Глава 3. От ненависти до любви и обратно

Алекс стоял в гостиной напротив камина и рассматривал их семейные фото. Он выглядел уставшим, подавленным и хмурым. С отцом возникало много разногласий, как бывает у всех детей с родителями, но с самого детства тот был эталоном для своего мальчика. Именно таким, в тайне, Александр Воронцов мечтал стать: похожим на своего отца, Виктора Семеновича.

На самом деле Алекс ничем не походил на сдержанного графа. Он был более эмоционален. Виктор Семенович держал все в себе и никогда не говорил ничего лишнего, тогда как сын часто говорил, а после думал. Лишь с возрастом Воронцов-младший стал сдержаннее, да и то ему иногда хотелось подурачиться со всей детской непосредственностью и глупостью, до смеха со слезами вперемешку.

Поездка на кладбище далась нелегко. Алекс старался из последних сил сдержать эмоции. Когда мама позвонила месяц назад, казалось, горю не было предела. После приходила мысль, что, чем больше времени пройдет, тем легче будет перенести потерю. Пока его от нее отделяют тысячи километров, невозможно остро прочувствовать всю боль. Позже она должна притупиться. Обязана. Но легче не стало. При одной мысли о том, что, пересекая порог дома, он больше не услышит отцовского голоса где-то в глубине комнат, не почувствует его крепких объятий, заставляла терять самообладание. Ноги почему-то становились ватными, и было тяжело дышать. А ведь он у матери остался единственной опорой в этом мире.

О пении придется забыть. Забыть навсегда. На его плечи ложится управление семейной компанией. От него зависит теперешнее благополучие семьи и всех тех людей, кто на них работает многие годы. Раньше, при отце даже мысли не возникало, что в семье что-то может пойти не так. И теперь Алекс почувствовал себя мальчишкой, стоящим на лыжах перед спуском, как тогда, в детстве, когда отец пытался уговорить его съехать с холма. А он боялся до слез, и папа нашел слова, которые вселили в него уверенность. Сейчас Александр Воронцов так и не мог вспомнить, что же тогда сказал отец. Только одно он помнил точно: после этого склон показался не таким уж крутым, комок в горле растаял и там, внизу, его ждала победа.

Невеселые мысли прервал оживленный спор их повара Жака и друга Алекса, Глеба, который приехал вместе с ним поддержать и погостить в их семейном особняке. По счастливой случайности приятный улыбчивый паренек, с которым Александр познакомился несколько лет назад в чужой стране, оказался родом из его же города. С тех пор они стали не разлей вода. Александр всегда восхищался дружбой отца и Григория Филипповича Вересковского. Они напоминали английских джентльменов или лордов из фильмов про старую Англию, потому эта дружба, казалась, будто прописанной в книге. Совершенно нереальной, эталонной. Раньше Алекс даже не задумывался, что в жизни без такой поддержки, каковую составляли друг другу Воронцов и Вересковский, просто нельзя. До тех пор, пока не встретил Глеба. Простой мальчуган, совершенно далекий по статусу и положению, имеющий совершенно иные интересы, стал практически братом, и молодой Воронцов искренне полюбил этого болтливого беззаботного и веселого паренька.

– О! Мадонна! Нет! Моветон, месье!

– Та якой я вам «месье»! Вот елки-палки! Глеб я, господин… Паганель!

– Мсье Воронцов, Александр Викторович! Если Вам не нравится мое произведение искусства, я ухожу, я не достоин – мне здесь не место.

– Та погоди ты, Паганель! Шо случилось, объясни толком?

– Уберите от меня этого неразумного человека!

Александр, увидев более, чем комичную картину, где повар-француз, именитый шеф в десятом колене, в истерике срывает передник, спасаясь от Глеба, который пытался что-то ему доказать на ходу, от души рассмеялся. Тогда как еще пять минут назад, он даже представить себе этого не мог. Алекс сразу догадался, что коль месье Жак в таком состоянии, значит, его утонченная натура не выдержала простоватого натиска Глеба, касающегося его стряпни.

– Жак! Жак! Успокойся! Никто не посягает на твои шедевры. Ведь, правда, Глеб?

– Ну, я… это…

– О, Мадонна! Как можно? Как можно?

