– А к кому же, как не к полицейскому мне обращаться за советом в столь щекотливом деле, – пожал плечами Пустошкин.
Как выяснилось, в Петербург Пустошкин приехал именно для встречи с Зубатовым. Он рассчитывал получить совет и помощь в одном своём служебном деле: один из высокопоставленных офицеров Генерального штаба армии Австро-Венгерской империи, замечен в пристрастии к содомскому греху. Порок свой сей доблестный офицер скрывал, ибо в случае придания гласности этого прискорбного факта, неминуемо последует суд офицерской чести и позорное увольнение из армии.
– Почему, мы не можем поставить пороки офицера армии нашего возможного врага, на службу Российской империи? – спросил Пустошкин.
– Можем, и непременно поставим, Константин Павлович, – кивнул Зубатов, – в этом деле я окажу вам посильную помощь.
Мужеложство в Российской империи, как и в большинстве стран в то время было уголовно наказуемым деянием. Согласно «Уложению о наказаниях уголовных исправительных»: уличённых в мужеложстве должны лишать всех прав состояния и подвергать аресту на четыре-пять лет. Православным к тому же полагается религиозное покаяние.
Впрочем, к содомитам в России относились либерально, а дворяне и вовсе никогда не подвергались уголовному преследованию. Николай II относился к содомитам либерально, ещё и потому, что они были в семействе Романовых не редкостью, а среди родовитых сановников было их великое множество.
Состоятельных мужчин испытывающих сексуальный интерес к молодым юношам звали «тётками». В Петербурге они имели своё место для охоты – Невский проспект, от Публичной библиотеки до Пассажа. Прогуливаясь там, они высматривали объект своей будущей «любви»: молоденького мастерового, недавно приехавшего из деревни, или солдатика.
Познакомившись, «тётки» вели свою «пассию» в кондитерскую, угощали пирожными, а затем шли к себе домой. Те, кто не хотел приглашать домой, вели своих мальчиков в номера Знаменских бань, которые находились на одноимённой площади. В баню можно было прийти и одному, банщик по имени Гаврила, тучный мужик лет сорока, неизменно предлагал клиенту: «своё тело: белое, рыхлое, рассыпчатое». Если клиент пожелает молоденького, Гаврила найдёт и юношу. Для этих целей у него есть альбом с фотографиями, юноши там сняты в различных позах. У всех завлекательные имена: Фрин, Аспадин, Эон, и тому подобное.
Обо всём этом, по долгу службы знал Зубатов, но это было не то. Нужен был не юноша ублажающий «тёток» в бане, а тот, кто способен обаять высокородного австрийского вояку. Таких людей у Зубатова на примете не было, однако он знал того, кто поможет ему. Этого человека, почётный академик императорской академии наук Владимир Соловьёв назвал: «Содома князь и гражданин Гоморры». Правда, чего уж греха таить, сам Владимир Соловьёв был большим любителем содомских утех. Однако наша речь не о нем, а о Владимире Павловиче Мещерском.
В 1891 году, когда Зубатов начал службу в Охранном отделении, его учитель и наставник жандармский ротмистр Бердяев, как-то показал донесения агентов на Мещерского. Тот в своём доме открыл «Литературные среды». В отчётах полицейских агентов ничего не было о литературе, там указывалось, что Мещерский: «употребляет молодых людей, актёров и юнкеров73, и за это им протежирует. В числе его любовников называют актёров Александровского театра Аполлонова и Коровина-Круковского. Для определения достоинств задниц жертв, у него заведён бильярд».
«Учитесь, Сергей Васильевич, как нужно делать карьеру, – хохотал Бердяев, – для успешного продвижения карьеры, теперь не мозги и усердие по службе важны, а иные места и достоинства».
«Каким местом князь Мещерский обязан взлёту своей карьеры?» – спросил Зубатов.
«Разными местами», – серьёзно ответил Бердяев.
Владимир Мещерский был умён и талантлив. В 1846 году его в восьмилетнем возрасте отдали в Петербургское училище Правоведения. В те времена этим училищем заведовал бывший рижский полицмейстер полковник Языков. По его приказу светских воспитателей в училище заменили отставные военные, и розги там стали основным элементом воспитания. По воскресениям устраивались публичные порки нарушителей режима. На одной из таких экзекуций Володя Мещерский испытал свои первые сексуальные переживания. После окончания училища, Мещерский не имея богатых родителей, службу начал с самых низов. Не довольствуясь маленьким жалованием, Владимир пробует себя на литературном поприще.
