В ней отражение величия и стати
тогда не привечало слов «Привет, Насть!»,
и возбуждало самолюбие некстати
её противоречивая корректность.
«Люблю тебя!» – годится для начала,
но доказательность всегда слаба без дела.
И пусть, казалось, никого не замечала —
его бы всё равно не проглядела!
И с той поры, из всех живущих в мире,
он звуки мантры[3] переводит в чаты[4],
и в том пространстве, как в пустой квартире,
берёт её, опустошая центры чакры[5].
01.07.12
В парке г. Чайковского
Время встало полуденным часом,
и жарою асфальт был пропитан.
Лето било фонтаном, и квасом,
и волной деревянную пристань.
Наполнялось искрящимся скерцо
в голубом бесконечном просторе
беззаботное девичье сердце
и горячее синее море.
Солнце брызгалось в окнах, и лица
отстранялись от мира очками,
и, дарующий жизнь по крупицам,
день тянулся в истоме и к Каме…
Только в парке царило иное —
в хлорофилле зелёного лака,
утомлённый невежеством зноя,
одинокий ручей тихо плакал.
30.01.14
Зима над округой водила руками
и в уши шептала: беда – не беда.
Я верил ей, словно замёрзну,
но с нами уже не случится ничто никогда.
В блестящем убранстве резного узора,
сверкая короной из детского сна,
она не боялась людского укора
и в прутьях стеклянных стального забора
сквозила, стучала, сводила сума.
Любимая, как холодна ты зимой на рассвете!
И руки синее снегов и небес.
Прижмись, отогрейся и помыслы все те,
что душу тревожат, развей по окрест.
Представь, что за этой железной оградой
уже разливают в бокалы ручьи
надежду беспечного летнего сада
и то, что потом и жалеть-то не надо —
любовь, нетерпенье и помыслы чьи…
17.04.14
Как хорошо! Без заморочки,
без ложных всхлипов утром рано
рассвет плескал ковшом из бочки
в заливе розовым туманом,
скользил по глине и суглинку,
слонялся по ручьям и, скажем,
совсем не ощущал заминку
на совершенно голом пляже.
Он, как красавчик в женской стае,
снимал бретельки на предплечье
у тех, кто по ночам листает
романы толстые на печке,
бесцеремонно, в кои веки,
от сотворения причины,
вздымает к жизни наши веки
с рождения и до кончины,
и, как любовь, в укор навету,
что где-то спит с другими вроде,
всем вдохновением к поэту
с утра под ручку с ней приходит.
03.03.15
Распушатся утром берегом пологим
лёгкие туманы, длинные дороги.
Словно изгибаясь, как принцесса станом,
сонные берёзки вдоль опушки встанут.
Всё мечталось – брошу в жизни параллели
и очищусь разом под конец недели.
Оттого, возможно, быть хотелось лучше,
что боялся тайно – вдруг бессмертны души.
А тебя люблю я без того огляда —
как оберегаться неразумным надо…
Но из всех достоинств, наводящих слепость,
я предпочитаю детскую нелепость.
22.10.15
Тонны хлюпов – на жалость,
всё, как в жизни, всерьёз,
к роще жёлтой прижалась,
вытираясь от слёз.
Эта мокрая поросль
деревенских зазноб,
эта нервная морось
и вечерний озноб.
Эта дрожь нетерпенья
и цветной выпендрёж —
осень, вся на измене,
ей давно невтерпёж.
Шаг вперёд – на пороге,
два, себе на беду —
завтра, голой к дороге,
побредёт на виду.
23.11.15
Это позднее прозренье —
хоть не плачь, хоть не плачь,
что та девочка, наверно —
из удач, из удач!
Что она в тебе забыла
и ещё – да ещё,
что же в ней такого было
за душой, за душой?!
Сколь за скользкие перила
не берись, не берись,
чтобы девочка любила —
брось корысть, брось корысть.
На ветру в парижской луже
ты не стой, ты не стой —
за морями жизнь не хуже,
но не с той, но не с той.
Это позднее прозренье —
словно плачь, как палач.
А та девочка-везенье —
как калач, хоть не плачь.
Как она тогда любила!..
И ещё – да ещё,
сколько космоса в ней было
за душой, за душой!
