– Ну, как правильно? – а вот Горобец не спешил так быстро соглашаться. – Возможно, он и занимается искусством, а возможно, и не занимается, но при этом считает, что имеет право судить других.

– Я тебя услышал, – согласился Бригов, – но я все же думаю, что Сальери некоторое время назад пытался заявить, но его не оценили. И этот недооценок стал мстить всему миру. Были ли у нас какие-то громкие творческие скандалы где-то полгода назад?

– Пффф … – физиономия Горобца растянулась в улыбке, – да полный интернет!

Пущенный Горобцом самолетик медленно пролетел по кабинету, заложил вираж и плавно приземлился прямо на стол Чащина. Изделие местного авиапрома тут же было скомкано и метким броском отправлено в мусорную корзину.

– А что, если мы имеем дело тупо с недоучкой? – неожиданно выдвинул предположение Горобец, не обращая внимания на Чащина.

– Интересно, – ухватился за идею начальник отдела, – то есть, парня выгнали из какой-то творческой шараги, а он решил за это мстить.

– И при этом он не обязательно москвич, – продолжил Горобец, – в Москве просто проще спрятаться. В творческих кругах все друг друга знают. Или знают друг друга через кого-то. Если бы Сальери был из Москвы, то уже точно где-то бы засветился.

– Соглашусь с тем, что он, скорее всего, не москвич, – Бригов задумчиво почесал нос и продолжил, – допустим, приехал он из Барнаула.

– А в Барнауле есть что-то искусству? – оживился Чащин, пытаясь показать свое участие. – Сейчас погуглю…

– Да тихо ты! Погуглит он…– резко оборвал Бригов, – из условного Барнаула! Соответственно, надо поднять базу, посмотреть, было ли что-то подобное за последние год-полтора в других регионах.

– Сделаем, – отрапортовал Горобец, застучав клавиатурой.

– Но.., – Бригов задумался на несколько секунд, – сильно сомневаюсь, что что-то подобное найдем. Смотрите сами, человек явно неглупый, все тщательно продумывает, подбирает время и место. Так что шансы у нас тут небольшие, но попробовать обязательно надо.

Горобец уже успел получить первые результаты по базе данных.

– Есть пара похожих случаев, но там все по горячим следам было раскрыто. Оба дела были по синьке, точно не наш клиент.

Бригов встал со стола и начал мерить кабинет шагами:

– Понять, что у него в голове творится, мы все равно не сможем. Медицина тут бессильна.

Горобец оторвался от монитора и тут же замер, словно его поразила какая-то догадка.

– Слушай, вот если бы жертвами были только художники, то мы бы искали среди художников. Были бы поэты, то среди поэтов…Правильно же я говорю?

– Я тебя услышал. Понятно, куда ты клонишь, – Бригов даже удивился, как он сам не пришел к такому очевидному выводу, – наш клиент универсал. Ему интересны картины, фотографии, стихи, литература, театр. То есть, все современное искусство. И во всем этом он разбирается.

– Тогда версию с отчисленным студентом можно отбросить? – робко спросил Чащин и тут же добавил, – наверное…

– Оставим версию, пусть будет, жрать не просит. Димон, надо в интернете посмотреть по части ВУЗов. Я что-то не помню, чтобы у нас были какие-то университеты или академии, где бы готовили искусствоведов широкого профиля. Чтоб и Бродского всего знал, и чтоб в передвижниках разбирался. Это такое товарищество художников было.

Последние слова были адресованы притихшему за своим столом Чащину, который из всех художников слышал только про Репина и его картину «Приплыли». Андрей очень сильно бы удивился, если бы узнал, что эту картину, на самом деле, написал Лев Соловьев. И не «Приплыли», а «Монахи. Не туда заехали».

Буквально через минуту Горобец получил первые результаты. Вернее, их отсутствие.

– Чего-то ничего подходящего найти не могу.

