– Тогда почему ты пришла ко мне тогда, когда должен уже начаться первый урок? Ты решила его пропустить? Сочла неважным прийти немного пораньше?

– Простите, я просто не…

– Это неприемлемо, – перебивает меня директриса и подплывает к деревянному столу, окруженному книжными шкафами. Я застываю с открытым ртом, а она продолжает: – Впредь приходи вовремя. Я знаю, в какой ты ситуации. Знаю, как тебе сложно. Но учти, меня это не волнует. Ты в моей школе, а здесь мои правила.

Директриса испепеляет меня пренебрежительным взглядом, и, вместо того чтобы покорно кивнуть, я расправляю плечи и говорю:

– Простите, но я и не сомневалась, что никому здесь нет до меня никакого дела.

– Значит, не разочаруешься.

– Не разочаруюсь.

– Садись.

– Я постою.

Складываю перед собой руки: если это поединок, я сдаваться не собираюсь.

– Как хочешь. Итак, твои оценки. Средний балл – четыре с половиной. Вполне подходит для нашего лицея, однако сомневаюсь, что результат останется неизменным после контрольных тестов. Программа у нас сложная. Тебе придется многое наверстать, чтобы хорошо сдать экзамены, ты это понимаешь?

– Понимаю.

– Советую записаться на дополнительные занятия по основным предметам и, конечно, по тем, на которые ты рассчитываешь при поступлении. Ты уже выбрала институт?

– Планы изменились, как видите. Сейчас все иначе.

– Не тяни резину, никто не сжалится над тобой, Зои. – Директриса слегка горбится и облокачивается бедрами о стол. – Что насчет внеклассной деятельности? Ты занималась чем-то в прежней школе?

– У нас не было кружков.

– Поешь?

– Нет.

– Танцуешь?

– Нет.

– И рисовать наверняка не умеешь.

– Не умею.

– Чем же ты планируешь заниматься? Развитие определяет степень просвещенности, культуры. Нет развития – нет изменений, а стоять на месте – значит быть мертвым.

– Простите, – к собственному удивлению, я усмехаюсь. – Но я ничего не умею. Нет во мне никакой культуры, увы.

– Отсутствие культуры – не всегда отсутствие таланта. Неужели нет того, что приносит тебе удовольствие? Зои, это даже как-то обидно.

– Я люблю музыку. Но как это поможет мне в жизни и при сдаче экзаменов?

– Возможно, никак. Однако я буду спокойна, если ты займешься чем-то дельным помимо школьных занятий.

Так и хочется спросить, какое вам дело? Но внезапно я понимаю, к чему она ведет. Дочь стриптизерши, заблудшая душа в коридорах престижной, дорогой школы. Какому директору такое придется по душе? Вместо того чтобы воспитывать городскую элиту, ей придется следить за тем, чтобы я не обкурилась и не обдолбалась в блестящих туалетах. Вот уж непосильная задача: свалить себе на плечи трудного подростка с кучей дополнительных бонусов. В одну секунду эта высокая женщина вызывает во мне не просто злость, а открытое презрение. Я знаю, что не являюсь примером для подражания, но еще никогда я не чувствовала себя таким ничтожеством.

– Мне можно идти? – говорить сложно, но я упрямо вскидываю подбородок. Смотрю этой стерве прямо в глаза и не моргаю. Пусть знает, что ее угрозы меня не пугают.

– Да, и запомни: твой отец немало сделал, чтобы тебе выпал этот шанс. Не упусти его.

– Не упущу.

Я срываюсь с места и пулей вылетаю из кабинета. Даже в коридоре не сбавляю темп. Все бегу и бегу, и думаю о том, куда попала и кем теперь стану. Как же сражаться с такими людьми? Они высосут из меня все соки, все силы! А как она на меня смотрела? Она не видела перед собой семнадцатилетнего подростка, она видела протухший продукт, который вдруг ее заставили съесть. Ну и подавись, стерва!

Останавливаюсь возле окна в пол. Смотрю на газон, высотки вдалеке и хочу вернуться домой. Я знаю, там у меня не было возможностей, не было даже шансов на хорошее будущее. Но кому нужны эти мечты, если после их достижения ты превращаешься в бесчувственную глыбу? Тут и сказать нечего, да и о чем говорить, когда человек, чья профессия подразумевает любовь к детям, только что вылил на меня столько грязи?

К счастью, не все учителя хотят увидеть, каким прекрасным, алым цветом заливаются мои щеки, поэтому большинство занятий проходит более-менее спокойно. Конечно, меня бесят чужие взгляды, шептания за спиной, но кто сказал, что будет просто? Да и я бы наверняка с трепетом обсуждала «свежее мясо». Такое испытание обязан пройти каждый новенький, это своего рода посвящение, однако уже к концу четвертого урока я даже привыкаю к чрезмерному вниманию и перестаю на нем зацикливаться.