22.12.15
Роща, осенью острижена,
в душегреечке худой
как-то жалобней и ближе нам,
словно делится бедой.
Ноу друга слов не вытяну —
не жалеет, не грустит,
может, знает он про истину
там, где дождик моросит?!
Говорит: не это выдюжу,
всё отдам и всё приму,
за одну веснушку рыжую —
хоть на плаху, хоть в тюрьму!
24.12.15
Весна черкнёт в календаре
и почерк не исправит,
хотя мороз, как в январе,
и снег ещё навалит.
Неугомонный, как каприз,
как гомон свиристели,
Март свесил ноги за карниз
уже в конце недели.
Он щурит веки, как пацан
и хулиганит с Вестом,
но обещает до венца
дойти своим невестам.
Что ж он такой, ни дать, ни взять —
всё радуется веку,
да что-то хочет рассказать
на ухо человеку!
24.01.16
Он был, как Бог, как грустный гений
касаясь нежных губ.
Он, словно призрак поколений,
которые не лгут.
Как откровение Вселенной —
спасёт и сохранит —
он был той истиной нетленной,
что твёрже, чем гранит.
Она внимала этой сути,
смотрела чуть дыша,
и даже камень на распутье
не видела душа…
Шёл тихий вечер. Моросило.
Погода у дверей
Его, единственно, просила
с блаженной быть добрей.
В подушках розового ситца,
рассудку вопреки,
причёске тоже будет сниться
касание руки…
26.01.16
Солнце, выспавшись в сугробе,
светит вниз, совсем не грея,
я ему при всём народе
в ковш плесну вина, не меря.
Пусть протрёт своё глазище,
разомнётся по поляне —
мир внизу, как лёд на днище
в чьей-то выброшенной ванне,
воздух синькою подкрашен,
словно простынь на морозе:
то ль соседкой одомашнен,
что сутра в суровой позе,
или сам промёрз, как суслик,
и стоит столбом с зевотой.
Что ж – мороз, совсем по-русски, —
с наказаньем и заботой…
А в серебряном уборе,
под фатою подвенечной,
ждёт берёзка на угоре
друга малого беспечно.
18.02.16
Я закат уроню на колени
и тебе напишу среди ночи —
не разбудит любовь без сомнений
незатейливый смысл многоточий.
Ничего, что ты спишь без оглядки
и посланий не ждёшь до рассвета,
я пишу, и не хватит тетрадки,
чтобы знала ты даже про это.
Будут тайны проситься под дверью
и на ухо шептать кто-то будет —
я святое желанье доверю
этой ночи – властителю судеб.
Может, утром поднявшись с постели,
улыбнувшись, ты скажешь: поверь мне,
я ждала тебя ночь, в самом деле,
а ты щёлкаешь перья и время…
Ночь прошла, и окно заалело —
так рассвет режет дня пуповину,
но, в записке, где сердце болело,
многоточия сказку покинут.
26.12.16
Этот Март – это солнечное застолье,
этот сенный запах винной пробки,
и, сюда привезённый кем-то, за сто лье[6],
па-де-де[7] Рено с Пежоу самой бровки!
Выпить утра бокал иль сто грамм, в охотку,
расплескавшейся зари с набегом,
ощутить зацелованных губ шарлотку
и забыть навсегда про лыжню со снегом.
Можно скинуть зипуну сырой ограды
и в расшитой рубахе рвануть – ей-богу,
мы весне, завсегда, бесконечно рады
словно девке красной, что глядит с порогу!
С крыш капели весь день лить дай до заката,
чтоб размазать стылые узы поп-арта.
Ну, а что, вообще, пожелать от Марта,
если век тебе он за родного брата?!
02.03.17
Начало зимы.
С крыш – ни капли,
и кто-то грустит о былом.
Но суть новизны в том,
что снег – словно перья у цапли,
точнее, как пух под крылом.
Как плед на плечах
твоих, вязкий,
белее, чем начатый лист,
и то, как сейчас
здесь свежо, а из утренней сказки
прошёлся ершом трубочист.
Как ласковый взгляд,
без оглядки,
призывен и неотразим,
хотя, наугад,
не решит той извечной загадки
начала всех прожитых зим.
04.12.17
О проекте
О подписке