Бригов щелкнул пальцем:

– Что и требовалось доказать! Он не имеет отношения к учебе. Нет, в том смысле, что он где-то наверняка учился, просто сейчас занимается чем-то другим. Если он разбирается в искусстве и всегда в центре событий…О чем это говорит?

– СМИ? Смишник по искусству? – Горобец ответил вопросом на вопрос.

– Пока это больше всего похоже на правду. Телевидение, газета или журнал какой-нибудь…

– Скорее, интернет. Портал по современному искусству или что-то типа того, – в словах Горобца изначально слышался скепсис, – через интернет проще узнавать про события и мероприятия, надо только на новости подписаться или в закладки внести. Так что необязательно он журналист, может, просто внимательный читатель.

Бригов чертыхнулся. Изначально вполне стройная версия сразу же накренилась как Пизанская башня.

– Но как он всегда в теме оказывается? – Бригов попытался подставить подпорку под падающую башню.

– Если бы он был журналистом известного издания, то его самого сразу же признали бы, – похоже, Горобец был категорически против ремонтных работ, – может, «бложник» какой-нибудь. Надо просто поговорить с редакторами таких СМИ, их не так-то уж и много. И еще есть смысл пройтись по музеям и галереям современного искусства.

– Только не я! – замахал руками Чащин. – Был я в одном таком! Это ж полный песец мехом вовнутрь! Телка одна знакомая потащила в какую-то галерею. Дебильное такое название у галереи – то ли «Шифер», то ли «Силикат», там еще горело что-то недавно. Так у меня чуть крыша не съехала от всего этого. Короче, я пас, вы без меня как-нибудь.

– Слабак! Девчонка! – хохотнул Горобец. – У меня друг тоже ругается. Он с женой поехал в тур по Европе, из Кельна заехали в Страсбург, там рядом. Так они умудрились от своей группы отбиться, помнили только, что в маршруте был музей современного искусства. Поехали туда, в итоге им пришлось пять часов по музею шляться, пока автобус свой ждали. Говорят, что на всякий изврат насмотрелись по самое не могу. Особенно их порадовал кинозал, в котором показывали, как глаз режут, со всеми подробностями.

Даже Бригову как-то не по себе стало, хотя по долгу службы он на многое насмотрелся.

– А телка та потом мне еще и не дала! – продолжал сокрушаться Чащин. – Она еще меня куда-то хотела вытащить, вычитала про новую выставку модного художника. Кажется, фамилия Порто. Захотелось дуре гламура.

– Порто? Может Бордо? – не дожидаясь ответа, Горобец начал что-то набирать на клавиатуре. – Гребите сюда, посмотрите на деятеля одного.

Стол Горобца не отличался габаритами и стоял в самом углу, так что пришлось потесниться, чтобы как-то разместиться втроем перед монитором.

– Это видеоканал, – пустился в разъяснения Горобец, – называется «Творчество через унижения и боль». Это тот самый Бордо, типа офигенный художник, запер себя в комнате и приковал к батарее. И сказал, что не выйдет, пока не нарисует гениальную картину.

– Хрень какая! – фыркнул Бригов.

– Хрень не хрень, а уже почти сто тысяч подписчиков.

На экране высветилась просторная, но запущенная комната. Она была больше похожа на квартиру в доме перед сносом, чем на мастерскую художника. Разбитая мебель, забитые досками окна, разбросанный по полу мусор. Только сиротливо придвинутый к стене мольберт свидетельствовал о том, что здесь идет творческий процесс. В углу на поржавевшем ведре восседал субтильного вида парень, явно справлявший свои физиологические потребности.

– Это уже старый ролик, поначалу трансляция чуть ли не онлайн шла. Забавно было за зверьком понаблюдать, иногда истерики устраивал, сам с собой разговаривал. Жаль, что звука нет, а то интересно было бы еще и послушать.

В кармане брюк майора неожиданно завибрировал мобильный телефон, поставленный на беззвучный режим еще в кабинете генерала. Звонили с неизвестного номера.

– Слушаю! – сухо ответил в трубку Бригов.

