дается, но вот пробудить ее и направить, куда надо, не каждая способна, да и не каждой требуется. И даром не проходит: уж очень много сил берет – душевных, а если их не хватит, так и телесных… Помнишь Андрюхину мать? Морена-то свое отхватить так и норовит, только зазевайся, потому спасти эта сила может только тех, ради чьего спасения себя не жалеют. Детей или любимых… Вон, как Арина.

– Но ведь она там не одна была… – встряла Юлька. – Ульяне-то что до Андрея? Или Верке? Или…

– Да не перебивай ты! – поморщилась Настёна. – Я это до сих пор сказками почитала, как мне бабка передавала, да только получается, что и в самом деле – сказка ложь, да в ней намек… Допытываться у баб и сама не стану, и тебе не советую, но думаю, что каждой, кто Андрюху лечил, что-то свое припекало… Каждая в самую глубину своей души заглянула и нашла там что-то… Как сказать-то? Ну, то, что с Арининой любовью по силе сравнилось, наверное… С каждой бабой такое случается, особенно когда детей задевает. Видать, им всем до зарезу понадобилось, чтобы он выжил, понимаешь? То ли надежда их поманила, то ли каялись за что-то… а может, и все вместе. У баб иной раз столько всего перемешается – замучаешься распутывать. Да и ни к чему.

– Пусть у баб, ладно… Но Елька с малявками-то?..

– Великая Мать всем поровну отмеряет, только просыпается у всех в разное время. Если вообще просыпается.

– Мам, а как же мы? Мы же лекарки… Почему тогда у нас такой силы нету? Или есть, но мы не умеем?.. – Юлька никак не могла понять, как это – сила лекарская, а им не подвластна?

– Я тогда точно так же бабку пытала, а она только рукой махнула: не лекарское это, дескать, дело: Макошь силой Великой Матери не распоряжается, потому и лечению такому научить нельзя. Та сила хоть и не враждебна нашей, лекарской, а все же помешать ей способна. Нельзя нам каждому болящему все свои силы отдавать, как другие бабы отдают одному-единственному, неподъемно это. Мы другим исцеляем, зато и помогаем многим.

Такой поворот разговора Юльку утешил, и она повернулась было к своим туескам, но Настена еще не закончила.

– Вот только за любые дары платить приходится. Арина одного Андрюху на ноги поставит – и тем счастлива, а с нас Макошь другую плату берет.

Юлька замерла, настороженно уставившись на мать.

– Ты никогда не думала, почему Макошь домашний очаг оберегает, а нам, жрицам ее, обычная бабья судьба заказана? Мы свою силу на всех болящих тратим, потому и не бывает у лекарок одного-единственного, любимого. Что-то одно выбирать приходится, и этот выбор – часть нашей платы.

* * *

И Елька, и Аринины сестренки немало гордились тем, что их допустили до такого важного дела наравне со взрослыми женщинами. Как-то во время своего очередного появления на посаде Елька завела с Ариной разговор, можно ли так же от любой другой болезни исцелять. Арина только руками развела:

– Не знаю я, Елюшка… Это же не лекарское умение – мы просто своей женской силой поделились, вот смерть и отступила. Даже не мы сами – это Пресвятая Богородица помогла. Все мы – Ее дети. А исцелять? Наверное, тоже можно… – засомневалась она. – Но не всегда и не всем оно доступно. И негоже Богородицу каждый раз беспокоить – на лечение лекарки есть. Разве уж совсем край придет…

Елька внимательно выслушала и, думая о чем-то своем, кивнула.

– Ага, поняла! Если только совсем плохо – и лекарки отступились… – и умчалась с просветлевшим лицом. Если бы Арина не была так занята с Андреем, то, наверное, заподозрила бы что-то не то, а так… Девчонка про лечение спрашивает? Правильно делает! Кто знает, как жизнь обернется, может, и ей когда-нибудь такое знание пригодится.

Спустя несколько дней понурые сестренки и Елька снова затеяли разговор про лечение.

– Арин… – Стешка заговорила первой, шмыгая носом и пряча глаза. – А что ты еще делала, когда мы дядьку Андрея лечили?

