Глава 10

Макс

У неё лёгкая походка. Интересно, сколько ей пришлось тренироваться, чтобы скрывать хромоту? Не подволакивать ногу? Ведь если не присматриваться, то заметить, что с ней не так, почти невозможно. Сколько силы воли нужно иметь, чтобы встать на ноги, пережить трагедию и мечтать?

Ею можно восхищаться. Если бы она не раздражала своей непогрешимой уверенностью и рациональными поступками. Она, наверное, покупки делает по списку, а расходы заносит либо в тетрадь, либо по-современному – в компьютерную таблицу. Какой-то калькулятор у неё вместо мозгов. Слишком собранная, точно знающая, какой следующий шаг сделать. Это бесит. И притягивает. Он сам толком не мог разобраться, что чувствует, когда видит её тонкий профиль. Одно мог сказать с уверенностью: эта девушка цепляет, как крюк.

– Я даже фамилии твоей не знаю, – заявляет Макс, как только устраивается на переднем сидении её авто. Шикарная машина. Он когда-то тоже любил гонять. А Альда, не изменяя своей холодности, ведёт аккуратно, педантично, останавливаясь на всех светофорах. – А то завезёшь меня куда-нибудь, не буду знать, на кого и жаловаться.

Альда смотрит на него искоса. В уголках губ таится усмешка. Сегодня она поживее будет, чем первые два раза. И это словно два разных человека. Отмороженное привидение и вот эта почти светлая девушка с туго затянутым пучком на затылке.

– Щепкина. Эсмеральда Щепкина. Вряд ли, конечно, ты слышал обо мне.

Она больше ничего не добавляет, но Макс понимает: не договаривает. Есть в её словах крохотное «но». Нужно расспросить Лизу – сестра фанатеет от танцев и любит балет. Возможно, слышала и об Эсмеральде Щепкиной.

Сегодня она не в своём дурацком свитере. Одета вполне прилично. Разве что широкая юбка скрывает ноги да свободный пиджак словно не с её плеча. Надо будет поговорить с Лизой. Пусть они поболтают как девочки между собой.

Макс ловит себя на мыслях, что планирует, думает наперёд. И уже впускает в свою жизнь странную Альду. Может, это и к лучшему. А там будет видно.

Они останавливаются возле реабилитационного центра, и Максу становится дурно. Хочется рвануть ворот рубашки. Так, чтобы вырвать пуговицу с мясом. Но на нём футболка и толстовка. Он бы малодушно сбежал, и лишь странная девушка, что сидит, положив худые руки на руль крест на крест, останавливает его панику.

– Послушай меня, – гипнотизирует она голосом. Тонкие пальцы ложатся на кисть. Тёплые пальцы с нежной кожей поглаживают успокаивающе. И то ли от этих мерных движений, то ли от тембра – спокойного и низкого, как гул больших барабанов, становится легче дышать. – Мы ненадолго. Никто не будет тебя рассматривать и мучить. Не сегодня. Всего лишь несколько вопросов и анкета. Нужно сделать этот шаг, понимаешь? Потом будет проще. Если захочешь, я всё время буду рядом.

– Захочу, – почему-то он решил ей довериться. Или вцепиться, как в якорь, который не даст пойти на дно. – Ты ведь это прошла? Выдержала?

– Мне было немного проще, – качает она головой. – Тяжелее было привыкнуть к мысли, что больше не смогу танцевать. Никогда не выйду на сцену.

– Не важно. Ты справилась?

– Да, – открыто Альда смотрит ему в глаза. Уверенность в её взгляде как укол, что вливается в вены надеждой и заставляет упрямо сжимать губы.

– Значит, справлюсь и я. Пошли.

Он больше не откладывает и не колеблется. Первым открывает дверцу машины. И радуется, что она не спешит ему на помощь, не мечется, как мать, не пытается подставить плечо, не путается под ногами, не жалеет. Оказывается, это очень важно. Жизненно необходимо – почувствовать пусть так, но почву под ногами. И поддержку на расстоянии.

Альда была права: никто его не покусал. И всё оказалось намного проще, чем он себе рисовал в больных фантазиях. И психолог оказалась женщиной с мудрыми глазами. А ещё он никак не мог понять, почему ничего не сделал раньше, сам. Наверное, до таких решений, как до некоторых книг, нужно дорасти. Созреть.

– Спасибо, – благодарит он Альду, когда она выруливает со стоянки. Он пока до конца не понимает, что чувствует. Усталость – однозначно. На такой крохотный шаг ушло слишком много сил.

