Глава 4

Ночью не плачу. В горле ком, но я упрямо держу себя в руках и засыпаю, сжимая пальцы в кулаки до такой степени, что наутро ладони в небольших красных ранках. Моя комната огромная, правда, стены давят с такой силой, что хочется как можно скорее убраться подальше. И я не медлю: подрываюсь с постели, будто ужаленная. На деревянном стуле висит одежда. Клетчатый сарафан и белая рубашка. С ужасом осматриваю этот наряд: что за черт? Я должна надеть это?

– Боже.

Закатываю глаза и пару раз глубоко выдыхаю. Три месяца. Всего три месяца, и я буду свободна. Беру одежду и пулей бегу в ванную. В свою ванную. Помимо гигантской гардеробной к спальне примыкает ванная комната, и вчера я неприлично долго стояла на пороге, соображая, потому что раньше не видела ничего подобного. И меня пугала отнюдь не цена белоснежных, мягких табуретов, а то, что я прожила почти восемнадцать лет, но никогда еще не сталкивалась лицом к лицу с подобными условиями.

Втираю в кожу какой-то приятный, густой гель, становлюсь под грубые, горячие струи воды и жду, когда тело будет полностью чистым. Помещение наполняется паром. Становится жарко. А я все жду и жду, и думаю уже не о мыле, не о шампуне, а о предательстве, которое совершила. Смоется ли оно одновременно с грязью? Недовольно закрываю кран и вырываюсь на свободу. Обматываю тело полотенцем и мысленно повторяю: у тебя нет выхода. Ты должна жить здесь. Ты должна смириться с тем, что бежать некуда. Я поднимаю взгляд и вижу себя в зеркале, окруженную этой расписной плиткой, ароматическими маслами, тусклыми, круглыми лампами, и замираю: на такую жизнь не соглашаются, о такой жизни мечтают. Шелковые простыни, дорогая школа, неприлично богатый отец – все это не наказание. Все это походит на щедрый подарок свыше, который заставляет меня чувствовать вину и стыд перед мамой.

Надеваю блузку, потом сарафан. Он немного велик в бедрах, но я не обращаю внимания. Какая разница. Расчесываю мокрые волосы. Они становятся прилизанными, и выгляжу я наверняка ужасно нелепо, но опять-таки: и что с того? Если мне все же и предстоит жить здесь, то я попытаюсь не придавать ничему огромного значения. