Глава 4

Макс

Она не пришла ни через два, ни через три дня. Не то, чтобы Макс ждал эту сумасшедшую, но всё же нет-нет да вспоминал. Невольно. Даже не её саму, а слова, что сказала. Бред, конечно, и он это понимал, но живший в нём темпераментный неистовый Макс из прошлого поднимал упрямо голову. А ему казалось, что он умер – тот самый парень, способный на безумства и нечеловеческий по своему накалу драйв.

Макс Гордеев был из тех, о ком говорят: родился с золотой ложкой во рту. Папа, мама, сестра – крепкая семья, где водились деньги и чувства. Замес любви, понимания, искренности. Такое нечасто встретишь в их среде.

Он их обожал – своих родных. Он всё делал со страстью, не признавая полутонов и полумер. Половинчатость – не для него. Незачем жить или любить, если не умеешь полностью отдаваться. Без остатка, без запаса. Без заначки на потом. Только так можно почувствовать вкус и увидеть яркость красок. Ощутить, осязать не только кожей, но и чем-то намного глубже, куда не каждому достучаться. Но если кого Макс и пускал в своё сердце, то надолго, если не навсегда.

Он выкатил гантели из-под дивана. Сдул пыль. Смотрел на них с сомнением, как на чужие предметы в собственном интерьере. А затем на автомате сделал серию упражнений. Тело помнило. Тело не хотело забывать.

Она появилась на его пороге, когда он лежал на коврике мокрый и красный. Майка на груди потемнела от пота. Снова вошла без стука. А может, стучала, а он не услышал: чтобы отгородиться от всего, воткнул в уши наушники и забивал мозг роком.

Макс не удивился. Такие, как она, не отступают. Но всё же – надо признаться честно – побаивался, что она не придёт. Побаивался?.. Хм…

– Какие люди, – пробормотал беззлобно, срывая наушники и бросая гантели. Пониматься с пола не спешил. Смотрел, как она осторожно ступает, будто под ногами у неё не линолеум, а лёд. А может, это привычные штучки бывших балерин – ходить воздушно и немного вкрадчиво.

У неё длинные красивые ноги, хоть и скрытые гетрами и всё тем же растянутым свитером. Уродливо она одевается, но это сугубо её проблемы. И ему по фиг на самом деле. Пусть хоть заплатки у пугала огородного одолжит.

– Ну, что топчешься? Проходи, раз пришла. Я сегодня трезвый, а поэтому злой и жестокий. Ты готова к моему дурному настроению и беспощадному языку?

Макс улыбался криво, рассматривая нагло её снизу вверх. Ему не видно её лица. А посмотреть хочется. Поэтому он перевернулся на бок и, подперев голову рукой, продолжил ощупывать взглядом фигуру. Не спеша. Куда торопиться? Впереди вечность. Пусть весь мир подождёт.

Худая, как доска. Безгрудая. Огромный свитер только подчёркивал её бестелесную хрупкость. Наверное, её можно сжать в кулаке, и она хрупнет, как яичная скорлупа.

Острый подбородок. Изящные скулы. И контраст из желто-белых волос и карих глаз. Вероятно, в «девичестве» она брюнетка. Но разница хороша, если приглядеться. Интересно, как сильно ей хочется приставать к нему со своими дурацкими мечтами? Танцевать. Воздух из дымного колечка от сигареты ей.

– Раздевайся, – равнодушно, почти буднично. И холодными глазами её на полосы рвёт. Чтобы прониклась и замерла. – Секса хочу. У меня давно не было бабы.

Сейчас она заверещит, встанет в позу, начнёт рассказывать, что она «нитакая и ждёт трамвая». Пока Макс с наслаждением рисует картины возмущённой целомудренности, эта ненормальная, взявшись за край своего вязаного балахона, начинает стягивать его. По-девчачьи. Перекрестив тонкие руки.

И надолго балеринам завозят храбрость? Или они, как резиновые пупсы, сдуваются, стоит только прикоснуться пальцем? Ему интересно, как далеко она готова зайти.

Под свитером у неё футболка – тоже не по размеру. Макс невольно раздражается. Как вообще можно рассмотреть её фигуру, если она так шифруется? Неужели всё печальнее, чем это выглядит на первый взгляд?

– Давай, давай, – подстёгивает он её и, усаживаясь поудобнее, делает энергичные взмахи руками, призывая поэнергичнее раздеваться.