– Эмм…Здравствуйте, это Виктор Самсонов, – не узнать эту манеру речи было невозможно, – вы мне сказали, эмм…чтобы я вам перезвонил, если что-то вспомню…

– Да-да, я вас слушаю. Вы вспомнили что-то про того, кто назвался Гилисом? – Бригов схватил со стола ручку.

Расторопный Горобец тут же подсунул вытащенный из принтера лист бумаги.

– Нет. Эммм … – в голосе Самсонова чувствовалось волнение, – не про него. Помните, я вам говорил, что он с какой-то девушкой поздоровался?

– Помню, – от нетерпения Бригов начал машинально вырисовывать ромбики на бумаге.

– Я ее тут встретил на одной фотовыставке случайно, – неожиданно без причмокивания затараторил Самсонов, – она о чем-то с организаторами разговаривала. Я потом поспрашивал про нее у людей на выставке. Оказывается, ее хорошо знают известные художники и фотографы, ее постоянно приглашают куда-то. Как я понял, у нее есть какие-то связи с выставочными домами в Англии, и она иногда помогает нашим художникам выставляться заграницей.

– Имя, фамилия? – Бригов не верил удаче.

– Алена. Фамилия…– фотограф замялся, – эмм, я точно не запомнил. То ли Фокина, то ли Фомичева. Что-то такое.

Ручка, которой писал майор, чуть не переломилась пополам.

– Но я достал ее телефон, – тут же реабилитировался Самсонов, – и адрес, мне знакомый один помог…

– Записываю!

Убрав телефон, Бригов посмотрел сначала на Димона, потом на Андрея.

– Везет нам, малята. Пробиваем телефон и адрес по базам и едем!…

Большинство треков со смехом

на телевидении было записано

в начале пятидесятых.

То есть почти все люди,

смех которых ты слышишь, сейчас мертвы.

Чак Паланик

Я откровенно позевывал. Кто сказал, что аукцион – это интересно? Как по мне, так скучнейшее мероприятие. Нужен холеный распорядитель торгов, блеск бриллиантов и разномастное селебрети? Так это вам на Кристис или Сотбис какой-нибудь. Но вот незадача, до Кристис еще дорасти надо. И выставляемым на продажу вещам, и самой публике.

В наших реалиях все совсем по-другому – поскромнее и потише. А вот с пафосом все в порядке, как в Европах. Что ни лот, так обязательно «шедевр», который только каким-то чудом попал на аукцион, а так-то ему самое место в Лувре или Британском музее.

А что я тогда тут делаю? Я бы и сам хотел это знать. Видимо, просто зря трачу свое время.

Мимо меня пронесли какую-то керамическую куклу, якобы из имения какого-то важного чиновника при дворе Николая Первого. Судя по стартовой цене, царь Николай ее лично обжигал и расписывал, а потом подарил верноподданному. За такие деньги в Китае можно целую терракотовую армию заказать. По качеству явно не будет хуже. Но свой покупатель на такую милую игрушку, хоть и сомнительного происхождения, рано или поздно найдется. Это будет или человек, понимающий в искусстве (при условии, что кукла все-таки настоящая), или человек, делающий вид, что разбирается в искусстве. Что интересно, представители второй категории явно превалируют перед первой. Тут ведь важен не факт обладания, тут важна демонстрация того, что ты можешь позволить себе какую-то непонятную хреновину за охренительные деньги.

Людей в зале было немного, где-то около двадцати. Кого-то я здесь раньше видел, кого-то нет. Сидя у стены мне было проще наблюдать за остальными, самому оставаясь при этом практически незаметным.

Недалеко от меня в первом ряду расположилась Эльвира Валерьевна Скокова – миловидная женщина лет сорока с небольшим и по совместительству владелица аукционного дома. Выглядела хозяйка лет на десять моложе. Лично мы знакомы не были, но Эльвира Валерьевна частенько фигурировала в желтой прессе в разделе светской хроники. Как я понимаю, она сама и оплачивала эти статейки, чтобы лишний раз напомнить о себе и своем бизнесе.

