Глава 6

Альда

Она ничего не планировала заранее. Знала: будет нелегко. А ещё догадывалась: переломить упрямца может только ещё больший упрямец. Эс всегда была из тех, кто гнётся, но не ломается. И многого добивалась трудом, нечеловеческим упорством, умением трезво смотреть на мир и хладнокровно принимать решения.

Это был экспромт. Вспышка. Спонтанное решение. Даже если бы он не поднялся, она, по крайней мере, вздрюкнула бы его. Попыталась растормошить или хотя бы вогнать в стресс. Но он поднялся легко, считай, без усилий.

– Должен тебя огорчить, – лицо его близко-близко. Эс чувствует дыхание. Видит губы, сломанный когда-то нос и глаза с густыми ресницами – красивые, как у девчонки. Правда, сейчас они злые, но разве её напугать? Даже если ударит – она выдержит. – На здоровой ноге я стою нормально. И на костылях прыгаю достаточно сносно. Так что если ты пыталась меня выдернуть, то ошиблась.

Они так и стоят – держась за предплечья друг друга. Эс делает шаг назад, Макс, покачнувшись, следует за ней. Мягкий прыжок. Пластичный и сильный – ничего не изменилось.

– Хочешь поиграть? – сдувает Макс с глаз упавшую чёлку. – Ты проиграешь, так и знай!

Вот таким она хотела его видеть – неистовым и заводным. Немного с чертовщинкой.

– Напугал. Уже боюсь, у меня всё трясётся, – делает Эс ещё шаг назад. Она не хочет его дразнить – всего лишь заставить двигаться. Эс просчиталась только в одном: Макс не тот, чьё имя «терпение». Ещё один шаг – и он схватил её за талию, поднял вверх, сделал прыжок и больно приложил её спиной о стену. От неожиданности Эс прикусила губу.

Макс тяжело дышал. Руки – клещами на талии. Тело – всем весом на ней. Он медленно разжимает пальцы, опирается ладонью о стену, позволяя ей наконец-то почувствовать землю под ногами.

– Испугалась? – голос у него хриплый, с низкими завораживающими нотами. Яростно помотала головой. – Испугалась, – утверждает он и проводит большим пальцем по губе. Эс замирает, прислушиваясь к ощущениям. – У тебя кровь. Альда?

– Что? – у неё тоже голос сбоит и кажется почти мужским – настолько низко и гортанно звучит короткий вопрос.

– Ничего, – выдыхает Макс почти ей в губы и впивается поцелуем. Жадным, горячим. Нет в нём ни нежности, ни трепета. Только мужская сила и грубость – животная, низменная, похотливая. Он вжимается в неё всем телом, и Эс чувствует его возбуждение и невыносимо горячее тело. Жар проникает даже сквозь слои всех одёжек.

Поцелуй-наказание. Поцелуй-ярость. Поцелуй-порабощение, когда насилуют языком израненный рот, зализывая попутно ранку.

Макс отрывается от неё нехотя, через силу. Влажная от пота прядь падает ему на глаза. Шумное, прерывистое дыхание опаляет кожу, шевелит волоски на висках.

– Альда, уходи, а? Или я тебя изнасилую. Уходи.

Эс приподнимается на цыпочки, отчего их тела трутся друг о друга и соприкасаются ещё теснее. Убирает непослушную прядь с глаз. Легко дует ему в лицо, отчего Макс прикрывает глаза. Ему нравится её дуновение, похожее на свежий ветер.

– Ничего ты подобного не сделаешь, Гордеев.

Она осторожно вжимается в стену и выскальзывает из-под тяжёлого твёрдого тела, но не убегает, как трусливый заяц, не дрожит и не мчится вон, теряя тапки. Не для этого она сюда пришла, чтобы изображать робкую девственницу, которая боится собственной тени.

Макс приваливается плечом к стене. Ему тяжело стоять. Она видит, как мелко подрагивает уставшая нога.

– А даже если б и сделал… Меня этим не напугать, – потирает она ноющую от удара спину и видит, как с тревогой он наблюдает за каждым её жестом.

– Ты сумасшедшая. Без башни.

Ей не впервой выслушивать подобные слова. Но от него она их стерпит. Без последствий. Все остальные, кто смел её оскорблять, получали сполна за свои опрометчивые слова.