В 1861 году он поступает на службу в МВД, которое тогда возглавлял Пётр Алексеевич Валуев. Его сын Алексей Валуев так же учился в училище Правоведения вместе с Владимиром Мещерским. Молодые люди ещё в училище увлеклись однополой любовью, что для тамошних воспитанников не было редкостью. Многие «птенцы гнезда полковника Языкова» грешили этим, взять хотя бы однокурсника Мещерского, великого русского композитора Петра Ильича Чайковского. Однако в отличие от Владимира Мещерского, Чайковский жестоко страдал от своего порока, что в конечном итоге и привело к его гибели. Владимир Мещерский напротив, своё увлечение грехом не считал, а от того чувствовал себя комфортно, живя в ладу с сами собой.
Именно дружба с младшим Валуевым, замешанная на плотских утехах, помогла на первых порах в карьере Мещерского, а потом пригодились его литературные таланты. Министр Валуев свёл Владимира с графом Строгановым, который был воспитателем наследника престола Николая. Литературные труды и взгляды Мещерского приглянулись графу Строганову, и тот настоял на дружбе Владимира с наследником престола. Правда, злые языки при дворе, шептали, что всему виной нетрадиционная ориентация наследника Николая, вот граф Строганов и подыскал ему благонадёжного Володю Мещерского.
Дружба Никса (так в семье звали Николая) и Владимира Мещерского была крепкой. Николай вскоре должен был обвенчаться с датской принцессой Догмарой. От одной мысли об этом наследник приходил в ужас, а верный Владимир утешал его. В 1864 году Никс от нервных потрясений, связанных с предстоящей женитьбой, заболел, и поехал лечиться в Европу, Владимир сопровождал его.
В 1865 году Никс умирает. На его похоронах в Царском селе Владимир Мещерский заводит дружбу с его младшим братом Александром, который становиться наследником короны. Теперь уже он должен был жениться на датской принцессе Дагмар. Царскую семью ожидают новые тревоги – наследник Александр влюбляется в кузину Владимира Мещерского. Однако тот благополучно разрешает эту проблему, и наследник освобождается от любовных чар. Теперь браку Александра и Дагмар уже ничто не угрожает. Александр III взойдёт на трон, и влияние Владимира Мещерского при дворе возрастёт. Оно несколько уменьшилось при его сыне Николае II, однако и тот, охотно выслушивал советы друга отца.
К Мещерскому, за советом в столь щекотливом деле, и решил обратиться Зубатов. Он отправился его в особняк на Николаевской улице74.
– Так, так, – рассмеялся Владимир Павлович, едва Зубатов изложил ему суть дела, – и с этим вы голубчик, пришли ко мне?
Он всплеснул руками и продолжил:
– Ну конечно, как меня только не называют!
– Я к вам Владимир Павлович, пришёл за советом, исключительно как к мудрому человеку, который сможет помочь в столь важном и щекотливом деле, – смешался Зубатов.
– Это я как раз хорошо понимаю, – махнул рукой князь Мещерский, – все вы не прочь за спиной, воткнуть мне шпильку в одно место. Но как только вам требуется помощь или совет, то прямиком бежите ко мне.
Мещерский улыбнувшись, посмотрел на Зубатова и продолжил:
– Да я к вам батенька Сергей Васильевич, не в претензии. Так общие рассуждения. Люди уж так утроены, что не прочь сунуть нос в чужое грязное бельё и покопаться в нём. А потом состроить недовольную мину и осуждать меня. Но как только требуется помощь, то спешат ко мне. Вот и Сергей Юльевич Витте, всюду на людях порицает мой образ жизни, норовит стороной обойти, а намедни, сам пожаловал ко мне, с просьбой, что бы я довёл до государя одну мыслишку.
– Сергей Юльевич бывает у вас? – подумал о чём-то своём Зубатов.
– Ну а как же, одаривает своим посещением.
– А не могли бы вы Владимир Павлович, так сказать конфиденциально, устроить мне встречу с ним?
– Почему же нет?! – развёл руками Мещерский. Он посмотрел на Зубатова и добавил: – Только две недели Витте в отъезде будет.