Под футболкой у неё спортивный лифчик. И да, он ошибся: грудь у неё всё же есть. Небольшая, но это всё же округлости, а не два соска на грудной клетке. Самое страшное – он завёлся. Прямо-таки с полуоборота, как только узрел эти круглые булочки с проступающими сквозь ткань сосками. Каменный член вжался головкой в резинку трусов. Болезненно, остро, до темноты в глазах.

А она не остановилась. Избавилась от лифчика. И вот теперь села на пол рядом с ним, и упругие грудки с бледными ореолами и острыми маленькими сосками маячат прямо перед его носом.

У неё глазищи, как два мощных пылесоса – засасывают. Смотрит прямо, и взгляд какой-то отстранённый, словно она – механический паяц, который делает то, что заложено в его программу. Никакого волнения, смущения, частого дыхания, румянца на щеках. Ей не стыдно. Она просто выполняет работу – может, грязную и неприятную, но необходимую.

Ослица. Сумасшедшая. Дура.

– Альда… – она не сразу услышала его хриплый, севший до сиплости голос. Её тонкие пальцы уже поддевают эластичную резинку лосин. – Альда! – погромче, чтобы очнулась от медитативного транса. Девушка вздрагивает. Взгляд становится осмысленнее, живее. – Всё, хватит. Одевайся.

Она ни о чём не спрашивает. Так же послушно начинает натягивать свои шмотки назад.

– Ты всегда такая?

– Какая такая? – слышит он впервые за сегодня её голос. Глубокий и низковатый для такой пичужки, как она. Впрочем, она не малышка, не миниатюрная крошка. Для балерины даже высоковата, наверное.

– Отмороженная. Или ты знала, что я тебя остановлю?

– Не знала, – на лице её нет эмоций. Гладкая кожа. Великолепные скулы. Хочется провести по ним пальцем, но Макс давит в себе подобные мысли, как клопов. Не хватало ещё нежничать с этой трахнутой на голову.

– И что, пошла бы до конца? Стала бы подстилкой на час? Только потому, что какой-то левый незнакомый козёл приказал тебе? – он начинал реально злиться, гневаться на эту простушку.

Точно у неё ку-ку не хватает. Болт вылетел, гайка ослабла в мозгах. Может, у неё психическое расстройство какое? Вон, лицо неподвижное, как маска. Нормальные люди с такими лицами свободно не бродят.

Альда пожимает плечами.

– Если бы тебе это помогло – да. Я пошла бы до конца.

– Почему? – никакой гнев не помогает угомонить окаменевший член у него в штанах.

Альда смотрит ему в глаза. И что-то такое мелькает в её взгляде – неуловимое, но живое. Мелькает и прячется за ширмой тёмных ресниц.

– Потому что когда есть цель, её нужно добиваться любыми способами.

– Даже переступая через себя? Свои принципы? Устои? Мораль?

– Есть вещи, которые легко могут подвинуться, когда я шагаю к мечте.

Она улыбается так, что Максу кажется, будто его кто в солнечное сплетение саданул двумя кулаками со всей дури.

Точно чокнутая. Но только откуда этот свет и восторг, который рождается при виде её лица, которое преображается и словно расцветает всего лишь оттого, что растягиваются в улыбке её губы?..

Глава 5

Макс

– У нас ничего не получится, – заявляет он без обиняков, не сразу соображая, что объединил их в единое целое. «У нас» – вот же чёрт. – Точнее, у меня, – поправляется поспешно. – У тебя одной – возможно. С кем-то другим – вероятно. А ты и я – заведомо провальная идея.

Она не возражает. Смотрит лишь на него, как на неразумное дитя, которое ещё не понимает, как нужно правильно поступать. Накручивает на палец прядь своих волос. Рассеянно и машинально. И жесты её тонких пальцев притягивают взгляд.

– В чём я ошиблась? – задаёт вопрос, а в уголках её губ тлеет улыбка, как кончик тонкой дамской сигаретки с ароматом тёрпких вишнёвых веточек.

– Я… не смогу, – выдавливает из себя через силу. Трудно, но зато правда.

Больше всего хочется послать её матом, вытолкать за дверь, но Макс не собирается потакать низменным порывам. Нужно смотреть на всё спокойнее – пора уже. Принять реальность, проговорить самые тяжёлые моменты вслух, чтобы освободиться и как-то ползти дальше. Безногие живут. Это не конец света. Нужно только об этом почаще говорить самому себе.

– Почему?

Макс с трудом возвращается к разговору, прерванному на размышления. Роется мучительно в мыслях, чтобы дать достойный ответ, но ничего умного не находится. Лучше правду. Может, отстанет, оставит в покое.