– Что случилось, брат?

– Я пошел на кухню, ты ж знаешь, это мое любимое место. Кстати, теперь я знаю, как должна выглядеть кухня моей мечты, – Глеб расплылся в блаженной улыбке и поднял глаза на потолок, судя по всему визуализируя свою мечту.

– Это МОЯ кухня! – отчеканил француз.

– Погоди, Жак! Глеб имеет виду, что у тебя роскошная кухня – мечта любого повара. И себе, дома, он хочет точно такую же. – Француз слегка расслабился.

– Я пошел просто посмотреть. Увидел, как он там готовит какую-то абракадабру и сказал, шо борщика бы, можно с галушками, та котлет. Тем более, у нас принято по таким грустным поводам подавать именно борщ. А он мудрует.

– Ну, знаете ли, месье! Это не абракрабадра, а… Это… это… Я – творец, я – гурман, а этот…, – повар закрыл глаза ладонью и запрокинул голову.

Алекс снова расхохотался.

– Жак! Я обещаю, что месье Глеб больше не будет так бесцеремонно говорить о твоих кулинарных шедеврах. Кухня – твоя и ты там господин. Так что, ступай и продолжай колдовать над обедом, а я поговорю с другом!

Кинув вражеский взгляд на Глеба, Жак удалился. А молодые люди, едва дождавшись, пока он скроется за дверями хозблока, прыснули со смеху.

– Де ты раздобыл такое чудо? Та его только по телеку в шоу показывать! Я ж ниче такого не имел в виду. А он закатил истерику!

– О, друг мой! Ты посягнул на святая святых – кухню. Единственное железное правило в этом доме для всех гостей в обход «чувствуйте себя как дома» – это забыть, что тут есть кухня.

– Как это? Как это забыть?

– Не кипятись. Я думаю после некоторых переговоров, месье Жак сжалится и позволит тебе наблюдать за тем, как он творит. Дай ему к тебе привыкнуть. Все творческие люди немного сумасшедшие. И он вполне заслуживает всех своих трехэтажных званий, а потому не терпит конкуренции себе. Здесь на кухне, он – Бог и царь. Уж извини, даже я не в силах бороться с такой монополией.

– Я не посягал ни на шо, просто хотел как лучше, а он… Тоже мне, Паганель лягушачьи лапки!

– Ц-с-с! Еще обидится.

– Де вы его откопали? Сколько ему лет? Он безразмерный какой-то.

– Жаку? Хм… Да за полтинник давно перевалило. Скоро шестьдесят. Он работал в нашем французском ресторане. Отличный малый, между прочим, если не говорить о еде. Очень талантлив. Как-то с ним случилась беда. Что-то там перевернулось, он вдохнул какой-то дряни… не знаю точно, но в результате повредил легкие, развилась сильная аллергия, отдышки начались. А как готовить с таким недугом, если постоянно специи и прочее в тесном контакте. Жак впал в депрессию. Отец предложил ему пожить в Крыму, типа климат волшебный и все такое. Тот согласился, ну, а когда ему через неделю здорово полегчало, француз поездил по окрестностям, и наотрез отказался возвращаться домой. Так и живет здесь уже лет двадцать.

– А шо ж он не в ресторане творит?

– Сказал, что для него честь работать у отца, спасшего его от немыслимой гибели во всех смыслах. С таким здоровьем он бы долго не проработал и не прожил.

– Понятно. Значит, буду осторожнее с месье Паганелем.

– Он, кстати не Паганель, а Паскаль.

– А есть разница? Все равно лягушатник.

– Ладно, не дуйся! Твоим борщам и даже пиццам все одно равных нет.

– А шо он все время «О, Мадонна!»? Это мне напоминает хозяйку нашей итальянской квартиры.

– А! Да так. Жак считает себя французом, несмотря на то, что ему от отца достался совершенно итальянский темперамент и корни тоже. – Жак родился и жил во Франции с матушкой, но отец принимал горячее участие в воспитании. Хотя и жил с ними не все время.

– А-а-а, то-то он так жестикулирует, когда говорит. Значит лягушачьи лапки с пастой.

– Глеб! – Алекс снова не удержался от улыбки.

