Глава вторая. Культ культуры

      Поговаривают, будто вся власть государства русийского сосредоточена в столице империи. И что, если и протестовать против этой всем надоевшей власти, так только здесь, в столице. В других же областях всем управляют свои местные чиновники, которые на политическую обстановку в стране никоим образом не влияют. Отремонтируют кое-где дорогу, да новый ледовый дворец выстроят, дабы дети, не получившие место в детском саду, сразу же минуя всё детсадовское обучение, направлены были в хоккейную команду. Ведь если вдруг приедет в город президент, то супротив его уникальной спортивной подготовки нужно будет выставить не менее мастеровитых спортсменов, пускай и детсадовского возраста. А то взрослые дяди, то галантно клюшки убирают в сторону, то широко ноги раздвигают, чтобы ворота в подходящий момент оставались незащищёнными. Ведь, как известно под ударами президентской клюшки раздвигаются любые препятствия, и его шайбы летят в светлое будущее, не портя тем самым цифры статистики. Впрочем, с детьми ему играть будет даже лучше, только так президент сможет забить в ворота соперников не десять шайб как обычно, но гораздо больше. Оно и почетней, да и цифры будут внушительней. Вот только дети могут оказаться неподкупны, что осложнит череду героических президентских побед. Но это скучные провинциальные истории. Пожалуй, стоит вернуться в столицу, где правит настоящая тоталитарная власть и где недавно развернулся настоящий массовый супротив этой мавританской власти протест, который, и тот, задушили. Вот не допустили на выборы оппозиционных депутатов. И что же произошло? А вот что. Люди тот произвол не стерпели, и потому вышли на улицы протестовать против несправедливости. Но забыли люди, что где власть, там справедливость не ищи. И как же отреагировала эта власть, что она предприняла? Известно, как она поступила, так, сколь она хорошо умеет, а именно – насилием ответила на мирное скопление людей, кои скандировали – “допускай”. И власть допустила к ним армию полицейских и русгвардейцев, которые и стали теснить людей, они разгоняли протестующих, а некоторых из протестующих избивали. После некоторым из задержанных, а автозаки были заполнены, тем несчастным грозили тюремные сроки, некоторые из них так и попали в тюрьмы. Полицейские творили насилие, не терпя и намека на насилие в свою сторону. Видимо они пацифисты-эгоисты, другим они готовы причинить боль, а в отношении себя насилие не допускают, ведь они столь хрупки. Вот пятеро из них скручивали актера, и один из них в порыве трудовой отваги поскользнулся, да руку вывихнул. В другого полицейского пластмассовый стаканчик бросили. Да как так можно, ведь это самое настоящее орудие убийства! Другой законник вообще и взгляда гневного в свою сторону не стерпел, да и ударил молодую женщину кулаком в живот. Словно он шлёпнул еще даже не зачатого ребенка, дескать, пусть знает, что в этой стране его ждет, если будет мальчик, то пусть готовится к побоям в армии, а если девочка, то пусть будет готова к мужнину насилию. Даже не рождённых здесь закаляют рукоприкладством. Но при этом, сколько же в храбрых русгвардейцах обидчивости и самомнения. Они настолько хотят порядка и мира в стране, отчего готовы избивать калечить, вести в тюрьмы каждого, кто этот порядок хотя бы мыслью нарушает. Вот только каков этот полицейский порядок? Это государственный порядок, это государственный строй, платящий им деньгами и пенсиями за охрану. Или полицейские – это космонавты, открывшие новую планету, на которой, как некстати, обосновались какие-то дикари. Одним словом – инопланетяне, которые простые слова не понимают, всё лепечут свои странные словечки – свобода, выбор, демократия. И потому бедным космонавтам остается только оголять дубинки, да учить ими варваров правильному русийкому языку послушания и терпения. Что ж обучение любви к родине только так и преподается, как и патриотизм, религия и милитаризм. Всё противоестественное прививается насилием.

      Проблемы всемирной космонавтики и освоения космоса ушли на второй план, да и что о них думать, когда здесь люди заняты отечественной космонавтикой, им нет никакого дела до вселенной. Неужели Русия это планета, для которой люди это инопланетяне? Впрочем, к чему все эти философские разглагольствования. Да и кому они нужны. Когда власти земной надо лишь одно, чтобы ей не мешали править и господствовать. К чему тогда протесты, претензии и кляузы, этот народный ропот лишен всякого смысла. Это то же самое как спрашивать у депутата – вы же понимаете, что ваша зарплата несоизмерима с вашей деятельностью, вы получаете каждый месяц до четырех сот тысяч, тогда как прожиточный минимум в стране девять тысяч, вы хоть понимаете разницу? Пустой, однако, вопрос. На это ответит депутат – так не я себе плачу, мне государство платит, я тут не причем, моей вины здесь нет, я может быть и хотел бы столько не получать, но приходится. Ну а если у вас денег нет, то вы держитесь. Сколь власть русийская скромна, аж прослезиться, бывало, хотелось, и снизойти до умиления. Вот поглядите как она скрывает свои зарубежные вилы и поместья, сколь тихо виртуозно она ворует, что никто будто бы того не видит. А если кто их и обличает, то те изображают кроткий вид и отвечают со слезами на глазах – не мы так хотим, но нам приходиться, ведь власть должна выглядеть дорого-богато, иначе вы не будете нас уважать, вы всё думаете что мы для себя богатеем, нет, мы для вас богаты, мы хотим чтобы вы нами гордились и приговаривали – вот, дескать, сколь наши правители, законодатели, судьи и прокуроры, генералы и митрополиты, министры и президенты богаты, а вы всё неблагодарно ропщите на нищету свою, да что вы за люди такие, научитесь же, наконец, радоваться чужому счастью. Складно звучит, но чужим счастьем сыт не будешь. И потому народ русийский брови хмурит да гадости пишет в интернете, да митинги устраивает, одиночные пикеты разные. Ведь власть требует другого подхода. Повиновения. Потому несанкционированные мероприятия разгоняются или наказываются пятнадцатью сутками заключения под стражей. А чтобы так не происходило, и если хотите вы собраться и выразить свой протест, то извольте на это получить разрешение. Люди же тому дивятся – это что значит, получается, вы за нас решаете, кого нам выбирать, а кого нет, вы, значит, решаете, когда нам можно протестовать, а когда нет, так скоро государство будет за нас решать, кому родиться, а кому не родиться, кому жить, а кому умереть, кому учиться, а кому неучем быть, кому жениться, а кому быть холостым, кому в армию, а кому в психбольницу, кому в тюрьму, а кому на свободе быть, кому верить в бога, а кому можно и не верить, кому править, а кому быть подчиненным, кому дышать, питаться и размножаться, а кого всего лишить. А впрочем, так всё и есть и с тем все согласны. Но кто такой – свободный человек? Свобода – это что такое? Спрашивает молодежь двадцать первого века. В ответ молодые люди слышат голос рупора – расходитесь, не мешайте движению. История движется то ли по кругу, то ли по прямой траектории. А наивные юноши и девушки пытаются что-то изменить, застой силятся взбудоражить. Милые романтики, они не понимают, что государство консервативно, и потому для него люди это содержимое консервов. Но и консервные банки пухнут, разрываются на части. И в молодежи взрастает неисправимый протест, потому ветхая правительственная фальшь, что и может вызвать так только умственное несварение. Всё миновало, что о том вспоминать, народ русийский покуда тепло, он смел и дерзок, но вот зима настала, и на плакатах вместо политических лозунгов заулыбался краснощекий дед мороз. Вот вместо флагов ели высятся на городских площадях. Зима охладела юношеский праведный пыл, только в интернете не утихают распри, обличение и смехотворство. Цензура не дремлет, выписывает штрафы тем, кто власть каким-либо словом нехорошим оскорбил, или чью-то веру оскорбил. И, конечно же, не смей насаждать зарубежные идеи, вмиг запишут цензоры в инагенты, что наказывается высылкой или тюрьмой. Ведь и правда это хорошо, не оскорбляйте никого, живите мирно вы со всеми, а если плохо вам, то радуйтесь тому, что есть. Радуйтесь – государство своими законами народу возвещает. А народ в ответ рот кривит в усмешке и пишет – да если бы вы правители жили б, по совести, то и не услыхали б в свой адрес оскорбления, а раз уста глаголют и негодуют, значит, есть за что, определенно есть за что. Еще говорят, что история ничему не учит, или же может быть истории нечему учиться. Истории бы хорошенько подумать над своим поведением, а она проказница всё куда-то торопится, не замечает соринки под своими быстроходными ступнями или под колесами дорогого автомобиля. История она как тот начальник полиции, собьет пешехода, оттащит труп на обочину и поедет дальше по своим должностным делам. Либо история – это богатая дама, которая сбила на своем автомобиле маленького мальчика, затем дала взятку врачу, и тот в заключении о смерти написал – в крови мальчика найден алкоголь, значит, он сам виновен в своей смерти. История словно готова любое свое злодеяние оправдать, любую войну готова назвать великой, и неважно поражение то или победа, для истории смерть тысяч людей ерунда, а смерть одного человека вообще пустышка. Ей главное сделать величественный вид. Сами виноваты – скажет она мертвецам, и дальше по дороге жизни поедет, не замечая одиноких путников на закате дня идущих в небытие, в забвенье, ведь история о них скоро позабудет.

      Но в отличие от упрямого движения исторического процесса, автомобиль журналиста Неверова угодил прямиком в столичную пробку, в это легендарное стояние. А ведь находятся те, кои смеют утверждать, будто бы в стране нищета, однако взглянув на количество личного автотранспорта, о нищете и язык не посмеет утверждать такой бред. Может быть, конечно, такое автотранспортное обилие происходит исключительно в больших городах. Но тут действуют общественные стереотипные ценности, якобы если человек желает казаться успешным и материально состоятельным, то он обязательно должен обучиться вождению и купить автомобиль. Вот каждый, сделав такой выбор, и выкатился сегодня на городские дороги тысячами, дабы добраться до места работы. Впрочем, и общественный транспорт переполнен людьми. Да, столица – это то место, где чувствуешь себя маленьким человеком, в сравнении с толпой. Здесь речи о демографическом спаде звучат как несуразная глупость. Или вот построят дом на четыре сотни человек, а возле дома обустроят всего сотню парковочных мест. Отчего можно сделать простой вывод, что инфраструктура городов не рассчитана на такое огромное количество личного транспорта. Видимо, человек столь завистливо устроен – есть у других, так пусть будет и у меня. Однако сидящий на заднем сиденье автомобиля дворник Бибиков живет не так как все, у него нет ни собственного жилья, у него нет машины, да и смартфон у него отсутствует. В общем, технический прогресс его мало интересует, ему интересна история жизни. И Неверов, зная это, несколько утомившись ждать, когда змея из авто двинется с места, начал рассказывать тому одну историю.

– Неподражаемый Бибиков, ответьте мне. Вы верите в ад?

– Нет, я не верю ни в какой ад. Вообще я агностик, я мало во что верю. К тому же я закоренелый идеалист. Поэтому мне легче поверить в рай, нежели в ад. – ответил Бибиков.

– Вот вы Бибиков говорите, что не верите в ад, а он недавно разверзся. В одном русийском городке обвалился асфальт на дороге возле супермаркета. Образовалась огромная канава, в которой, по-видимому, произошел разрыв труб, отчего эта яма наполнилась кипятком. Начал валить пар и один водитель, видимо желая, объехать этот провал, из-за клубов пара не заметил угрозу для своей жизни, он въехал прямиком в жерло этого котла с кипятком. Автомобиль погрузился в яму полностью, и двое, водитель и пассажир, обварились. Затем их вытаскивали из ямы с помощью крана. Вот вы Бибиков, не верите в ад с кипящими котлами и бесами, когда они прямо вот здесь, рядом с нами. Ад реален. Мы все в нем живем. В то время как рай, в который вы могли бы верить, скорей всего лишь утопия.

– Какие ужасы вы мне рассказываете. То про убийцу, теперь вот про это. – возмутился Бибиков. – В том виноваты коммунальщики, или это простая случайность. Случайное стечение обстоятельств не может быть адом, так как ад это хорошо срежиссированное действо. Тех туда, этих сюда. У одних скрежет зубовный у других плач и огненные озера.