Изначально аукционный дом носил поэтическое и оригинальное название «Эльвира». Была такая мода у состоятельных людей в лихих девяностых – давать названия предприятиям имена жен и любовниц. Правда, позднее название трансформировалось в «El Viro». Не очень понятно, что именно оно означало, но владельцы, видимо, считали, что в этом названии есть аристократичный лоск и благородство.

Аукционный дом был подарком одного авторитетного человека своей молодой супруге. С одной стороны, это было желанием порадовать женушку и занять ее хоть каким-нибудь делом, с другой стороны, это была возможность лишний раз козырнуть перед «пацанами» – «а моя-то искусством рулит».

Новоявленные хозяева жизни быстро облюбовали «El Viro». Он стал таким элитарным клубом, в который приходили, чтобы померяться толщиной золотой цепи, размерами мобильного телефона и длиной ног любовницы. Следом потянулись и прочие артисты да музыканты, влекомые халявными бутербродами с икрой и дорогим шампанским. Жизнь в «El Viro» бурлила, гости готовы были на кураже тратить громадные деньги за любую безвкусицу. Хотя нужно признать, периодически на торги выставлялись вещи, которые действительно представляли культурную или историческую ценность. Но это было скорее исключением из правил. Казалось, что этот праздник никогда не закончится, но жизнь распорядилась иначе.

Муж Эльвиры Валерьевны неожиданно отошел от дел. Полностью. Причиной стали разногласия с «партнерами по бизнесу», которые закончились перестрелкой и пышными похоронами. Безутешная вдова, проходившая в трауре целую неделю, была вынуждена самостоятельно заниматься предприятием. Товарищи мужа некоторое время помогали, а «Мисс Чего-то-Там-94» эту помощь великодушно принимала, не забывая про благодарность для каждого из своих благодетелей.

Но времена стремительно менялись, менялись и приоритеты. Нелепый шик и помпезность постепенно уходили на задний план, кич переставал быть признаком успешности и крутизны. Атмосфера в «El Viro» становилась все академичней, золотой дождь сменился редким накрапыванием.

Изменения чувствовались и в самом аукционном доме. Он старел, все больше и больше напоминая какой-то краеведческий музей или дом-усадьбу. Былое богатство и блеск тускнели и покрывались пылью. Характерный нафталиновый запашок постепенно входил в свои права.

Но, тем не менее, бизнес госпожи Скоковой еще держался на плаву. По старой памяти заглядывали и некоторые уцелевшие коллеги мужа, переквалифицировавшиеся в уважаемых бизнесменов, банкиров и депутатов. Какой никакой, но дополнительный PR и доход это приносило.

– Лот номер восемь! – голос ведущего торгов вырвал меня из раздумий.

– Картина звезды русского авангарда начала двадцатого века Ильи Стражникова – «Мескалиновый шторм»! – распинался приглашенный актер, несколько раз успевший засветиться в паре-тройке сериалов. Больше всего этот толстоватый ведущий, облаченный для солидности в смокинг, напоминал мне пингвина. Того самого, киношного.

Вряд ли кто-то в зале вообще знал, кто такой Илья Стражников. Но раз такой солидный с виду дяденька говорит, что звезда, значит – да, звезда. Звездище!

На сцену внесли полотно, на котором красовалось что-то расплывчато-цветастое, от чего даже рябило в глазах. Я слышал, что один авангардист делал себе клизмы красками, а потом справлял свои дела прямо над холстом. Тут, похоже, технология была та же самая.

Ради интереса я решил проверить фамилию Стражникова в интернете. Услужливый Google выдал мне несколько ссылок на эту фамилию. Пара невнятных статей на левых ресурсах скупо сообщали, что, да, был такой художник, замученный и недооцененный. И все.

Даже странно как-то. Все это напоминало фейк. Причем фейк, состряпанный на скорую руку и явно впопыхах.

