Читать книгу «Хроника кровавого века: Замятня» онлайн полностью📖 — Евгения Петровича Горохова — MyBook.

Глава 4

«Зная непочтительность к себе народной массы, и живя, её верою в монархические принципы, нобилитет (то есть буржуазия), старается сохранить монархию, в целях вящего использования её в своих видах, и притом, безнаказанно, со стороны рабочих масс. Попавшись на эту удочку, монархическая власть принуждена играть роль гренадёра на сундуках нобилитета».

Из дневника Зубатова Сергея Васильевича, заведующего Особым отделом Департамента полиции.

Май 1903 года.

Убийство уфимского губернатора Богдановича на несколько дней всколыхнуло петербургское общество. Начались пересуды, но памятуя о бойне устроенной Богдановичем в Златоусте, мало нашлось тех, кто пожалел вслух, убиенного губернатора. Через три дня люди вовсе забыли о бедняге Богдановиче.

Однако в министерстве внутренних дел по факту убийства Уфимского губернатора разразилась буря. Оказывается в Департамент полиции за несколько дней до убийства Богдановича, пришла телеграмма из киевского Охранного отделения полиции, в которой сообщалось о готовящемся покушении на уфимского губернатора. Так же агент Раскин41 докладывал о том, что Гершуни решил готовить покушение на Богдановича. Имея столько информации, полиция не смогла уберечь уфимского губернатора. Скандал разгорелся нешуточный.

15 мая министр МВД Плеве вызвал к себе заведующего Особым отделом Департамента полиции Зубатова.

– Всё экономические теории Сергей Васильевич выдумываете, а бомбисты тем временем убивают верных слуг государя! – с ходу возопил министр, едва Зубатов вошёл в его кабинет. Нервно шагая по кабинету, Плеве восклицал: – До каких пор Гершуни будет злодействовать?! Когда, наконец, вы его изловите?!

– Ваше высокопревосходительство, арестовать Гершуни сложное, но вполне исполнимое мероприятие, – спокойно отвечал Зубатов, – однако арестовав его, мы не сможем предъявить в суде достаточно доказательств о его причастности к убийствам. Из всех агентурных донесений на Гершуни, у нас едва наберётся материала для его административной ссылки. Дела это совсем не решит, однако Гершуни станет более осторожен. Он может вообще уехать за границу, где нам его не достать. Гершуни крайне опасен, он гораздо страшнее всех этих бомбистов. Его необходимо обезвредить законным методом, раз и навсегда.

Плеве подошёл к своему столу, взял в руки фотографию.

– Милостивый государь, смотрите, это фотография Гершуни, – министр положил на стол фотографию, – она будет лежать у меня на столе до тех пор, пока полиция его не арестует.

Плеве хлопнул кулаком по столу и крикнул:

– Я видеть этого мерзавца не могу!

Он опять нервно заходил по кабинету, остановившись перед Зубатовым, сказал нормальным тоном:

– Сергей Васильевич, голубчик, поберегите мои нервы.

– Хорошо ваше высокопревосходительство, – поклонился Зубатов, – чтобы доставить вам удовольствие, мы арестуем Гершуни.

Придя в свой кабинет, Зубатов вызвал старшего помощника делопроизводителя Менщикова.

– Леонид Петрович, немедленно отбейте телеграмму Раскину о встрече завтра в пять часов пополудни, по второму варианту.

***

– Поверьте, Сергей Васильевич, это происшествие и для меня оказалось сюрпризом, – Азеф выпил рюмку «Мартеля»42, – я совершенно точно знаю, что Гершуни направляясь в Уфу, не имел планов совершить акцию.

– Может он вам не доверяет? – спросил Зубатов.

– Вряд ли, – пожал плечами Азеф.

Вчера вечером, разносчик принёс ему телеграмму: «Капитолина Семёновна заболела. Просит вас приехать к ней в Всеволжск. Она живёт в доме за номером семнадцать».