– Боюсь, вы ошибаетесь Бибиков. Кто в той трагедии виноват, никто не знает. Пишут, что водитель сам во всем виноват. Таков жизненный вердикт всему – сами виновны. – сказал Неверов, закуривая, отчего Бибиков несколько раз прокашлялся. – То, что люди мало зарабатывают – они сами виноваты. То, что дороги плохие, и то, почему мы стоим в пробке – ответ всегда тот же. Как и в ухудшении экологии и в испорченности нашей культуры. Да, вспыльчивая девочка знала, кого винить за украденное детство. У нас у всех много что украли, чего уже не воротишь. К примеру, хороший вкус. А как вы, Бибиков, относитесь к современной культуре?

– Имею смутное представление о современной культуре. Я, знаете ли, больше классические искусства уважаю. И я в отличие от вас нисколько не ощущаю себя обокраденным кем-то, у меня есть я сам и этого мне более чем достаточно.

– Вы, недальновидный Бибиков, нелогично мыслите. Так как сегодняшний день скоро станет завтрашним днем, а всё вчерашнее рано или поздно становится классическим. Таким образом, о восьмидесятых годах двадцатого столетия или о девяностых годах, вспоминают с ностальгией, в те года были свои собственные особые способы самовыражения. Вас же взгляд крайне утопичен.

– У вас складывается такое впечатление, оттого что я делаю акцент на всем хорошем и добром. И я не выуживаю из новостей, подобно вам, всяческие гадости. Всё об убийцах мне рассказываете, отчего боюсь даже вообразить, о ком будет вами поведано в дальнейшем.

– Ничего такого, только скажу вам, Бибиков, что вы просто-напросто боитесь жизни, с её страданиями и смертностью, потому-то и сторонитесь всего на ваш взгляд злого. Хорошие новости, конечно же, радуют, но тут же забываются, тогда, как трагедии укрепляются в человеке и служат тому напоминаем о его смертности, о его скоротечности земного бытия, выражаясь религиозным языком. Люди вообще ничтожны, малейший микроб может убить человека, что уж тут говорить о других опасностях. Да, Бибиков, человек смертен. Только вот рукописи не горят. Так что готовьте свои чистые листы бумаги, скоро вам придется замарать их чиновничьей нечистоплотностью. И кстати о них. А не боитесь ли вы находиться в обществе именитых людей?

      Бибиков на минуту задумался, представил себе президента и других министров, коих видел когда-то по телевизору. Затем поделился с Неверовым своим умонастроением.

– Нисколько не страшусь встречи с ними. Стариков вообще не стоит бояться, они уже свое отжили и скоро уйдут на покой, поэтому их даже несколько жалко. К тому же по университетским делам мне знакомо общество профессоров и деканов. Кругом сплошная иерархия, которая мне противна. Она везде. Начиная с учебных заведений, церкви, полиции, армии, и кончая высшими структурами власти. Везде одно и то же безобразие. Начальники и подчиненные, слуги народа и рабы Божьи. Всё это было до них, но надеюсь в будущем всего этого раболепия, подчинения и послушания не будет существовать.

      Автомобиль Неверова немного сдвинулся с места, однако тут же встал в прежнее медлительное положение.

– Только вы, Бибиков, при них такие кощунственные речи не произносите. Этот ваш анархизм противен государственным мужам, также как протестантизм для ортодоксального духовенства. Вы уважаемый, Бибиков, сами охотно подчиняетесь университетскому начальству, потому и нет у вас никакой свободы.

– Пока несвободен. – пробубнил Бибиков.

– Не забывайте, что скоро у вас состоится встреча с министром. Если, конечно, мы не опоздаем. – сказал Неверов озлобившись из-за всё никак не рассасывающейся пробки.

      Услыхав недовольство в словах журналиста, Бибиков произнес.

– Я, к вашему сведению, всегда импровизирую. Да и что вы всё обращаетесь ко мне – уважаемый, уважаемый. Ведь вы по-настоящему меня нисколько не уважаете. Вы только смеетесь надо мной и везете меня скорей всего не к министру, а к какому-нибудь склочному рыжему депутату с ярко выраженным гомофобным синдромом. – высказав свою претензию, Бибиков несколько замялся, думая, что может быть слишком рьяно допытывается правды, однако через секунду уверенно вымолвил. – Признайтесь мне наконец, для чего я вам понадобился?