Их милую беседу нарушила Элеонора Павловна, принесшая кофе:

– Мальчики мои дорогие, давайте выпьем кофе перед нашим поздним обедом. – Месье Жак любезно приготовил его по нашему любимому рецепту.

– Ну, коль месье Жак готовил, то конечно! – сказал Алекс.

– Спасибо, Элеонора Павловна!

– Это тебе спасибо, Глебушка. Если б не ты, Сашенька бы с трудом переживал смерть отца.

– Та шо вы, Элеонора Павловна!

– Да-да-да и не отпирайся!

Глеб скромно опустил глаза:

– Кстати, Вам с Алексом поговорить нужно, я пойду на кухню. Буду наводить международные мосты.

– вы только там не убейте друг друга сковородками, – заметил Александр.

– Постараюсь, как можно дипломатичнее и тише. – Глеб откланялся и исчез в направлении кухни вместе со своей чашкой.

– Какой умный мальчик. Такой тактичный. А что у них с Жаком?

– Не сошлись во мнениях на предмет обеденного меню.

– Надо же!

– А что ж вы хотели, мама, это ж два мастер-шефа. Вот и нашла коса на камень.

– Сашенька, ты у нас теперь единственный мужчина в семье, ты у руля. Можешь обращаться ко мне на «ты».

– Мам, ну что вы!

– Алекс, не обсуждается. Мужчина должен быть в семье главой.

Александр помог матери, сесть в кресло, а после устроился на диване напротив нее и отхлебнул ароматного напитка:

– О чем вы хотели поговорить? Я так понял, что есть какое-то завещание у отца. – Воронцов младший стал расстегивать манжеты своей темно-синей рубашки и подкатывать рукава до локтя. – А в чем тут может быть проблема: я единственный наследник, вы – мать семейства. Империя в надежных руках.

– Сашенька, что ты с одеждой делаешь? – мягко заметила мать, внезапно оттягивая тему. Я же тебе сколько раз говорила.

– Мамуль, мне так удобнее. Могу я почувствовать себя комфортно в своем доме? Ведь никого нет. Давай опустим строгости? – Алекс снова потянул к себе кофе.

– Хорошо, сын, – сдалась графиня.

– Мам?

– Я не знаю, как тебе сказать и с чего начать… Господин Кошкин, Варфоломей Борисыч, хотел поговорить с тобой сам, но я решила, что лучше сначала это сделаю я.

– Мама, не волнуйтесь так, говорите, как есть, – он поставил чашку на столик и взял руку матери в свои.

– Видишь ли…

Александр, заметив колебания матери, осторожно предположил:

– Мам, я что, не единственный наследник? Папа Вам… простите… – молодой человек запнулся, – он не был честен с вами? – во рту появился вкус горечи, при одной мысли, что сейчас пошатнутся все его жизненные идеалы.

– Нет-нет, Сашенька, что ты! Мы с отцом очень любили друг друга. Ты единственный наследник. Дело не в этом. – Александр выдохнул, от сердца отлегло. – Помнишь, как отец в наказание тебя в армию отправил?

– Еще бы, такое забыть. Помои вместо супа и ватные сосиски.

– Настя Вересковская тогда тоже в неприятную историю попала.

– Ну, да, помню, – Алекс стиснул зубы при неприятном воспоминании.

– В общем, ваши отцы тогда в назидание непослушным детям и с целью сохранить целостность Империи VERITAS составили документ, по которому вы с Настей сможете получить свои части наследства лишь в том случае, если поженитесь и проживете в браке 5 лет. Иначе VERITAS отойдет независимому фонду и ее распродадут по частям.

Алекс почувствовал, как дрожит рука матери в его ладонях. Неожиданное волеизволение отца повергло в шок и его. Не то, чтобы он совсем не собирался жениться, и не то, чтобы не сейчас. Но на Насте…

– Сашенька, отец тогда в сердцах подписал документ, и Григорий Филиппович тоже. Просто, когда бумага потеряла актуальность, дети выросли, остепенились, про нее забыли. Да я сама забыла, пока не случилось это несчастье. А Наталья вообще не знала. Я впервые в жизни увидела, как Вересковские скандалят на людях.