– Стартовая цена – сто тысяч рублей! – распорядитель объявил это таким тоном, словно занимался благотворительностью.

Но ажиотажа не последовало, только тихое перешептывание прокатилось по рядам.

– Сто тысяч рублей – раз! – начал отсчет человек-пингвин.

Желающих приобрести картину пока не было.

– Сто тысяч рублей – два! – снова стукнул молотком распорядитель.

– Только посмотрите на этот шедевр, на классику русского авангарда! – ведущий начал расхваливать лот, чтобы не пришлось его снимать с торгов. – «Мескалиновый шторм» станет украшением любой галереи.

– Сто тысяч! Сто тысяч – девушка во втором ряду! – радостно закричал ведущий, указывая молоточком на поднятую в зале руку.

Я даже привстал со своего стула, чтобы посмотреть на возможного покупателя. Не знаю, что там у художника было с мескалином и какой от него эффект, но чтобы купить это, точно нужно быть под чем-то.

– Сто тысяч – два!

– Сто тысяч – три! – ведущий занес молоток над деревянной наковальней, уже мысленно переходя к следующему лоту. Но я буквально на доли секунды его опередил.

Глубоко выдохнув, я поднял правую руку:

– Сто пятьдесят!

Похоже, распорядитель никак не ожидал подобного развития событий.

– Сто пятьдесят? – переспросил ведущий, и тут же продолжил. – Отлично! Господин справа! Сто пятьдесят тысяч рублей за картину «Мескалиновый шторм» – раз!

Я почувствовал на себе любопытные взгляды.

Зачем я полез в торги? Ради интереса, надо же разбудить это сонное царство. Можете считать это внезапным помутнением сознания, флюиды «Мескалинового шторма» добрались и до меня. Покупать картину я не собирался, просто немного подразню. Если кто-то действительно хочет купить этот наркотический бред, он его купит.

– Двести! – девушка из второго ряда не стала ждать удара аукционного молотка.

– Двести пятьдесят! – я тут же повысил ставку, демонстрируя всю серьезность своих намерений.

Похоже, третьей силы в этом противостоянии не намечалось.

Распорядитель, не начиная счет, посмотрел на девушку, ожидая, что она продолжит торговлю.

– Триста! – барышня не разочаровала ведущего. Но только ее «триста» больше напоминало презрительное «фыр». Примерно так фыркали аристократы в сторону внезапно разбогатевших буржуа, случайно оказавшихся в высшем свете.

Я узнал девушку – госпожа Тураева собственной персоной. Она не гналась за публичностью, но при этом была вполне узнаваема. Тураева вела многие бракоразводные процессы в богемной среде. Ее участие практически гарантировало победу одной из сторон. Но при этом адвокат Тураева была крайне разборчива в клиентах. Она руководствовалась не только процессуальным кодексом, но и собственными представлениями о нравственности и справедливости. Загулявшие мужья, меркантильные стервы и моральные уроды – все они шли лесом. Конечно, с учетом яркой внешности и молодости Тураеву поначалу не воспринимали всерьез, но она быстро заставила злопыхателей заткнуться. В голливудских фильмах, для возбуждения зрительского интереса, молодые девахи модельной внешности частенько демонстрируют феноменальные умственные способности. Тут был примерно такой же случай, но только с одной лишь разницей – это была правда.

Адвокатесса периодически появлялась на подобных мероприятиях и прикупала какие-то предметы старины. Ясен пень, что действовала она по чьей-то указке.

– Триста пятьдесят! – я решил продолжить игру, не сомневаясь, что после меня ставка снова будет повышена.

Но моментального ответа не последовала. Тураева взяла паузу.

Вот тут я слегка занервничал. Уж очень не хотелось повторить судьбу Бендера и Воробьянинова, которых после отказа платить выперли с аукциона под всеобщее улюлюканье.

– Триста пятьдесят тысяч рублей – раз!

Тураева не спешила вмешиваться.