Турики – вот они, пирамидки из мелких камней. Обозначают направление тропы, не дают свернуть на коварные осыпи. И как только эти пирамидки удерживаются на ветру, не падают?

– Нам бы только на медведя не нарваться.

– Медведь – еще не самое страшное в этих местах, – легкий бесшабашный смех несется над перевалом, разгоняет тишину и замирает эхом вдали. – Я тебе вечером такую историю расскажу…

Солнце косо падает на камни, двое бредут по перевалу.

Выдох…

Давно забытая (или не существовавшая вовсе?) комната с белыми стенами, матрасом на полу и плетеным креслом-качалкой. В углу непонятным зверем громоздится без дела мольберт, зато все стены разрисованы. За окном зимняя ночь, подоконник завалило снегом. Но это все снаружи, по ту сторону. А здесь горят живым огнем свечи, двоятся в темном стекле. Их много, они совсем разные. Строгие, высокие и белые стоят стражами на пороге ночи. Толстые огарки, пахнущие корицей, – создают уют и согревают тех, кто внутри комнаты.

– Можно, я останусь тут навсегда?

– Сегодня тебе все можно.

Вдох-выдох, глухой удар сердца.

Солнечная дорога пропахла пылью, на обочине – лютики да крапива. Небо фаянсово-синее, в смешных барашках облаков. Плоское, как с детского рисунка, так и не скажешь, что по нему только что летали.

– Спасибо, что ждал меня весь день!

– Я тебя всю жизнь ждал. Неужели не потерплю еще день?

Здесь нет времени, но все равно кажется, будто оно замерло.

В кузове фургона тряско и холодно, хлопающий тент, рев двигателя. Наружу торчит, белеет в лунном свете ворох досок. Прочь убегает ночная трасса, угрожающе шумит темный лес, а из-под откинутого полога тента посверкивает щедрая россыпь созвездий: вот Большая Медведица, а там – Пояс Ориона.

Тепло тела рядом, запах сигарет и счастливый смешок над ухом:

– Привыкай, это теперь и есть твоя жизнь!

Вдох, зрачки сужаются, картинки мелькают все быстрее.

Это чье-то самое живое, настоящее. Летние дни в сосновом лесу, солнечный ветер на трассе, игра во фрисби на берегу залива, осенние вечера у костра, незнакомые дороги и города, ночи на полу в ярко-желтой ванной, сизый сладко пахнущий дым, олдскульные пластинки и одежда с барахолки, неуклюжие стихи и дикие ночи любви, попутчики, ставшие друзьями, и незнакомцы, так и не ставшие попутчиками, картины, нарисованные на песке, ночные звонки, пропитанные нежностью, глупые пари и умные книги, рассветы на крышах, крепкие напитки и чувства…

И еще уйма всего странного и такого понятного, что не уместилось между двумя ударами сердца.

«И это все мне?!»

Сид

Тишина взвинчена до предела, давит на психику, хочется крикнуть. Ночь за окном совсем темная – даром что белая.

Сид резко откинулся назад. Жалобно скрипнула плетеная спинка кресла-качалки, и поплыли, мерно покачиваясь в полумраке, изрисованные стены. На столе задвоились огоньки свечей.

Впрочем, нынче вечером для Сида весь мир болтало и без любимого кресла. Мир штормило, и за каждым поворотом головы накатывал приступ дурноты.

Сам виноват – не надо было мешать гашиш с коньяком.

Со стены язвительно ухмыльнулся кислотно-сиреневый олень с ветвистыми рогами, увитыми побегами с белоснежными соцветиями.

Сид собственноручно рисовал оленя всю зиму, но, хоть убей, не мог припомнить, чтобы придавал проклятой животине такой злорадный вид.

Но сегодня здесь все равно больше не с кем перекинуться словом.

– Что, приятель? Торжествуешь мое одиночество?

Олень молчал.

Сид фыркнул и потянулся за сигаретами. Закурил и попытался выпустить колечко дыма, но, конечно, губы не слушались, не складывались как надо. Глубоко затянувшись, Сид снова откинулся на спинку кресла, попытался расслабиться.

И в этот момент в коридоре что-то грохнуло, резкий звук ошеломляюще ударил по нервам.

