Глава 3. Все проблемы в голове, тем более, если она рыжая

(Из записей инспектора Лестрейда)

10 августа 1891

Некогда жирные щеки побледнели и отвисли. Лицо, перенесшее лишения, тем не менее сохраняет некоторые основополагающие черты присущей внешности. Передо мной душераздирающее зрелище, превзойти которое в его трагизме суждено не многим воплощениям страдания. Джабез Уилсон – не то чтобы толстяк, но явный любитель вкусно и плотно поесть, еще недавно благополучно упитанный, а теперь волей жестокой судьбы принужденный к длительному воздержанию от пищи. В состоянии истощения и обморока он был доставлен в госпиталь, где мне не сразу удалось уговорить врача позволить беседу с единственным пока свидетелем по делу, которое газетчики, едва только станет об этом известно, несомненно, в своей крикливой манере нарекут «ограблением уходящего века».

Конечно, из гуманных соображений стоило бы дать ему время прийти в себя, но сейчас время – непозволительная роскошь. Да и роль этого несчастного нуждается в прояснении, так что судить о его непричастности пока рано.

Три часа назад в кобургском отделении «Си Эс банка» [City & Suburban bank. – Прим. ред.] была обнаружена пропажа крупной суммы. Тридцать тысяч французских наполеондоров исчезли через дыру в полу подземного хранилища, аккуратно прикрытую придвинутой на место плитой. По счастливой случайности (если так можно выразиться в подобной ситуации) в выходной день возникла срочная необходимость попасть в хранилище, иначе исчезновение обнаружили бы только в понедельник, на что, конечно же, делался расчет. Мистер Мерриуэзер, нервический господин, возглавляющий пострадавший филиал, не нашел ничего лучше, как призвать на помощь сразу обе конкурирующие фирмы – полицию Сити и Скотланд-Ярд. Наши соперники, у которых банк располагался практически под носом, прибыли вперед нас и первым делом ринулись в хранилище. Мы застали их уже на выходе изрядно озадаченными. Встреча прошла под знаком сдерживаемого неприязненного недоумения инспектора Джилларда, олицетворяющего собой силы Сити, возможно лучшие. Он решительно не понимал, что мы делаем на его территории. Признаться, я тоже, и осознание нашего двусмысленного положения принуждало меня помалкивать, пока немалая часть энергии и невымышленных способностей Джилларда отвлекалась на болезненную ревность в наш адрес. Последний шанс разрядить воинственную атмосферу был упущен, когда Джиллард категорически отказался объединить усилия и сформировать единое следствие, настояв при этом еще и на своем преимуществе во всех смежных аспектах, где неизбежно пришлось бы делить или совмещать полномочия. Первым таковым, примененным на деле, стало его право первоочередности в проведении всех процедур дознания, для чего он уединился с управляющим в его кабинете. Нам не оставалось ничего иного, как спуститься в хранилище, которое Джиллард уже обследовал, и тут неожиданно судьба выказала притесняемым свое великодушие. Из всей массы прибывших полицейских, по обыкновению крупных и рослых, именно среди моих людей нашелся единственный щуплый человечек – детектив-сержант Трэйси, чьи узкие плечи позволили ему протиснуться в инженерное сооружение удачливых грабителей. Трэйси, так ни разу и не застряв, проследовал по обратному маршруту похитителей, и тесный тоннель привел его в погреб дома. Там в одной из комнат им и был обнаружен несчастный узник. Это был владелец дома Джабез Уилсон. Вывеска с его именем над входом сообщала, что здесь находится и ссудная касса, а ниже ее, на двери, в вершинах невидимого прямоугольника, расположились четыре мелких бумажных клочка – таких, которые оставляет за собой по углам оторванный лист бумаги. Кое-кто из соседей оказался поблизости и подтвердил, что несколько последних дней на двери Уилсона красовалось написанное чернилами объявление, в котором сообщалось, что касса временно не обслуживает и выдача ссуд возобновится только в пятницу, восьмого числа. Разумеется, в тексте не было ни слова о том, что деятельность кассы приостановлена, так как ее владелец намеревается просидеть все эти дни крепко привязанным к стулу, с заведенными за спину руками, с кляпом во рту и завязанными глазами. Как бы то ни было, именно в таком положении он и был обнаружен, причем невольник продлил свое отсутствие дольше заявленного на два дня с лишним. Голова его свисала к груди, и, когда Трэйси взялся оказывать ему необходимую первую помощь, он почти не реагировал и не отзывался на вопросы. Как он показал позже, в таком положении его продержали несколько дней. Кляп вынимали лишь на минуту, чтобы дать воды. Его не кормили вовсе, на шее соорудили хитроумную удавку, затягивающуюся от малейших попыток пошевелиться. Иными словами, он пережил жесточайшее заточение, в сравнении с которым пребывание в Нью-Гейте или в Пентонвилле покажется восхитительным отпуском, в память о котором обязательно привозят открытку с запечатленным на ней видом благостных мест. Напряжение неудобной позы, голод и длительная неподвижность изнурили его до бесчувствия, и, когда его обнаружил Трэйси, он был в состоянии, близком к помешательству. Вернуться к банку Трэйси предпочел уже по улице, но ему хватило такта и сообразительности проделать это и сообщить мне о своих достижениях незаметно от рыскающих поблизости подчиненных Джилларда.