– Думай, что хочешь.

– Больно? – не отрывает Макс взгляда от её руки, что потирает ушибленное место.

– Не больней всего прочего. Пара синяков – рассосётся. И, кстати, у тебя шикарная координация движений.

– Без протеза, – кривит он губы. – Я уже говорил. Правда, вот так упражняюсь, наверное, впервые.

Он делает несколько скованных прыжков и с облегчением падает на диван. Растирает бедро и голень, шевелит босыми пальцами.

– Я вернусь, Макс, – звучит, как угроза, но Эс уже ничего не может поделать – уходит прочь. С достоинством, не спеша, не давая ему опомниться и кинуть какую-нибудь гадость в спину.

Холодный весенний воздух забирается под свитер, овевает лицо. Голубое небо режет глаза своей незамутнённой чистотой. Ни облачка. На деревьях проклюнулись листочки. Будет жаль, если их побьёт ночной морозец.

Она бредёт, разглядывая город. Не садится ни в маршрутку, ни в трамвай. Не спускается в метро. Ей нужен сейчас ветер и холод. Ноет спина и нога, но идти важнее. Так мысли лучше укладываются на полочку её идей.

Эс замыкает круг, чтобы разорвать цепи былых обязательств, путы душащих отношений, паутину дурацких слов и лжи. Но чтобы проделать всё это, нужно пережить ураган. Что ж, она готова. Ни один удар не способен свалить её с ног. Ни одна буря не способна заставить её свернуть с намеченного пути.

– Партнёр?.. – растерялся до потери пульса Коля четыре дня назад. – Что ты задумала, Эсми? Ты консультировалась у врача? Ты знаешь, что любые нагрузки могут вызвать обострение и принести лишние страдания?

Она не собиралась ему отчитываться. И откровенничать – тоже. Всё, что хотела сказать, выдала, чтобы он не мучился ложными приступами мук совести, которой у Коли было откровенно мало.

– Всё хорошо, Коля, – снисходительно похлопала его по плечу, давая время очухаться и прийти в себя. – Ты же знаешь: я самая холодная и расчётливая, самая рациональная и меркантильная. Всегда пекусь о своём здоровье и никогда не позволяю ничего лишнего. Режим, правильное питание, здоровые нагрузки, трезвая оценка своих сил, возможностей и способностей.

Она сейчас лгала. Но Коле об этом знать не нужно. Именно такой он её видел и никогда не пытался заглянуть глубже. Ему не было до этого дела. Ни тогда, ни, тем более, сейчас.

Эс тогда так и ушла, оставив его в раздрае. Давненько она не видела Островского в расстроенных чувствах. Да-да. Николай Островский. Родители часто не задумываются, когда дают своим детям имена. Но ему шло. Звучало красиво. Особенно когда объявляли его выход.

То, что она совершила ошибку, рассказав о едва наметившихся планах, Эс поняла уже вечером. Ники ввалился к ней с букетом роз и чаем – тем самым сортом, который, как он считал, она любит. На самом деле, это был его любимый чай, а Эс никогда не переубеждала. Зачем? Её всё устраивало, а такие мелочи казались смешными и порой забавными: даже в таких мелочах Коля оставался верен себе на все двести процентов: любил только себя, прекрасного.

Он ни о чём не спрашивал. Не задавал вопросов. Но по тому, как кидал пытливые взгляды, Эс поняла: он помнит и хочет контролировать процесс. В его стиле. Но можно даже не знать Колю так хорошо, как она, чтобы понять: надолго его не хватит. Не тот характер и не тот стержень.

Той ночью он творил чудеса в постели: проделывал акробатические номера, чутко вслушиваясь в её дыхание и деланные стоны. Он ни черта не понимал, а ей не трудно было в очередной раз провести его вокруг имитированного оргазма. Нет, трёх лживых оргазмов.

Он впервые за много лет прикоснулся губами к почти сухим складочкам, раздвинул их языком и попытался ласкать клитор. И, наверное, ей бы понравилось, если бы не безнадежность её как женщины. Кажется, было немножко приятно. Какое-то время. А потом она снова почти ничего не чувствовала. И пришлось поднапрячься и изобразить. Великая порноактриса внутри неё рыдала бриллиантовыми слезами размером в три карата.