Сид мгновенно вскочил. Сердце зашлось в паническом ритме шамады, опьянение мигом рассеялось.

За дверью установилась настороженная густая тишина.

Он прикрыл глаза, силясь успокоить дыхание. За плотно прикрытой дверью комнаты тянется коридор. Длинный, темный и совсем пустой, если не считать антикварного зеркала и пары чугунных подсвечников на стенах. «Что там могло упасть?»

С одной стороны входная дверь, кухня, ванная, с другой…

Сердце снова помчалось вскачь. С другой стороны – наглухо закрытая дверь во вторую комнату. Там уже много лет никто не живет, но стены до сих пор пропитаны запахом лекарств и отчаяния.

«Что могло там упасть с таким грохотом?»

Сейчас он пойдет и проверит. Сейчас. Вот только уймется дрожь в коленках.

Сид нервно провел ладонью по гладкому затылку, шагнул вперед и порывисто распахнул дверь в коридор. Темный, совсем пустой…

Рыжеволосый мальчик стоит в коридоре. Пол холодит голые пятки, стоять в трусиках и майке зябко. И все же мальчик медлит, переминается с ноги на ногу.

Из-под плотно прикрытой двери стелется полоска света. Свет такой уютный и манящий. Еще оттуда доносится музыка. Чарующе-хриплый и невыносимо нежный голос то опускается до вкрадчивого шепота, то крепнет и словно растворяется в звуках гитары и клавишных.

Колыбельная, решил мальчик. Ему показалось, что пели об одуванчиках на летнем лугу.

Наконец собравшись с духом, он толкает дверь и замирает на пороге.

В комнате горит одинокий ночник под рыжим абажуром, тусклый свет смягчает острые углы, оставляя только самое главное.

А главное – это приземистая тахта в дальнем углу. На ней спит, раскинув руки, худенькая девушка в голубом платье.

– Мама!

Мальчик семенит вперед, несмело подбирается к тахте. Снова переминается с ноги на ногу.

– Мама, проснись, – тоненький голос больше смахивает на мышиный писк.

Бесполезно. Девушка спит, только зрачки беспокойно мечутся под закрытыми веками. Вокруг глаз залегли глубокие тени.

Мальчик разглядывает косу с выбившимися из нее белокурыми прядками, потухшую сигарету, зажатую между пальцев. Наклонившись вперед, он теребит мать за плечо:

– Мама!!!

Где-то хлопает дверь, раздаются тяжелые шаркающие шаги, и мальчик испуганно втягивает голову в плечи, опрометью несется к дверям, но уже поздно.

– Ах ты, паршивец! Сколько раз тебе говорили: сюда не шастать?

На пороге застыла суровая прямая фигура в полосатой пижаме. Кустистые брови, седые виски, цепкий взгляд со строгим прищуром.

Мальчик мямлит, слегка заикаясь от волнения:

– Деда, я только на минутку… Я к мамочке.

– Спит мать, не видишь? – Дед откашливается и опускает руку мальчику на плечо. – И пусть себе спит…

Мальчик поднимает голову, пытается заглянуть деду в глаза. Но тот сверлит взглядом тахту, и горько поджимаются губы, и мелко подрагивает гладко выбритый подбородок.

– Деда, а почему ее никак не разбудить? – тихонько спрашивает мальчик.

Тряхнув головой, дед переводит строгий взгляд на внука.

– Потому что ночь на дворе, только ты барагозишь. А ну, марш в кровать, живо!

Мальчик тихонько вздыхает и покорно плетется обратно в холодный коридор. Уже там его настигает голос деда:

– Ты чего вставал-то? Описался снова?

Мальчик виновато шмыгает носом.

– Не беда, боец… Сейчас переоденемся.

Сид стоял в коридоре, судорожно сжимая кулаки.

Хотелось думать, что завтра, в будничном утреннем свете, он будет со смехом вспоминать этот приступ паники. Хотелось, но пока не верилось.

Собрав всю силу воли, он рывком повернулся направо. Пусто, смутно белеет в темноте закрытая дверь. И все та же тишина.

Сид облегченно вздохнул и, уже не спеша, повернул голову влево.