Дом Уилсона находился на Сакс-Кобург-сквер, всего в какой-то сотне ярдов от банка, но, преодолев их, мы оказались в районе совершенно иного рода. Впрочем, подобная перемена неудивительна для Лондона. Здесь на таком смешном отрезке вполне свободно умещаются контрастные миры наполненных шумным гомоном центральных артерий Сити со снующими по ним юркими кэбами и степенными омнибусами и тихих непрезентабельных закутков вроде той же Сакс-Кобург-сквер с чумазыми домишками и клочками облезлой растительности.

Даже не принимая в расчет кодекс джентльмена, соображения элементарной порядочности подразумевают ответственное отношение к собственным обязательствам, к числу которых принадлежит своевременный возврат долга. Чувствуя себя в определенной степени задолжавшим инспектору Джилларду, я решил не тянуть с оплатой по счету и предпринял все нужные меры, чтобы вынос неспособного передвигаться самостоятельно Уилсона из дома и его переезд в экипаже в больницу прошли мимо внимания людей из полиции Сити. Я прекрасно понимал, что у них нет выбора, кроме как пройти путем Трэйси, ради чего они в настоящий момент перетряхивают свой штат в поисках агента подходящей комплекции. И тем не менее, стоя в погребе Уилсона и поглядывая на вход в лаз, я сумел удержать себя от искушения забаррикадировать его массивной антресолью, дабы спущенный в нору со стороны хранилища фокстерьер конкурентов не вернулся назад ни с чем. Тем более что бедняге, не имевшему возможности развернуться, пришлось бы проделать обратный путь, так сказать, задним ходом, в том числе и умудриться таким способом преодолеть почти вертикальный подъем к выходу из норы. При этом я, конечно, осознавал, что являюсь не первым, кому пришлось побороть такой соблазн. Грабители тоже в некотором роде пошли против своих интересов. Они не только не умертвили Уилсона, но и сделали все, чтобы он был вовремя обнаружен. Вовремя для его спасения. Такое благородство оставляло нам шансы отыскать их и выразить им признательность за столь редкое в их среде качество. Досадно было осознавать, что я себе позволить такую же душевную щедрость к Уилсону не могу. Одежда Трэйси пришла в полную негодность, и я не имел права потерять добытую такой ценой фору перед Джиллардом. Этим и объяснялась бесцеремонность, с какой я настоял на скорейшем допросе свидетеля. Впрочем, мне особо не препятствовали. Уилсону уже полегчало настолько, что он отведал бульона и попробовал занять историей своих злоключений сиделку. И все же передо мной был еще крайне измученный человек, нуждавшийся в паузах, из-за чего разговор порядком затянулся, так что детектив-сержант Пратт, составивший мне компанию, не испытывал проблем с протоколированием полученных показаний.