– Как что? – даже растерялась Арина. – Вы же сами все видели…

– И ничегошеньки больше? – продолжала допытываться младшая сестренка. Помялась и вдруг выдала: – Совсем-совсем не… ворожила?

– С чего ты взяла? – нахмурилась и встревожилась Арина: мало ей уже душу вытянули с ворожбой, так и эти туда же! Про то, что слухи ходят разные, она знала, и не нравились ей такие разговоры, хотя Анна сказала, что ратнинский священник вроде бы одобрил излечение воина, но кто его знает… Отец Геронтий точно душу бы вымотал подозрениями. – Как тебе глупость такая в голову пришла? Ну-ка, говорите, что это за вопросы такие? Кто подучил расспрашивать?

– Да никто не подучивал… Ты только не сердись, – поспешно встряла за младших подружек Елька. – Это мы сами решили… спросить… – и неожиданно выпалила. – Не получается у нас! Вот и не знаем – может, еще что надо делать?

– Что не получается? – Арина все еще ничего не понимала.

– Ну, лечить так, – вздохнула Стешка. – Мы пытались… Саввушку… Всем нашим десятком. Сидели-сидели возле него – и ничего. Мы хотели, чтобы он выздоровел, и Красаву из крепости прогнали! Противная она, вот!

– Ну-ка, рассказывайте все с самого начала! Елюшка, ты старшая – вот и докладывай, раз десяток помянула…

Елька пошмыгала носом, но рассказывать принялась обстоятельно и без утайки. Да, собственно, что там скрывать…

Малявки давно рвались в лазарет – помогать старшим девкам развлекать отроков. Их иной раз и допускали, но, случалось, и прочь отсылали. Особенно они опасались Юльку – та старших не могла прогнать, а вот их гоняла – и непонятно, по делу или просто настроение у нее испортилось. Спорить с лекаркой девчонки не решались, а потому старались проскользнуть к раненым, когда той поблизости не наблюдалось.

Как-то раз, когда они опять вертелись возле входа – Юлька тогда как раз куда-то отлучилась – и столкнулись с Красавой. Обычно при встречах девчонки отступали и спешили уйти от нее подальше, а та только посмеивалась, глядя на их испуг, а тут… Нет, вначале-то они сами струсили, но уж очень не хотели такой удобный случай упускать, да и в лазарете не Красава хозяйничала; она сама от Юльки таилась. Потому и не уступили на этот раз.

А вот дальше началось совсем удивительное: маленькая волхва, когда их увидела, на полушаге споткнулась! И вид у нее стал такой, как будто она с разгону обо что-то ударилась. Постояла, подумала, а потом развернулась и пошла прочь! Они сперва не поняли, что случилось, решили – случайно вышло, или просто она передумала из-за Юльки. А потом еще раз у собачьих клеток то же самое повторилось. Потом сами уже нарочно ее подловили и окончательно убедились – это она от них пятилась! Каждый раз, как их видела, так разворачивалась и уходила.

Причины столь неожиданного явления девчонок совсем не заботили – они откровенно обрадовались, что отныне не они от нее шарахаются, а она от них, но неприязнь никуда не делась. Да и сторонилась Красава только троих – Арининых сестренок и Ельку, подружки из десятка по-прежнему перед ней оставались беззащитны. Рада отроков и мужей не так опасалась – те-то сами никогда к девчонке не подходили и нарочно не задевали, а эта поганка никогда не упускала случая хоть как-то напугать дочку Плавы – власть свою проверяла.

Все знали, что в крепости внучка Великой Волхвы отиралась только из-за Саввушки. А если его вылечить, то она больше не нужна окажется, решили девчонки. Получилось же у них с дядькой Андреем? Конечно, там они вместе со старшими это делали, но ведь и Саввушка еще не взрослый муж, да и не от смерти они его спасать собрались, а только исцелить. Девчонкам казалось, что это намного проще.