В столовой со мной никто не садится. Я говорила с парочкой блондинок на занятии по литературе, правда, не думаю, что они рискнут и присоединятся ко мне. Это слишком опасно, когда речь идет о собственной репутации. Занимаю единственный свободный столик около входа и кисло осматриваю еду: школа вроде хорошая, а еда отвратительная. Вареные овощи, вареное мясо, какой-то светло-желтый компот. Так и сарафан на мне перестанет держаться. Скептически разрезаю филе серебряным ножом – о да, я уверена, это настоящее серебро – и удивленно оборачиваюсь, заметив, как кто-то садится рядом. Уже хочу сказать «привет», но замечаю два хитрых, карих глаза и цепенею. О нет! Так и тянет кинуться прочь, ведь перед собой я вижу того самого парня, что избил Сашу возле мотеля. Он едва заметно улыбается, растягивая тонкие губы, и по-хозяйски облокачивается о край стола.

– Кого я вижу, – говорит он, – маленькая лгунья.

Я натянуто улыбаюсь и возвращаюсь к еде. Решаю, что с меня хватит плохих событий на сегодня. Парень не шевелится. Краем глаза замечаю, как он играет с зубочисткой, крутит ее во рту, зажимая белоснежными зубами. Его движения напоминают мне повадки скользкой змеи. Он и сам змея, судя по тому, что сделал с Сашей. Гадкий, неприятный тип. Глядя на его острые черты, созерцая эти невероятно холодные глаза, невольно хочется отвернуться.

– Удивительно, – тянет он, водя длинным пальцем по столу, рисуя на нем невидимые узоры, – как ты оказалась здесь?

– Стечение обстоятельств, – отвечаю я без особой охоты. Он усмехается, но мне совсем не кажется, что это игривая ухмылка. Скорее – предупреждение. Я солгала ему. Неужели меня ждет та же судьба, что и Сашу?

– Выглядишь потерянной, – продолжает он низким голосом, – тебя смущают местные ребята? Если хочешь, я накажу обидчика.

– Я в порядке. Спасибо.

– Видимо, ложь – твой талант.

Вновь смотрю на парня и почти явственно ощущаю, как от него исходят неприятные, колючие волны. Мне вдруг становится страшно. Возникает ощущение, что он вполне мог бы ударить меня сейчас. Хочется рвануть вон из столовой, как можно дальше отсюда, но в голове вновь просыпается это ноющее желание постоять за себя. Глупое желание.

– Не говори так со мной, – отрезаю я, стараясь имитировать ту же холодность, что и парень.

– А как же с тобой говорить? – с наигранным интересом спрашивает он и поправляет пышную светлую шевелюру. На запястьях сверкают золотые запонки. Наверняка новенькие. Те были испачканы кровью. – Ходят слухи, твоя мамочка была той еще штучкой. Это правда?

– Может, ты просто найдешь себе другое место?

Между нами вспыхивает что-то опасное. Парень глядит на меня упрямо, словно и вправду ждет ответа на свой идиотский вопрос. Его глаза сияют азартом, каким-то странным и глупым желанием. Секунду спустя я понимаю, что желание это простое – унизить меня. Покрыть грязью. Точно так же, как он сделал это с Сашей. Молча смотрю на него, стараясь не выглядеть жалкой. Он изгибает губы в презрительной усмешке и едва ощутимо касается пальцем моей щеки. Я отстраняюсь, резко и быстро.

– Лучше ты найди себе другое место, маленькая лгунья.

– Иначе что ты мне сделаешь?

– Найди другое место, – настойчиво повторяет он, хватая меня за руку так сильно, что мне кажется, будто после этого останется жуткий синяк, – или тебе сильно не поздоровится.

– Отпусти. Мне больно!

– Привыкай к этому чувству, лгунья, – ледяная улыбка растягивает его губы, – ты еще не раз испытаешь его, если снова прикроешь своего названого братца.

Мы смотрим друг на друга еще пару секунд, и, кажется, весь мир вокруг остановился, замер, а затем я наконец вырываю руку из его пальцев и подрываюсь с места.

– Отправляйся к дьяволу, больной ублюдок, – шиплю я, глядя в кошачьи глаза. – Еще раз подойдешь ко мне, пожалеешь!

Подхватываю с пола сумку, закидываю к себе на плечо и решительно несусь к выходу. В столовой так тихо, что я слышу собственные шаги. Наплевать. Пусть смотрят.