– Пожалуйста, – принимает благодарность девушка с достоинством королевы. Не уверяет, что однажды он пришёл бы к такому решению сам. Не скромничает, что не за что благодарить. Это какая-то неведомая целостность. Монолитно-нерушимая, как высокая гора. И это опять выводит его из себя. Раздражает.

– Не могу сказать, что всё время буду таким послушным, – бурчит под нос. – Я не подарок.

– Я знаю, – снова эта уверенность. У Макса дискомфорт. Ощущение, что он для неё – открытая книга, из которой легко черпать информацию. А она – запертый наглухо сейф. Белое пятно на карте. Неизвестная земля. И ему нужно стать первооткрывателем, чтобы понять, что заставляет её цепляться за такое ничтожество, как он.

– Почему я, Альда? – задаёт он вопрос, который мучает его с того самого дня, когда она ввалилась в его дом и заявила, что хочет с ним танцевать. – Ты же знаешь: я никогда не танцевал в паре. Ну, настолько, чтобы быть полноценным партнёром. Это было бы слишком смело и однозначно проблематично, когда я ещё на двух ногах передвигался. Или выбор пал на меня именно потому, что у нас… общая беда?

Страшился услышать её ответ. Холодный и правдивый. Да, чёрт побери, он вообще боялся, что «танцевать» для неё сейчас – это что-то такое вроде терапии, когда пытаются одни понятия заменить другими, убеждая себя в том, что суррогат – это равноценная замена, здоровая и полезная еда, как те пресные творожки да овощи, что она припёрла ему сегодня с утра.

– Беда здесь не при чём. И я уже отвечала тебе на этот вопрос. Только ты не слушал и не слышал меня. Но я повторюсь, мне нетрудно на самом деле это сделать.

Альда на него не смотрит – она машину ведёт. Сосредоточенно и аккуратно. Может, поэтому фразы её звучат строже и холоднее, чем ему на самом деле хочется.

– Ты был прав, когда говорил, что я могу найти любого партнёра. Это не проблема на самом деле. Точнее, не такая уж, чтобы её нельзя было решить. В конце концов, никто не помешал бы мне танцевать соло. Но я не хочу выходить на сцену одна. После всего. И не хочу выходить с кем попало. Мне нужно только лучшее, что есть. На другое я не согласна. Ты – лучшее, Гордеев. Именно поэтому я выбрала тебя.

Он не знал, что ответить. Как-то… меркантильно всё это звучало. Словно она вышла и выбрала лучший кусок мяса в магазине. И чего-то в этой картине не хватало. Какого-то штришка, мелкой детальки – почти неприметной, но делающей очень важный и нужный акцент.

– И то, что я не партнёр, тебя не смущает?

– Нет, – не отрезала – отбрила. – Мы приехали, выходи.

Жёстко и по-деловому. Ей бы в армии молодёжь воспитывать. С хлыстом надсмотрщика стоять. Но додумать и пораздражаться как следует Макс не успевает.

– Ну, здравствуй, Гордей, – слышит он до боли знакомый голос.

Всё те же рубленые черты. Белые волосы затянуты в низкий хвост. Широкие плечи, узкие бёдра – скроенный из мускулов и затаённой энергии, что никогда не иссякала в этом человеке. Грэг. Ничуть не изменился за те почти два года, что он его не видел.

Глава 11

Грэг

Григорий Афанасьев, а попросту Грэг, в свои тридцать с крохотным хвостиком лет познал, можно сказать, всё. Выпил чашу жизни почти до дна и с размаху грохнул ею об пол. Ему нравилось жить неистово, с риском и шиком. В свои тогда чуть за тридцать ему было чем гордиться и чего стыдиться.

Вечная карусель, праздник с разноцветными витражами: конкурсы, победы, кубки, награды, снова победы. Он стал основателем нового движения в городе. Позже – открыл школу танцев, слава о которой летела не только по стране, но и за её пределы.

С его именем связаны громкие победы и не менее оглушительные скандалы. В какой момент гордыня и непокорность, безбашенность заслонили всё? Грэг начал прикладываться к бутылке. Сначала понемногу для драйва и куража. Позже – всё чаще и чаще. Стал приходить нетрезвым в школу. Попал в эпицентр нескольких некрасивых историй.

С каким восторгом его хвалили раньше, называя гордостью нации, талантом и молодым гением, точно с таким нездоровым интересом смаковали его эпатажные выходки, рылись в грязном белье, напропалую сплетничали и плели заодно небылицы.

Испытание славой Грэг не прошёл. Зелёный змий затягивал удавку на шее всё туже, скандалов становилось больше. В какой-то момент он почти слетел с катушек: бросил школу и танцы, в пьяном угаре гонял по ночам на байке.