Это означало, что Зубатов его ждёт в пять часов вечера в ресторане «Медведь», который находиться на Большой Конюшенной улице. Заведение очень хорошее, а было их в Петербурге огромное количество, на любой вкус кошелёк. Если, скажем, лежит у вас в кармане пятьдесят рублей и костюм у вас приличный, тогда милости просим пожаловать в «Медведь», где можно откушать коньяк «Мартель». Правда, цены тут кусаются! Сами посудите: рюмка лимонной водки пятьдесят копеек, но к ней подаётся бесплатно много всякой закуски, тут тебе салат оливье или красная либо чёрная икра. Но если костюм ваш непрезентабельный, а с деньгами туго, всего несколько целковых43 звенит в кармане, то идите в «Малый Ярославец» на Морской улице, или в «Вену» на улицу Гоголя. Там за два целковых подадут водки и закуски вволю.

Евно Фишлевич Азеф (агент Раскин), любил заведения приличные, потому и встречался с Зубатовым в ресторане «Медведь», к тому же здесь клиентам по желанию предоставляют отдельные кабинеты.

– Гершуни мне доверяет полностью, – ответил Азеф, попыхивая папиросой «Осман», – ведь рассказал же он мне о своих планах.

– Что вам сказал Гершуни? – спросил Зубатов.

– Через несколько дней он едет в Киев.

– А где сейчас Гершуни?

– Этого я вам Сергей Васильевич, сказать не могу, – пожал плечами Азеф, – потому как сам не знаю. Из Уфы, он, по-моему, перебрался в Москву, однако это сведения неточные.

Распрощавшись с Азефом около семи часов вечера, Зубатов решил, что в Департамент ему идти нет никакого смысла. Но следовало сделать ещё одно дело. Он пешком направился на Садовую улицу. Идя по Невскому проспекту, Сергей Васильевич думал о том, что так занят делами, и даже не замечает, какой сегодня прекрасный вечер.

С мая фонари на Невском проспекте зажигались после семи часов вечера. Везде по городу фонари газовые, а на Невском проспекте, электрические. Пока Зубатов был в ресторане, прошёл дождь. Хорош Невский проспект после весеннего дождя! Матово блестят гранитные плиты тротуаров. Глухо стучат копыта лошадей, по деревянным, торцевым плитам мостовых. По тротуару гуляет или спешит по своим делам разнообразная публика. От угла Нежинской улицы и Невского проспекта разбредаются рабочие каретной фабрики Яковлева, они одеты в красные или чёрные косоворотки44и в тужурках45, а на голове картуз46. Тут же не спеша прохаживаются гвардейские офицеры, причём у гвардейцев-кавалеристов, особым шиком считается таким образом подвешивать саблю, что бы она висела ниже колена. Ножны её волочатся по мостовой, ужасно скрежеща. Но гвардейцы среди дам считаются большими ловеласами, а кавалеристы-гвардейцы ещё большие донжуаны, от того сердца дам учащённо бьются от этого ужасного скрежета. Сами гвардейцы по давней традиции ведут себя развязано и нагло. Это также считается у них шиком. Их на Невском проспекте особенно много, потому как делами службы они не слишком утруждены. Армейских офицеров значительно меньше, и ведут они себя более достойно. Самые вежливые из военных считаются флотские, их здесь немного, и они чинно прогуливаются с дамами под ручку. Очень много на Невском проспекте продажных девиц, выискивающих клиентов.

Зубатов, пройдя по Невскому проспекту, свернул на Садовую улицу. Здесь, в полуподвальном помещении доходного дома Кириковой47, имел конспиративную квартиру Евстратий Павлович Медников – глава службы наружного наблюдения Департамента полиции.

Зубатов вошёл туда в тот момент, когда Медников принимал доклад от своих агентов. Он хотел прерваться, но Зубатов сказал ему:

– Вы Евстратий Павлович продолжайте, а я подожду, – он уселся на скамейку стоящую у стены.

Таким образом, он и Медников оказались двое сидящими в этой комнате. Филера почтительно стояли вдоль стен, сняв котелки и картузы.