Коля обихаживал её как призовую элитную лошадь три дня. Таскал везде с собой, неизменно возвращался под вечер. Эс только улыбалась, глядя на его потуги уберечь волосы, когда голова с плеч уже снята.

На четвёртый день он расслабился, и тут-то она исчезла из поля его зрения.

– Где ты была? – задал он вопрос, как только Эс открыла дверь. Надо бы отобрать у него ключи, чтобы не смел вваливаться, когда ему заблагорассудится.

– Гуляла, дышала свежим воздухом, – почти сказала правду. Об остальном – просто умолчала. Не сейчас. – Как прошла великая встреча?

Отличный манёвр. Коля тут же забыл обо всём на свете и взахлёб начал рассказывать о Гайшинском. И о том, как Стелла подобострастно гнулась в пояс. Мерзкая тётка. Талантливая, но абсолютно неприятная, жутко беспринципная. Вот у кого кусок льда вместо сердца. Но она умела рожать сенсации и таланты, поэтому ей прощали всё.

Этой ночью Эс даже не старалась. Лежала бревно бревном и никак не реагировала на Колины потуги её возбудить и расшевелить. Надо бы сымитировать, но какая-то всеобщая апатия охватила тело. И пока он трудился, двигался ритмично и долго, непростительно долго, загоняя свой приличных размеров член в её горящую от сухости вагину, она почему-то вспомнила поцелуй Гордеева. Горячий и неистовый. Сумасшедший и злобный. И то, как он засовывал ей язык в рот – жёстко, собственнически. Как прикусывал нижнюю губу, обволакивая своим ртом так жарко, что где-то внутри ёкнуло. Ударило в низ живота незнакомой томительной тяжестью. Защекотало где-то под рёбрами. На мгновение.

И от воспоминаний жаркая волна прокатилась от макушки до кончиков пальцев на ногах. Ураганная, напористая, как и Макс. И тело непроизвольно дёрнулось, сжалось. Захотелось свести ноги и прикоснуться к себе там. Впервые. Никогда Эс ничего подобного и не делала, и не желала.

В этот момент, мощно дёрнувшись три раза, Коля наконец-то кончил. Видимо, его ввела в заблуждение реакция её тела на воспоминания. Коля кончал бурно, со стонами. И только потом, когда он расслабленно откинулся рядом, она заметила, что трахал он её без презерватива. Это что-то новенькое в его арсенале. Трахал и кончил внутрь. Интересно: он думал, что она не заметит?..

Глава 7

Макс

Она ушла, оставив винегрет в душе и каменный стояк в теле. Макс даже не попытался съязвить – не хватило ни сил, ни духу. Он не мог понять, почему не отшил её сразу. Не мог разобраться: хотел он её возвращения сегодня и хочет ли, чтобы она пришла ещё.

Закрыться на все запоры. Не отвечать на звонки в дверь. Притвориться ветошью в самом грязном углу и не реагировать. Запросто. Без вопросов. Так будет лучше для всех. Но это позже. Сейчас он действительно тупо хотел секса. Побольше и подольше.

– Кисуля, приезжай, – полупопросил, полуприказал, как только дикая кошка ответила на его звонок.

– Через часик, мурр? – проурчала томно Катька, и Максу стало жарко, как только он представил её ладное тело, упругие груди, шикарные ягодицы и смуглую кожу без единого волоска. Катерина любила секс, отдавалась этому занятию со всем пылом. Она заводилась с пол-оборота и умела заводить партнёра так, что сгорали все предохранители.

Катька трахалась как за деньги, так и из любви к искусству. Когда-то она училась в институте, потом бросила это гиблое дело и стала зарабатывать тем, в чём, без всяких сомнений, была хороша.

Как и положено, у неё имелся сутенёр, крыша, база богатых буратин, но у Гордея лично не поворачивался язык назвать Кисулю проституткой. Она какая-то особенная. Лёгкая. Воздушная. Никогда не грузила своими проблемами, всегда улыбалась, искрилась от счастья.

По жизни шла в ритме ча-ча-ча, покачивая бёдрами, на все проблемы махала рукой. Теряла деньги – не расстраивалась. Приобретала что-то – радовалась, как ребёнок: искренне и от всей души. Может, поэтому её любили. Может, поэтому у неё отбоя от мужиков не было. Да и «трудилась» она как прима: сама решала, выбирала, и никто и никогда её ни к чему не принуждал.