Я иду по стеклянному коридору, не оглядываюсь и сдерживаю рыдания где-то в глубине души. На физкультуру прибегаю вся взвинченная. Одеваюсь в желтую униформу, едва не порвав шорты. Плевать на всех, плевать! Завязываю волосы в тугой хвост, даже не смотрю на своих одноклассниц, которые так и таращатся на меня во все глаза, и выбегаю на стадион. Ах, идите к дьяволу! Все к дьяволу! Ношусь по кругу как угорелая. Учительница меня хвалит, говорит: у меня талант. О да, что вы говорите! Пойдите, доложите директрисе, она сто процентов обрадуется! К концу урока едва дышу. Я вся потная и жутко уставшая, мне уже даже злиться сложно. Просто хочется поскорее покончить со всеми делами и вернуться домой. Ну, или куда там. Куда получится. Я плетусь обратно в раздевалку и радуюсь такому маленькому плюсу, как душевые кабинки. Мне сейчас крайне необходимо смыть с себя не только пот, но и лишние эмоции. Одноразовые белоснежные полотенца сложены в пирамиду на невысоком, стеклянном столике. Я беру одно из них и слежу за тем, куда идут остальные девушки. Через пару минут я оказываюсь в широкой, просторной комнате, оборудованной закрытыми душевыми. Хотя бы что-то хорошее за весь день. Я решаю не мыть голову. Потираю плечи, живот и слушаю, как о чем-то разговаривают одноклассницы. Становится немного грустно. Я невольно вспоминаю о том, что никто здесь не мечтает обзавестись новым другом, как вдруг чувствую чьи-то пальцы на спине.

– Зои?

Вздрагиваю и оборачиваюсь. Уже готовлюсь отбиваться всем, что попадется под руку, но натыкаюсь на миловидную блондинку. Она неожиданно протягивает:

– Ты молодец!

– Что? В смысле?

– То, что ты сказала Диме. Это правильно. Ему надо давать отпор, а то совсем заигрался.

– Вот, значит, как, – неуверенно киваю. – Да, он странный.

– А что ты хочешь от парня, отец которого буквально держит весь Питер? – Она хмыкает и пожимает худыми, красивыми плечами. – Главное, потерпи. Он успокоится со временем. Так всегда бывает, поверь.

– То есть я не первая, кого он хочет убить?

– Убить? – Блондинка звонко смеется. – Нет, конечно нет. Не ты первая, не ты последняя.

В ее голосе и интонациях есть что-то такое избитое, что я усмехаюсь. Очередное клише после злой мачехи и крутого, ненормального психа – именно глуповатая блондинка.

– Ладно, я… хочу помыться, если ты не против.

– Конечно! Просто хотела сказать, что думаю. – Она хихикает и уходит, виляя голыми, идеальными бедрами. Отлично! Теперь у меня есть союзник. Самое настоящее достижение.

Смываю оставшийся на коже гель и заматываюсь в полотенце. Материал приятный. Такой мягкий. Интересно, сколько же эта школа может себе позволить, если она расщедрилась даже на подобную мелочь? В размышлениях выкатываюсь из душевой и растерянно примерзаю к месту, увидев на крючке вместо собственной одежды неизвестный белый пакет. В груди что-то вспыхивает. Я нервно осматриваюсь, все надеюсь увидеть этот чертов сарафан, блузку: вдруг они упали? Но поиски тщетны.

– Блин! – Я закатываю глаза и разъяренно подпрыгиваю к оставленному подарку. Что же внутри? На что способны мои креативные одноклассницы? Из легких вышибают весь воздух, когда я достаю алый корсет, гольфы, трусы-шортики. В глазах начинает покалывать, правда, я держусь. Да. Держусь. – Кто это сделал? – смотрю на тех, кто переодевается, и вскидываю брови. – Ну?

Все молчат. Они глядят на меня с сожалением, но оно не поможет. Попробуй они сделать хотя бы шаг в мою сторону, и уже завтра именно их одежда будет непонятно где спрятана.

Я плюхаюсь на скамью и понятия не имею, что делать. Выйти в полотенце? Пожаловаться директрисе? Сидеть здесь до конца второй смены? Или, может, позвонить папе?

Ответ взрывается в голове фейерверком. Я одержимо хватаю корсет, сбрасываю с себя полотенце и одеваюсь в это. Как когда-то одевалась она. Натягиваю гольфы, щелкаю застежками, распускаю слегка влажные волосы. Реакции на мой поступок у директрисы может быть две: или она меня исключит, или оставит. У Костика особо вариантов нет: придется принять меня такой, какая я есть. А вот с подростками куда сложнее. Они могут решить, что я сумасшедшая, или смелая, или такая же, как и моя мать. Тут уж кто знает, но мне бы хотелось вызвать удивление. Пусть понимают, что я способна на те вещи, о которых их слабые душонки могут только видеть сны.

Выхожу из раздевалки и гордо вскидываю подбородок. Никогда не думала, что сотни разных взглядов способны выражать одни и те же эмоции. Шок. Удивление.

Я довольно улыбаюсь и как можно увереннее переставляю ноги. Вижу ненормального психа. Он обнимает ту самую – да-да, черт ее дери! – миловидную блондинку за плечи и не двигается. Смотрит на меня во все глаза и наверняка придумывает новый, изощренный план, после которого я уж точно не смогу так лыбиться. Однако на данный момент – мне плевать. Я покидаю школу под прицелом сотни глаз. И мне нравится, что все в шоке. Нравится, что я могу их поразить. В конце концов, они ничего обо мне не знают, а мне есть что сказать.