– Я имею в виду, когда появиться такая возможность, – уточнил Зубатов.
– Обязательно организую вам встречу Сергей Васильевич, – кивнул князь Мещерский. Он подошёл к бюро и продолжил: – Что касается вашей первоначальной просьбы. Рекомендую вам театрального художника Илью Семёновича Оффенбаха. Разносторонне одарённый и привлекательный молодой человек. Говорит на четырёх европейских языках. Он тот, кто вам нужен. Я чиркну вам записку для него, и он поможет вам.
Спустя десять дней, Пустошкин и Илья Оффенбах выехали в Вену. Своё обещание устроить встречу Витте и Зубатова, князь Мещерский также выполнил.
Первоначальной целью Зубатова было убедить Витте как министра финансов, что создание рабочих организаций, затея полезная для государства. Дело в том что, что не раз инспекторы фабричных комиссий, жаловались министру финансов Витте, который был их непосредственным начальником, что члены рабочих организаций организованных Зубатовым, выступают с требованиями о повышении зарплаты. Естественно фабриканты были недовольны таким выступлением рабочих.
Витте совершенно не интересовало имущественное положение рабочих, и он был сторонником жестокого подавления всяких беспорядков, будь то стачки или демонстрации. Однако он со вниманием выслушал Зубатова, и обещал подумать над его предложениями. Всё это Сергей Юльевич делал потому, что решил использовать Зубатова в своей комбинации.
Дело в том, что Витте понимал, как гибельна для России война с Японией. Однако царь в отличие от министра финансов, этой войны не боялся, ибо на свою беду не обладал государственным умом. Николая II подталкивало к войне с Японией его ближайшее окружение. Лидерами военной партии были великий князь Сергей Александрович и министр внутренних дел Плеве.
Великий князь Сергей Александрович в войне с Японией преследовал вполне корыстный интерес, он рассчитывал вложиться в концессию Безобразова по захвату Кореи, государственными деньгами, а Япония крайне негативно относилась к русской экспансии в эту страну. Плеве ратовал за войну с Японией из «бескорыстных побуждений». Он искренне считал, что маленькая победоносная война для России будет полезна, и постоянно внушал эту мысль Николаю II. После таких разговоров, император уже не воспринимал доводы военного министра Куропаткина, о том, что на Дальнем Востоке Россия пока не готова к войне с Японией.
«Плеве всему виной!» – решил Витте. Следовательно, его нужно отдалить от государя, а сделать это можно единственным способом, убрав с поста министра МВД. Вот по этой причине Витте и пошёл на встречу с Зубатовым.
Зубатов и Витте обо всём договорились. К тому же их задача облегчалась тем, что многим становилось ясно: Плеве не справляется со своими обязанностями в должности министра МВД. Это замечал даже князь Мещерский. При всём своём эпатаже, он был великого ума человек и Россию любил.
Николай II как всякий недалёкий человек, был подвержен чужому влиянию. Но иногда, он, осознавая это, упрямо стоял на своём, не воспринимая никаких, пусть даже и весомых доводов.
Витте предложил Зубатову сместить Плеве, на том основании, что это плохой министр. Впрочем, это Зубатову было и самому ясно. План Витте был таков: к Зубатову якобы при перлюстрации попало письмо «простого подданного», в котором он нелестно отзывается о Плеве как о министре МВД. Мещерский показывает это письмо Николаю II как «глас народа», и убеждает императора, удалить Плеве с поста министра МВД.
Убрав Плеве, каждый достигает своих целей: Зубатов получает возможность спокойно работать, и Витте поддерживает его во всех его начинаниях. В свою очередь, если не будет Плеве, министр финансов легко докажет императору, что великий князь Сергей Александрович печётся о своих шкурных интересах, толкая Россию к войне с Японией.
Эта судьбоносная встреча Витте и Зубатова произошла в кабинете князя Мещерского третьего июля. Весь следующий день, Зубатов был занят тем, что составлял то самое письмо «безвестного господина». В четыре часа его посетил Михаил Гурович, заведующий Румынской и Галицинской агентурами Особого отдела полиции. В своё время Зубатов через Гуровича познакомился с Пустошкиным. Сергей Васильевич симпатизировал Гуровичу, потому и не скрыл от того про заговор, составленный им и Витте против министра Плеве.
