Глава 7

За время наших коротких встреч в стенах следственного изолятора я не замечал ее привлекательности. Перед моими глазами были только звезды на ее погонах на фоне синей прокурорской формы. Всё. Не видел и не хотел видеть ничего, кроме этого. Все изменилось именно в тот момент, когда парни сдернули с ее хрупкого тела форменный пиджак… Нет, моя ненависть к ней никуда не исчезла, но она на какое-то мгновение замерла, словно притихла, разглядев в объекте своей одержимости совсем молодую, потрепанную девчонку с распахнутыми от ужаса серыми глазами на кукольном лице которой застыла гримаса полной обреченности…

«Сука! Ведь знала, что делала, когда совала мне это яблоко! Да и ей ли не знать! Она еще до выхода из СИЗО не дошла, как на всех его этажах обсасывали случившееся!»

Когда увидел ее сегодня желал разорвать! Взять и своими руками напополам в стороны разломать, до хруста костей, как то самое клятое яблоко. Когда ее тела коснулись чужие руки, меня как опасной бритвой по венам полоснула бешеная ревность! У этого чувства столько острых граней! До дрожи в руках хотел унизить ее сам, но статус не позволил, поэтому сидел и смотрел, как ее ломают другие, вскрывая женское тело, как подарок… Только этот подарок – мой!

– Козырь, вот это гостинец! … – А продолжить можно с ней когда? … – Может мы ее в карты разыграем?

Я лишь отмахнулся от обезличенного многоголосья, встал из-за стола, на котором ловко убирали беспорядок нанятые для обслуживания сегодняшнего банкета молчаливые официанты, и отошел к большому панорамному окну, позволив себе остаться в относительном уединении…

Усталость тяжело легла мне на плечи, укутав их, будто старенькой маминой шалью. Свинцовая серость и октябрьский холод на улице как раз под стать моему паршивому настроению. Опёршись об стену одной рукой, медленно сжал ее в кулак. Вспоминая безысходность, почти агонию в глазах той, что так ненавидел, с трудом подавлял невыносимое желание разбить костяшки своих пальцев в кровь…

Девчонка еще не знает, что эта мрачная безысходность у нас с ней одна на двоих… и делить мы ее будем поровну!

Мое одиночество грубо прервал подошедший ко мне Серый:

– Ну так что ты решил на счет девчонки? В расход ее?

– Не знаю, – честно ответил я, – Можно убрать… но мою ситуацию это не изменит. Бл.ть! – громкое ругательство сорвалось с плотно сжатых губ, – Ты же все знаешь и без моих устных подтверждений. Ты же мне обещал, что дело закроют! Совсем закроют, а не поменяют мне меру пресечения на домашний арест!

– Кто знал, что ее папаша-пенсионер поднимет все свои связи?! – затараторил от волнения Сергей, – Ее вся столица ищет! Носом землю роют и если не сегодня, так завтра, придут сюда, к тебе с обыском, заметь, на законных основаниях! Убирать ее нужно! Срочно! Сегодня! Пулю в лоб и нет проблемы!

– Сережа, – не сдержавшись рявкнул я, – не папаша-пенсионер, а генерал-прокурор в отставке! Вы все должны были предусмотреть и, в первую очередь, устранить его, а уже потом его дочку в подвал дергать!

– Так мы ее сейчас… и…

Я лишь отмахнулся, жестом обрубая его неумелые попытки оправдаться.

«Сука! В шахматы их что ли играть научить! Ведь дальше своего носа ни черта не видят!»

Гул голосов стих, и я резко обернулся, вновь разглядывая вошедшую. В звенящей тишине зала она идет прямо ко мне, упрямо вздернув свой подбородок, не сводя с меня серых влажных глаз. Остановившись рядом, упорно молчит, поэтому я, кивнув парням, давая отмашку на продолжение сегодняшнего банкета, все свое внимание переключаю только на нее. До зуда в ладонях хочется схватить ее рукой за горло и прижать к стене, резким, внушительным ударом сбить с нее всю раздражающую меня спесь, но я сдерживаюсь и только поэтому делаю полшага назад, увеличивая, почти смешное для моей непримиримой ненависти, расстояние между нами…

– Я могу прямо сейчас убрать тебя. Никто и никогда не найдет твое тело. Следов не останется.

– Знаю.

– Но у тебя есть выбор… Я предлагаю тебе его, – продолжаю я. – Мое дело еще не закрыто, и оно до сих пор находится под твоим надзором. Я отпускаю тебя прямо сейчас, и ты делаешь все, чтобы свести это уголовное дело, в отношении меня, «на нет», либо… – сделал натянутую паузу, – ты не выйдешь отсюда. Игр больше не будет.

– Ты не оставляешь мне выбора! – зло шипит она.

– У тебя, в отличие от меня, выбор-то как раз есть…

***

Смотрю в его глаза и ищу там правильный ответ, глупо надеясь, что он просто блефует, но раскаленная и до этого момента подвижная янтарная лава эмоций в них будто застыла в ожидании моего решения. Время идет, а я молчу, следя за тем, как от растущего нетерпения расширяются черные зрачки его глаз и вот они уже закрывают почти всю цветную радужку, напоминая мне два бездонных непроглядных провала…

Становится по-настоящему страшно!