К тому же вспомнили, как Анна с Ариной рассуждали про то, что присутствие девиц около раненых действует на тех благотворно. Вот и решили: девки с ранеными сидят и просто разговаривают и, выходит, тоже лечат? Значит, дело обычное и не столь хитрое – почему бы им и тут не попробовать?

Остальные, выслушав воодушевленных подружек, с готовностью согласились поучаствовать. Судя по всему, в заговор удалось вовлечь и кого-то из старших, так как им все-таки удалось несколько раз пробраться в комнату, где спал мальчишка, и устроить возле него «лечебные посиделки», но Арина не стала допытываться, кто им помог. Главное, что ничего у девчонок так и не получилось: Саввушке лучше не стало, хуже, впрочем, тоже – и то слава богу. А незадачливые «целительницы» пришли к Арине, надеясь выведать у нее неизвестные им тайны. Впрочем, они и сами не знали, на что грешить, в первую очередь, конечно, саму Красаву в кознях подозревали.

– Небось, выведала ворожбой, что мы затеяли, да специально навредила! – закончила рассказ Елька. – Противная… Правильно Юлька ее давеча в клетку загнала! Так ей и надо…

Арина вздохнула и печально оглядела девчонок. Ругать их было не за что, а что неразумны пока – так иные и взрослые бабы не понимают, чего уж с этих взять…

– Дурочки… Когда дядьку Андрея лечить помогали, вы для чего сюда напросились? Его спасать или от любопытства?

– Да ты что?! – задохнулись от возмущения сестренки. У Феньки аж слезы от обиды выступили. – Мы же его любим!

– И я люблю! – выпалила Елька. – Мы же помочь хотели! Я-то всегда знала, что он добрый… Он, когда никто не видел, мне свистульки делал! И вообще…

– Ну вот, – удовлетворенно кивнула Арина. – Вы его любите. И лечили мы все его любовью – только так и можно. А Саввушку вы любите?

Девчонки переглянулись.

– Ну… Жалко его.

– Наверное… он же совсем блажной… и не говорит…

– И помогать больным да несчастным надо… – промямлили они вразнобой.

– Ага, значит, помочь хотели? – прищурилась Арина. – Или все-таки Красаве гадость сделать? Из крепости ее убрать?

– Ты же сама говорила, чтобы мы от нее подальше держались? – захлопали глазами сестренки.

– И говорила, и еще скажу! Но тут не в ней дело, а в вас! Вы не Саввушку всем сердцем любили и жалели, вы Красаве зла желали. Так?

– Понятно… – вздохнула Елька. – Но теперь мы так, как надо попробуем… Чтоб, значит, его…

– Нет! – жестко оборвала Арина. – Не получилось у вас, и теперь уже не получится! Плава и Вея не пришли тогда не потому, что дядьке Андрею помочь не хотели – они в себе такой любви к нему не ощущали, неоткуда ей было взяться. И у вас неоткуда! А потому пускай Красава его дальше лечит. А что по крепости она теперь, как по змеиному болоту босиком ходит… – Арина усмехнулась, – не ваша вина. Ваше дело навсегда запомнить: злобой, завистью или ревностью ничего путного никогда не сделаете. Только сами в ответ то же самое получите. Радуйтесь, что вам на этот раз никак не вернулось; что ни себе, ни ему не навредили. А чудеса животворящие никакой ворожбой не делаются. Чудеса творит только Любовь.

Встречи с самой Великой Волхвой, которую ей напророчила Настена, Арина не боялась: не за что той было на нее гневаться. Вот ратнинский староста ее напугал, а о Нинее, особенно после разговоров с той же Настеной, она думала скорее с некоторой тревогой, как о чем-то непонятном и оттого опасном.

А потом и тревожиться стало некогда: из крепости прибежал Дударик, влетел в горницу, где Арина в очередной раз поила Андрея травяным настоем, набрал воздуха, чтобы завопить что-то по мальчишечьему обыкновению, но, наткнувшись на строгий взгляд хозяйки, сглотнул и тихо произнес:

– Тебя Анна Павловна зовет, как освободишься. Там… там… – замялся было он, но тут же выпалил: – Тебя боярыня Гредислава хочет видеть!