– Кто тут сидит голодный и несчастный? Кто хочет согреться и немножко пошалить? – Кисуля нарисовалась ровно через час, как и обещала. Дурацкая привычка не закрывать дверь. Нужно что-то с этим делать.

Макс уже принял душ и развлекался тем, что рассматривал фотографии в Интернете. Старые фотки уличных баттлов. Когда-то именно там он познакомился с Катькой. Она старая заядлая его фанатка. Она одна из тех, кто не бросил его и не забыл. А когда гнал всех от себя – не ушёл. Их таких осталось по пальцам одной руки пересчитать.

– Иди сюда, – отложил он в сторону ноут Ему сейчас не до прелюдий, и Кисуля охотно стягивает с себя платье: она всегда чувствует, понимает, умеет настраиваться на чужую волну. Возможно, именно из-за этого её ценят. Ну, и из-за солнечного улыбчивого характера, безусловно. Такое тёплое солнце всегда греет и качает на воздушных качелях-лучах. После Кисули очень остро хочется жить.

Она трётся об него всем телом. Ловко стягивает боксёры, любуется вставшим членом, оглаживает его рукой. Мягко, ласково, почти трепетно. Для неё детородный орган – чуткий инструмент. А она – мастер, умеющий с ним обращаться и настраивать. Поговаривали, она даже почти импотентов умела расшевеливать.

Кисуля проводит руками по его груди, улыбается, почувствовав нетерпеливую дрожь тела, и медленно насаживается сверху, отодвинув в сторону стринги. И с этого момента ему становится ни до чего. Только физическое удовлетворение. Только желание быть поглубже и получить разрядку.

Он загонял её, утомил.

– Неистовый Макс, – устало, но довольно мурлыкнула Кисуля. – Истосковался, бедный.

Она не читает ему лекций, не ездит по мозгам. Не рассказывает, что не мешало бы трахаться почаще, чтобы потом не оттягиваться вот так, до потёртостей и горения. Под конец уже пошёл в ход лубрикант.

– Накончалась до тошноты. Ну, ты даёшь, Максик! – пихает она его в бок и влажно хихикает. Развратно, с горловыми переливами. Он выдоен досуха, а уставший член вяло, но всё же реагирует на этот кошачий призыв. Если ещё раз – это растянется на часы. Он больше не сможет кончить. Нечем. И лучше отпустить всё же Кисулю – ей и так досталось. Она не в обиде – Макс знает. Катька как щедро давала, так и получала. Автомат для оргазмов. Богиня секса. Благодатная почва.

– Мне остаться или уйти? – Кисулька лежит на животе и болтает ногами. Заглядывает ему в глаза и улыбается. Она слишком хороша, чтобы быть настоящей. Вот же кому-то сокровище достанется, надумай она однажды выйти замуж.

– Лучше уйди, – хрипло смеётся Макс и не отказывает себе в удовольствии ещё раз впиться в распухшие от поцелуев Катькины губы. – Вряд ли от меня уже будет толк.

– Дурень, – проводит она пальцем по подбородку, где легла тёмной порослью щетина. – Уже и не нужен никакой толк. Так, тёплый бок под подмышкой. Да уши свободные, если они тебе нужны. Ну, и утренний секс, конечно же. По утрам всегда так сла-а-адко.

Он на минуту задумывается. Соблазнительно. Но потом всё же отрицательно качает головой.

– Нет. Мне побыть одному нужно. Подумать. Я вызову такси.

Кисуля никогда не обижается. Встаёт с кровати и натягивает на себя вещи.

– Ну, если что, звони.

– Кать, – останавливает он её на пороге.

– А? – живо оборачивается девушка и смотрит на него вопросительно.

– У меня немного дурацкий вопрос. Но ответь на него честно.

Кисуля поднимает бровки вверх и складывает губки бантиком.

– Хорошо. Хотя я и так вроде никогда тебе не лгала. Не за чем. Ты тот, кому можно стопроцентно и железно верить и доверять. И правду тебе говорить легко. Потому что не строишь из себя невесть что и не дуешься, как младенец.

– Если бы не танцы, ты бы обратила на меня внимание? В толпе? Просто так? Как на обычного парня, которых тысячи?

Катька на мгновение задумывается.