Поежилась потому, что, по ощущениям, в переполненном людьми зале, становилось всё холоднее и даже дыхание срывалось с моих губ и оседало на плотной ткани форменного пиджака лёгким облачком незаметного глазу инея. Всего один шаг отделяет меня от смерти… и лишь один, единственно верный ответ вместе с тихим рваным полустоном нарушает выжидательную тишину между нами:

– Согласна. Но я хочу уйти прямо сейчас.

Простой и, явно, ожидаемый им ответ, от которого его глаза, к моему удивлению, темнеют еще сильнее… секундное промедление, и он делает шаг в сторону. Больше нет никаких лишних разговоров, уточнения существенных деталей наших договоренностей и дополнений к взаимным обещаниям – все предельно ясно… ему достаточно моего слова, и он отпускает меня.

Еще раз бросила на него настороженный взгляд и так же молча двинулась к выходу.

Иду, а те самые нелюди, которые еще полчаса назад готовы были разорвать меня с легкой отмашки и по приказу своего хозяина, покосившись на меня осторожными взглядами, расступаются передо мной, прекрасно понимая, чем может грозить каждому из них мое освобождение.

Моя свобода – их вполне вероятный приговор.

Я – следователь прокуратуры и они под моими ногами, как громоздкие плавучие льдины, которые я с легкостью могу поломать, лишь наступив на них. Иду, но ни один из тех, кто мысленно уже приговорил меня к смерти, не останавливает меня. Как цепные псы с голодным блеском обречённых глаз, словно по команде замерли, отсчитывая мои шаги, ведя обратный отсчет последних дней до своего вероятного заключения под стражу.

– Провожу вас, – услышала мужской обезличенный голос за своей спиной, – вам вызвать такси?

Я лишь отрицательно мотнула головой и следуя указаниям, вмиг ставшего услужливым, провожатого, ловко преодолела незнакомые коридоры большого дома и толкнула довольно внушительную стальную входную дверь, навалившись на нее своим телом. За моей спиной все еще слышался разноголосый шум возобновившегося хмельного веселья, а встречный ветер с улицы растрепал пряди моих волос, дёрнув их из пучка и освежил мое лицо, швырнув в него несколько капель холодного осеннего дождя…

Не думая, быстро спустилась с парадного крыльца и, стянув дрожащими руками ворот пиджака, кутаясь в его плотную ткань огляделась по сторонам: за городом. Предполагая возможное расстояние до ближайшей крупной автомобильной трассы, ведущей в столицу, в голос простонала от неподдельного разочарования.

По всей видимости затяжной, моросящий дождь слепит глаза, щекоча мое горло. Больше всего боюсь, что это вовсе не дождь, а бессильные слезы профессионального позора на моих щеках…

Не хочу признаваться даже самой себе в своей чудовищной слабости, поэтому робко пробую капли на соль, языком слизывая их с пересохших от физического истощения губ. Словно наказывая меня, дождь зарядил сильнее, выбивая мои слезы, но я продолжаю идти вперед, лишь единожды остановилась, оглянувшись назад…

Порывистый ветер треплет мои волосы, но я откидываю их, придерживая одной рукой, поднимаю голову вверх. В панорамном окне второго этажа застыла знакомая мужская фигура. Лишь силуэт… но я узнала его – Козырев.

Он стоял и смотрел вниз, прямо на меня. Я резко вздернула подбородок вверх и демонстративно подняла свободную руку, показав ему средний палец… а потом, решительно развернулась и, выпрямив спину, пошла дальше.

***

Дождь, казалось, зарядил надолго, заплакав сильнее. До этого монотонный, а теперь резко усилившийся шелест насквозь промокших крон деревьев показался мне сдавленным природным всхлипом…

Совсем недавно еще разноцветные листья, сплошь покрывающие дорогу до оживлённой автострады, быстро замесились в жидкую грязь, облепляя туфли, затрудняя моё дальнейшее продвижение вперед. Словно идя по мелкому, но от этого не менее отвратительному болоту я, с неприятным, хлюпающим звуком с трудом выдергивала свои ноги из вязкой трясины, кутаясь в мокрый пиджак, который, скорее окончательно выстуживал мое продрогшее тело, нежели сохранял его ускользающее тепло.

Вместе с дождём, вторя ему, из моих глаз крупными каплями падали слёзы, оставляя горячие потеки на щеках и оседая солоноватым привкусом у меня во рту. Снова и снова тыльной стороной ладони яростно размазывала их по лицу, а потом подносила озябшие руки ко рту и дышала в них, пытаясь согреть ставшие вдруг непослушными пальцы…

Слепо дернулась в сторону, с дороги, когда заметила слабый свет фар, скользящий вдоль сверкающей ряби многочисленных луж, быстро догоняющего меня автомобиля. Взгляд испуганно метнулся вперед, высматривая там хоть какой-то намек на возможное близкое расстояние до трассы, но его не было. Только сырая темень, да низко склонившиеся под тяжестью мокрых листьев, кроны, уставших от осенней непогоды, деревьев…

Конец ознакомительного фрагмента.