– Елизар Панкратьевич, ну что там твой Филин? – спросил Медников.

– Филин до обеду сидел дома, – хрипло докладывал пожилой филер с пышными, седыми усами, жёлтыми от табака, – потом сходил на Гороховую улицу, послонялся по городу ни с кем не разговаривал, вернулся домой.

– Может он тебя приметил?

– Обижаете Евстратий Павлович, чай не первый год на службе.

– Знаю, Елизар Панкратьевич, что опытен ты, – усмехнулся Медников, – да ведь и служба наша, как охота на зверя, а тот, как известно нутром опасность чует. Ну ладно, что дальше было?

– В четыре часа дня Филин, пошёл в ресторацию «Палкин», которая на Невском проспекте, откушал водки с кулебякой вместе с Ванькиным сморчком, – старый филер кивнул на своего молодого, светловолосого коллегу, стоящего напротив. Потом спросил: – Вань как звать-то твоего сморчка?

– Веретено, – ответил блондин.

– Так вот, посидел Филин с Веретеном за одним столом, а после пошёл домой, и больше уже не выходил, пока моя смена была.

– Ну, добро, – кивнул Медников, – давай отчёт.

Старый агент протянул листок бумаги, а Медников, просматривая его, обратился к блондину:

– А что Веретено?

– Как и полагается Веретену крутился весь день, – пошутил Ванька, – разъезжал по городу на извозчике, развозил книжки. Да я в отчёте всё указал.

Блондин положил листок с отчётом на стол Медникову. Тот взял его и стал изучать, потом спросил:

– Так ты, стало быть, весь день на извозчике прокатался?

– Так точно-с48, – кивнул блондин.

– Ты Иван, никак даже в Тверь съездить успел, – усмехнулся Медников.

– Нет, в Твери я не был, – замотал головой блондин.

– А по деньгам так выходит, – пожал плечами Медников, – сильно загнул ты Ванятко, скидывай полтинник.

– Ваша воля, – развёл руками Иван.

Медников что-то написал карандашом в отчёте Ивана, тот понимал, спорить бесполезно, вычислил его многоопытный Евстратий Павлович.

Закончив принимать доклады агентов, Медников распустил их, и спросил Зубатова:

– Ну что Сергей Васильевич, попьём чайку?

– Можно, Евстратий Павлович, – кивнул тот, присаживаясь к столу. Медников поставил перед ним стакан с чаем и блюдце, а Зубатов пожаловался: – Допёк меня, его высокопревосходительство господин министр. Требует арестовать Гершуни. Тот вскорости должен объявиться в Киеве.

– Значит мне с моим «Летучим отрядом» отправляться туда?

– И немедля Евстратий Павлович.

Из самых опытных филеров Медников составил особый «Летучий отряд», который в случае необходимости выезжал в любой город Российской империи, а то и заграницу. Агенты этого отряда, даже не зная местности и языка, умудрялись не заметно для объекта наблюдения вести за ним слежку.

– Хотел я господину министру о Женеве доложить, да не готов он слушать, – вздохнул Зубатов, – все думы его Гершуни заняты.

Женева – прекрасный уголок на берегу Женевского озера, окружённый Альпами. Ещё со времён Юлия Цезаря манило сюда чужестранцев. Не случайно именно здесь стали селиться бывшие римские легионеры, по возрасту ушедшие с военной службы.

В начале ХХ века в Швейцарии было большое количество иностранцев. Так много их не было нигде в Европе. На десять швейцарцев приходилось два подданных другого государства. Среди иностранцев больше всего было русских, а среди тех, в основном преобладали революционеры всех мастей. Приехал в Женеву и Егор Дулебов. До этого он ни разу не покидал пределов родной Уфы. А тут сразу заграница!

В Москве Гершуни снабдил Егора письмом к Екатерине Бреш-Брешковской – «бабушке русской революции». Та жила в Женеве на улице Жак Дальфон в доме №9.

Эта старая народница, а было ей в ту пору пятьдесят девять лет, была одной из самых уважаемых членов партии социалистов-революционеров. Именно она оказала активную поддержку Гершуни при создании им «Боевой организации».