Гуровичу надоело прозябание в Румынии, и он уловил для себя блестящую перспективу. Из кабинета Зубатова, он прямиком пошёл к Плеве. Там в присутствии товарища министра генерала фон Вааля, он рассказал о заговоре Зубатова и Витте против министра МВД Плеве.
На следующий день неожиданно для всех Зубатов был уволен со своей должности, и выслан под административный надзор полиции во Владимир. Плеве в «соответствующем оформлении» поведал Николаю II о кознях, замышляемых против него Витте. Император панически боялся заговоров со стороны влиятельных сановников, потому Витте был тотчас же снят с поста министров финансов, и назначен Председателем Комитета министров. Должность эта была декоративной, поскольку все министры подчинялись напрямую императору и отчитывались перед ним, в то время как сам Председатель Комитета доступа к царю не имел.
Вот так, из-за глупой промашки опытного конспиратора Зубатова, в окружении Николая II не осталось ни одного влиятельного сановника, выступавшего против обострения отношений с Японией, что немедленно сказалось на последующих событиях
Десятого июля Николай II выслушал доклад министра иностранных дел Ламсдорфа, что японцы недовольны, задержкой вывода русских войск из Маньчжурии. О выводе русских войск из Маньчжурии была договорённость с Японией. Ламсдорф был также против войны с Японией, но перед аудиенцией с императором, Плеве намекнул ему что «князь Содома и гражданин Гоморры» Мещерский, как ни странно, также против войны с Японией. Ламсдорф тоже грешил содомскими играми, но старался держать свои страстишки втайне. Однако, «шила в мешке» не утаишь. Намёки Плеве о Мещерском, крайне расстроили министра иностранных дел, потому он вяло сопротивлялся решимости царя обострить ситуацию с Японией:
– Ваше величество, может, будет разумно уступить Японии не «теряя лица», и тем самым избежать войны?
– Подумаем, подумаем, – ответил государь, хотя для себя Николай II уже всё решил: никаких уступок Японии делать Россия не будет.
Пока Ламсдорф в Зимнем дворце делал доклад Николаю II, на перроне Николаевского75 вокзала стоял Зубатов. Никто из бывших сослуживцев не пришёл провожать его. После разразившегося скандала, все предпочитали держаться от него подальше. Зубатов решил пожить пару недель в Москве, а потом ехать к месту ссылки. Сергей Васильевич горько усмехнулся, подумав: «Друзья познаются в беде».
Он хотел идти в вагон и выпить в купе водки, благо бутылку он предусмотрительно захватил с собой, но тут увидел знакомую фигуру в сутане, идущую по перрону. Это был отец Георгий Гапон, тот с кем они всегда ругались, споря до хрипоты. Он единственный пришёл проводить Зубатова.
– Успел всё-таки, – улыбнулся Гапон, – Сергей Васильевич, я пришёл благословить вас в дорогу.
– Спасибо отец Георгий,– поблагодарил Зубатов, сняв шляпу,– однако благодать божья более понадобиться вам, чем мне. Я ухожу в сторону, а вы остаётесь один на один с безмозглым зверьём. Сохрани вас Господь от гибели отец Георгий.
– Гибели во имя людей не страшусь, – ответил Гапон.
– Эх, отец святой! – воскликнул Зубатов. Он оглядел перрон, снуют туда-сюда пассажиры, носильщики толкают тележки, обычная вокзальная суета. Зубатов махнул рукой и продолжил: – Обидно, что тем, кому полагается различать в перспективе опасности для государства, её даже вблизи не видят, – он указал рукой на перрон и продолжил: – не может один человек самодержавно управлять такой огромной страной, даже для великого государственного гения, это непосильная задача. А если Господь совсем не наделил умом человека сидящего на царском троне! Что тогда, пропадай Россия?!
– Да вы Сергей Васильевич никак социалистом стали? – рассмеялся Гапон.
– В Брюсселе социал-демократы собираются провести свой съезд, – резко сменил тему Зубатов. Он посмотрел на Гапона: – Что там будут решать? Какова будет программа их действий? Однако ни министр Плеве, ни директор Департамента полиции Лопухин, не придают этому никакого значения.
– Озаботятся, когда петух, жаренный, в задницу клюнет, – пообещал Гапон.
О проекте
О подписке