Друзья отвернулись. Подобострастные жополизы растворились в пространстве. Последней ушла жена, не выдержав его образа жизни и диких выходок. Ушла и забрала с собой дочь. Да и правильно: зачем чистому и светлому зайцу видеть, как катится в пропасть собственный отец?

Наверное, он однажды разбился бы. Свернул шею, замёрз в канаве как бездомный пёс, но Бог и ангел-хранитель берегли его.

Он бросил элитный район и огромную квартиру, что напоминала ему выстуженный холодом и пустотой склеп, и переселился к единственному другу, что остался ему верен: мощный байк служил исправно, молча, любил его таким, какой он есть. Без купюр.

В гараже пахло бензином, деревом и металлом. Здесь он спрятался от всего мира. В этом тихом месте в одиночку боролся с зависимостью и победил. Как всегда. Но больше ему не хотелось ни славы, ни света софитов. Хотелось побыть самим собой. В тишине. Разобраться с жизнью и приоритетами. Днём он спал и читал книги. Думал и возвращался к истокам собственной философии. А по ночам, иногда под утро, выходил танцевать. Тело требовало движения, а душа рвалась на части и просила: ещё! Давай ещё! Жги! Сжигай дотла, разводи костры до небес!

Подчиняясь поступательному ритму, музыке, что рвала барабанные перепонки изнутри, рыдала саксофоном, плакала скрипкой и рвала струны электрогитары.

И он жёг.

Таким его и застал однажды Гордей. Увидел и не смог пройти мимо, свернуть, сделать вид, что не заметил.

Грэг помнит его глаза. Помнит упрямо сведённые брови и по-детски пухлые губы.

– Научи меня, – не попросил, потребовал этот мальчишка.

– Отстань, я больше не учу, – Грэгу хотелось избавиться от настырного щенка и забыть эти сумрачные глаза, что смотрели на него выжидательно.

– Научи! – упорствовал, не знающий отказа и не умеющий отступать и проигрывать золотой мальчик.

– Тебе уже поздно, – смерил холодно нескладную фигуру. Руки слабоваты, колени разболтаны. Ещё не подросток, конечно, но близко, очень близко.

– Поздно – это когда на кладбище лежишь, – высказал ему одиннадцатилетний пацан. И Грэга почему-то проняло. И этот не по-детски взрослый взгляд, и эти очень взрослые слова.

Макс Гордеев был первым учеником, которого он взял в обучение после перерыва. Мальчишка стал единственной опорной точкой, что позволяла Грэгу удержаться на плаву, балансировать на грани и не падать. Грэг пришёл в себя и отдался делу, которое получалось у него лучше всего – учить. Это было единственное, к чему он чувствовал желание. Это то, что называют высоким, как небо, словом – призвание. И Грэг наконец-то дорос до него окончательно.

Всё, что накопилось внутри, он ввалил в этого упрямого мальчишку: опыт, силу, энергию, философию, страсть. И Макс не подкачал: ходил за ним хвостом, смотрел в рот, падал и вставал, набивал шишки, но продолжал упорно заниматься танцами.

– Что говорят твои родители? – спросил однажды Грэг у Макса, когда тот неизменно нарисовался на пороге его гаража вечером. – Не боятся ли они отпускать тебя к такому неприятному и непредсказуемому типу, как я? Или ты скрыл от них, обманул?

– Нет, – сверкнул глазищами этот чудо-ребёнок. – Я сказал правду.

– И как? – невесело усмехнулся Грэг, представляя, как всполошились родители, начали шерстить Интернет и приходить в ужас от фактов его феерической биографии.

Макс пожевал нижнюю губу, встряхнул головой и выдал. Тоже правду:

– Мама расстроилась. Кричала. А папа сказал, что у человека должна быть цель. И что я должен сесть и хорошо подумать: хочу ли я к ней идти. И если хочу, то готов ли. Потому что Гордеевым не к лицу делать что-то плохо.

– Ну, и ты подумал? – косился Грэг на слишком серьёзное лицо Макса.

– Нет, – отрицательно покачал головой. – Нет, я не думал. Зачем? Я всё решил для себя ещё в тот самый день, когда увидел тебя на мосту. Я хочу танцевать как ты.

– Тогда открою тебе секрет, Гордей, – смежил веки Григорий Афанасьев, который в свои чуть за тридцать почти забыл, как его по-настоящему зовут. – Не надо танцевать как я. Ты должен танцевать только лучше и никак иначе. И только тогда ты дойдёшь до цели, к которой стремишься.

И Макс запомнил его слова. Запомнил и сделал всё, чтобы доказать: он лучший. Он не подведёт.