Бреш-Брешковская познакомила Егора с Верой Михайловной Величкиной, которая долгое время жила в Женеве. Местные женевцы её все знали, и она под своё поручительство устраивала русских на квартиры. Именно Величкина поручилась за Дулебова перед владельцем пансионата Рене Мораром, что это «благонадёжный молодой человек», и Егор получил маленькую комнату на авеню Май, с полным пансионом. Вскоре вся эсеровская колония Женевы знала, что это именно он застрелил уфимского губернатора Богдановича. Эсеры собирались на квартире Михаила Гоца – одного из лидеров партии.

Хотя у Дулебова был паспорт на имя Николая Агапова, однако, Гоц порекомендовал ему зарегистрироваться в «Бюро по делам иностранцев» под своим именем. В Швейцарии для эмигрантов, у которых не было никаких документов, выдавалось особое удостоверение личности именуемое «Толеранс». Уплатив залог в 1500 франков, владелец этого документа регистрировался в кантоне Женевы. Правда жить можно было только там, и ни в каком другом кантоне.

– Вам Егор просто необходимо научиться стрелять, – говорил ему Михаил Гоц, – завтра мой младший брат Авраам зайдёт за вами. Он отведёт вас к нашему инструктору товарищу Дмитрию.

После нескольких неудачных террористических актов, которые сорвались из-за неумения боевиков обращаться с оружием, Евно Азеф предложил наладить в Женеве курсы боевой подготовки. Инструктором этих курсов назначили Дмитрия Хилкова.

Занятный это был персонаж в русской истории – Дмитрий Александрович Хилков. Аристократ, крупный землевладелец, командир казачьего полка. В сорок лет он увлекся толстовским учением, и раздал все свои земли крестьянам. Тёща заявила, что Хилков сумасшедший, она пытается опротестовать решение Хилкова о безвозмездной раздаче земли крестьянам. Так же она обвиняла Дмитрия в том, что он «воспитывает своих детей в духе противном православной церкви».

Святейший Синод совместно с Департаментом полиции в 1898 году лишают Хилкова родительских прав и высылают за границу. Тот поселился в Швейцарии, в городке Онэ. Здесь Хилков порывает с «непротивленцами-толстовцами», и увлекается идеями социалистов-революционеров. Он сближается с Михаилом Гоцем. Хилков метнулся от учения графа Льва Николаевича Толстова о «непротивлении злу насилиям» к идеям террора. Он начинает обучать боевиков-эсеров военному делу.

В 1905 году Хилков едет в Россию и пытается организовать партизанское движение в Приднепровье. Но лидер партии эсеров Виктор Чернов объявляет «партизанщину Хилкова, дорогостоящим удовольствием для партии». Дмитрия лишают финансовой поддержки, а без неё он сделать ничего не мог. Потерпев фиаско с партизанской войной, Хилков возвращается в Женеву. Он публично рвёт с эсерами, и вообще с революцией. До 1914 года живёт тихо и неприметно. Когда начинается первая мировая война, Хилков пишет письмо лично императору Николаю II, с которым дружил в юные годы. Он просит царя разрешить ему принять участие в защите Родины. По личному распоряжению императора, Хилкова принимают на службу, и дают ему тот самый казачий полк, которым он ранее командовал. Дмитрий Хилков погибнет в самом начале войны, ведя в атаку казачью лаву.49 Впрочем, мы дорогой читатель забежали далеко вперёд, давайте вернёмся на авеню Май.

Как было условлено с Михаилом Гоцем, на следующий день в десять часов утра Авраам Гоц пришёл к Егору. Они вышли в коридор из комнаты Дулебова, и столкнулись с маленьким, приземистым господином с бородкой клинышком. Одет он был в поношенный костюм и кепку, (в таких кепках любили ходить местные мастеровые). Этот господин как раз вышел из комнаты, которая была напротив Дулебовской.