Входная дверь не заперта, язычок замка упирается в косяк.

Все еще не веря своему счастью, на негнущихся ногах, Сид подошел к двери. Легонько толкнул ее и замер в ожидании.

С лестницы потянуло сквозняком, и входная дверь с грохотом захлопнулась, замок снова ударился о косяк.

– Shit! – Сид расхохотался своим обычным легким и чуть нервным смехом.

«Идиот, ты просто не запер дверь. Как всегда…»

Все еще смеясь, покачивая головой, он захлопнул дверь и ощутил, как по телу пробежала жаркая волна. Чувство опьянения вернулось и накрыло с удвоенной силой.

Значит, все снова в порядке. Снова можно вернуться к уютному свету свечей, сиреневому оленю и резному жирафу – его извечным ангелам-хранителям. Сид глубоко вдохнул и побрел в комнату, слегка пошатываясь на ходу.

Проходя мимо зеркала, он на минуту остановился. С внимательным прищуром вгляделся в смутно маячившее отражение.

– Придурок старый! Сколько лет уже, а все темноты боишься…

Сид прыснул, но веселье уже куда-то ушло. Он щелкнул зажигалкой и поднес огонек к глади стекла.

Из зеленоватого сумрака на него внимательно смотрели пронзительные глаза храбрящегося мальчишки. Из глубины расширенных зрачков плеснула паника.

В дрожащем свете зажигалки неожиданно четко вырисовались все его морщинки.

– Надо же, совсем как у Лизы, – Сид озадаченно провел пальцем вдоль краешка губ. – Старый ты стал, buddy. Совсем старый…

Перед глазами встал день на заливе, холодные, сухие, но такие родные глаза. Красная точка, поднимающаяся к облакам, дешевый вкус розового игристого…

И та девчонка в баре. Сид ведь даже не спросил, как ее зовут. И, конечно, она и не подумала взять салфетку с номером его телефона.

Он ощутил острый укол стыда. Как бы то ни было, но Сид ненавидел проигрывать. Теперь он вообще жалел, что оставил ей свой номер.

«Сколько у вас лет разницы, приятель? Пятнадцать или больше? На что ты вообще рассчитывал?»

Зажигалка обожгла руку, огонек погас. Сид чертыхнулся и побрел в комнату.

Ему предстояла еще одна бессонная ночь. Только он и его самый старый, самый верный друг – одиночество. Послать бы куда подальше этого навязчивого приятеля!

Сиду захотелось закричать, разбить что-нибудь. Но вместо этого он только взял в руки телефон и бегло набрал сообщение:

«Я люблю тебя, Лиза. Будь моим счастьем!»

Яна

Она проснулась от того, что чихнула. В комнату, кажется, впервые за лето заглянуло солнце. Косой луч подобрался по подушке к самому Яниному лицу, в его свете танцевал целый столб пылинок.

Откинув одеяло, Яна села и протяжно зевнула.

«Умы больше нет».

Остатки сна как рукой сняло, и солнце больше не радовало. Яна обняла себя за плечи, захотелось заползти обратно под одеяло.

Вчера она приехала в общагу совсем поздно, потратив на такси последние деньги. Стараясь не дышать в сторону вахтерши, долго и невразумительно врала что-то насчет затянувшегося совещания на работе.

«Ну да, как будто ты работаешь…»

Без разницы, главное, что пропустили. Яна ввалилась в комнату все еще полупьяная. Не включая свет, стянула куртку и как была – в джинсах и свитере – нырнула под одеяло. Показалось лучше уснуть так, лишь бы не видеть скомканный плед в углу и кучу лекарств на столе.

Но теперь пришло утро и безжалостно высветило всю комнату. Теперь самое время навести порядок.

С безнадежным видом Яна повернула голову в угол. Там было пусто. На столе тоже ни единого пузырька, гладкая лакированная поверхность блестела в утренних лучах.

Яна тихонько ойкнула.

Девчонки, ну конечно… Наверняка еще вчера вечером кто-то из соседок позаботился, прибрал тут все. Пожалели, стало быть.

Яна улыбнулась сквозь набежавшие слезы, на душе потеплело. Не забыть бы поблагодарить!