– Потому что у меня проблемы, – пожимает плечами. – Я ходить толком не могу, а ты танцевать… Я ненавижу этот протез, а он ненавидит меня. Я не чувствую устойчивости. Теряюсь. Падаю. В общем, все тараканы здесь, – он стучит пальцем по лбу.

– Значит, настала пора избавляться от них, – в её голосе – ослиная уверенность и непоколебимость. Безмятежное спокойствие. Именно это запускает его взрывной механизм.

– Ты меня не слышишь, да? Не понимаешь и не хочешь понимать! – горячится он. Желваки ходуном ходят, а зубами Макс не скрипит только потому, что не позволяет себе впасть в буйство, когда пелена застилает глаза и поступки не всегда адекватные совершаются. – Я больше, чем инвалид, я неадаптированный инвалид с нарушением координации движений, фантомными болями и неадекватными реакциями на пространство. Я будто инопланетянин, что попал в чужую, враждебную среду и никак не может привыкнуть к новой реальности.

– Что ещё ты придумаешь, чтобы я от тебя отвязалась?

Он даже не нашёлся, что ответить. Завис, как глючная операционная система. Для острастки мог и синий экран смерти выкинуть, если бы был бездушной машиной.

– Ты мне не веришь? – гнев резко сменился апатией. Не хотелось ничего ни доказывать, ни объяснять. Зачем он вообще попытался? Надеялся, что она его поймёт? Утешит? Погладит по голове? Развернётся и уйдёт, оставив его наедине с проблемами, которые никак не хотели решаться.

– Верю, – это прозвучало так, словно она клялась на Библии. – А ещё больше я верю в тебя, Макс. В того парня, что рвал на части танцевальные баттлы. В того, кто на спор выигрывал конкурсы. Кто танцевал на мостовых города и собирал вокруг толпы людей. Кто не пропускал ни одного марафона и флэшмоба.

– Ты следила за мной, что ли? – он даже злиться на неё не мог сейчас. Альда цепляла за самое больное и лезла туда, куда он не позволял и себе заглядывать, поэтому на смену злости пришла апатия. – Слишком много обо мне знаешь.

– За таким следить не нужно. Ты всегда был на виду.

С этим трудно спорить.

– Я не помню тебя. Совсем. А ведь ты должна была быть где-то рядом. Но я точно не учился в балетной школе.

Макс позволил себе короткий смешок. Спрятал глаза, уткнувшись в собственную руку. Запястья ослабли. Ладоням не хватает крепости, а ему самому – солнца. Чтобы загореть до черноты, как раньше. А то слишком бледен стал, как умирающий от голода вампир.

– Зато я училась во «Вспышке».

Кажется, Макс уже ничему не удивлялся, но она заставила его брови полезть на лоб. Она и «Вспышка»? Это тонкокостная эфемерная балеринка среди мышц, ора, энергии через уши?

– Недолго, – уточнила Альда. – Я посещала вольные занятия Грэга по выходным.

– Зачем? Говорят, у вас там жёстко. Учитесь сутками.

Альда склоняет голову. У неё длинная шея. Даже безобразный свитер этого не скрывает.

– Хотела преодолеть барьер. Испытать себя. Посмотреть, способна ли я на что-то другое.

– Преодолела? – Макс не может скрыть скептицизм, хоть и старается.

– Можно сказать и так, – поводит она мягко плечами. И от этого жеста у Макса опять болезненно сжимается в паху.

Кажется, пора завязывать с добровольным затворничеством. Расслабиться и оттянуться. Благо, есть пара-тройка некомплексующих подружек, которые готовы утешить бедного Макса.

Печально, что его заводит вот такое невзрачное создание: Макс упорно не желал видеть лучшие стороны её внешности. Предпочитал остановиться на первом образе: бесформенное нечто с личиком-треугольником, бледной кожей и не впечатляющей внешностью.

– Мой ответ «нет», – решил он покончить с этой тягомотиной и поставить точку в тягостном разговоре. Слона нужно есть по кусочкам, иначе можно заработать несварение. Слишком много прошлого и печального настоящего – убивает.

– Ты даже не хочешь попробовать? – Альда сидит неподвижно. Одна нога – под ней. Вторая, та, что со шрамом-змеёй, вытянута вперёд.

Они сейчас как в позе «шестьдесят девять». Валетиком. Невыносимо рядом друг к другу и абсолютно далеко, словно за барьером.