– Батюшки Владимир Ильич! – всплеснул руками Авраам. Он поздоровался за руку и спросил: – Давно ли изволили приехать из Лондона?

– Вторую неделю, – слегка картавя, ответил Владимир Ильич.

– Ну что ж, желаю успехов в Женеве, – улыбнулся Авраам Гоц, и они с Егором направились к лестнице.

– Это Ульянов, – пояснил Гоц уже на улице, – он социал-демократ и пользуется большим авторитетом в своей партии.

– Какой-то он потасканный, – ответил Егор.

– Эх, брат, дело не в костюме, а в голове! – рассмеялся Гоц. Он продолжил уже серьезно: – Ульянов умнейший человек. Только социал-демократы не добьются своих целей. С царизмом не статейками нужно бороться, а револьверами.

Егор и Авраам шагали по авеню Май, а Владимир Ильич Ульянов вышел на улицу и направился в другую сторону. Он пошёл на улицу Рю де Каруж, или как её звали русские эмигранты: «Каружка». Здесь жило много русских студентов обучающихся в женевском университете. Дом 91-93 на этой улице занимала колония социал-демократов, жили семьями Бонч-Бруевичи, Лепешинские, Ильины и другие эсдеки. Лепешинские открыли общественную столовую на первом этаже дома, тут можно было сравнительно дёшево пообедать. Эта столовая была организованна для русских революционеров, у которых было негусто с деньгами.

В ней Ульянов, сидя в компании Владимира Бонч-Бруевича, супругов Пантелеймона и Ольги Лепешинских, Якова Житомирского, пожаловался о разногласиях с Плехановым и Мартовым.

– Мы с Мартовым ещё в Лондоне сцепились, – говорил Владимир Ильич, помешивая чай ложечкой, – там без Плеханова, он со мной справиться не мог, вот и настоял на переводе редакции газеты «Искра» из Лондона в Женеву.

Владимир Ильич отпил чай и продолжил:

– Очень я сожалею, что поддался Мартову в этом вопросе. Ничего хорошего я в Женеве не вижу. От постоянной нервотрёпки, я лишь болячками покрылся. Наденька50      , по совету Алексеева51, смазала мне плечи и руки йодом, однако это мало помогает,– Ульянов поставил чашку с чаем на стол, – прескверное это дело товарищи, драка между своими. Сегодня у меня встреча с Мартовым и Плехановым в кафе «Хандерверха». Будем договариваться о проведение съезда. Пусть партия рассудит наш спор.

Настоящей фамилией Юлия Мартова была Цедербаум. Ещё в 1895 году он вместе с Владимиром Ульяновым создал «Петербургский Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Одновременно они и эмигрировали из России. В то время Ульянов ещё не стал Лениным, и были они с Мартовым большими друзьями. В 1902 году Мартов и Ульянов из Мюнхена перебрались в Лондон. Здесь они создали газету «Искра» для пропаганды идей марксизма среди рабочих России. Газета печаталась в типографии британских социал-демократов. В Лондоне Ульянов опубликовал брошюру «Что делать». Её он подписал псевдонимом Н. Ленин.

В этой книжке Ленин утверждал, что в России, в условиях самодержавного строя, социал-демократическая партия должна быть строго законспирирована, с жёсткой партийной дисциплиной. Только такая партия сможет подготовить и провести вооружённое восстание в России. Мартов усмотрел в этом наполеоновские замашки Ульянова-Ленина. Он считал, что в партии должно быть больше демократии. Так же Мартов был ярым противником вооружённого восстания. Он настаивал, что Россия, как учил Карл Маркс, должна пройти все стадии: царизм сменит буржуазная демократия, и уже потом пролетарская революция. Это пока были чисто теоритические разногласия, и Ульянов с Мартовым обратились за разрешением своего спора к старейшему русскому марксисту – Георгию Валентиновичу Плеханову. Тот вначале принял позицию Ленина, но потом «качнулся» в сторону Мартова. Вот тогда-то в кафе на авеню Май, и было принято окончательное решение о проведении съезда партии.

1
...
...
10