Горячий душ окончательно привел ее в чувство. Когда Яна вошла обратно в комнату, в пушистом халате, с волосами, замотанными в полотенце, она сказала себе:

– Умы больше нет. Но я-то есть!

Ей отчаянно захотелось позаботиться о себе, чем-то себя побаловать. Если бы еще не пустой кошелек…

В холодильнике было бедновато, но кое-что все же сыскалось. Яна откопала пару яиц, помятый помидор, плавленый сырок и еще апельсинового сока на самом донышке пакета. Сойдет, она и не из такого королевские завтраки готовила.

Полчаса спустя Яна гремела сковородками на кухне, а солнце беззаботно грело облупившийся подоконник с горшком зачахшей герани.

Солнце грело, и весь вчерашний день казался Яне одной сплошной нелепостью. Случайный секс и перепалка с бывшим, красная точка в небе над заливом, толпа на Сенной и дурацкий бар с клетчатым полом…

Только о пляже под хмурым небом и мертвой сосне она старалась не думать. Но философия Яны была проста: что случилось – то случилось и прошлого уже не изменишь. Боль не ушла – она просто залегла куда-то глубоко в сердце. Легче не стало, просто каждый день – это новая маленькая жизнь, ведь так же?

Омлет с помидорами вполне удался, и сока удалось нацедить почти целый стакан. Вернувшись к себе, Яна устроилась за стерильно-чистым столом и с аппетитом позавтракала.

Заканчивался июнь, и вид за окном наконец-то начал соответствовать. До июля оставалась всего неделя, а дел было невпроворот. Общага закрывалась на ремонт, а значит, пора паковать чемоданы. Знать бы еще, куда съезжать… За плечами осталась защита диплома, надо искать настоящую, «взрослую» работу. И хорошо бы вырваться на недельку к маме.

Дожевывая помидор, Яна потянулась за телефоном и открыла электронную почту.

Папка входящие: рассылки с сайтов вакансий, письмо из деканата, анонсы спецпредложений на Озоне… Надо все же чистить почту чаще.

Она лениво листала старые письма, когда в глаза бросился неприметный заголовок. West FX broker – затесалось среди гор ненужного хлама.

Яна обмерла с недоеденным куском во рту.

– Твою мать!

Еще месяц назад она со смехом рассказывала одногруппникам: «Откликнулась на вакансию маркетингового аналитика у пафосных ребят из Штатов…»

Конечно, никто не верил, что придет ответ. Она и сама не ждала. Но вот теперь сидит как дура над письмом двухдневной давности.

Стараясь унять дрожь в пальцах, Яна щелкнула по письму. Конечно, промахнулась, открыла только со второго раза.

Она лихорадочно пробежала по строчкам, выхватывая отдельные фразы: HR department, your c.v., glad to report…

Вот оно! Яна перечитывала одну и ту же строчку раз за разом, чувствуя, как к лицу приливает краска.

Ее хотят пригласить на дополнительное собеседование! Просят отписаться до конца недели.

Яна метнула взгляд на календарь, выдохнула:

– Пятница! Блин, успела…

Уже вечером, рассказав о небывалой удаче всем подружкам и даже позвонив на работу маме, Яна сидела дома в каком-то блаженном ступоре.

«Дура, чуть не упустила письмо!»

Мокрый песок, серый картон, рыжий плед в углу… Ночи недосыпа. Пожалуй, тут и не такое пропустишь.

– Теперь это все неважно, Яныч, – тихо, но твердо проговорила она себе под нос. – Теперь все будет хорошо, я обещаю!

Окно было открыто, комнату наполнял запах скошенной травы, вдали прогремела электричка.

Яна перевела взгляд на розовато-серое небо и неожиданно для себя усмехнулась. Вспомнилось лицо бармена, когда она пошла прочь от стойки. У нее за спиной лежали чаевые и неряшливо скомканная салфетка с его номером. В кармане – телефон с аккуратно переписанными цифрами.

Такие, как он, отказа не ждут. Тем приятнее ставить их на место.

«А все же позвоню ему завтра, вот удивится…»

Яна мечтательно улыбнулась. За окном начиналось лето.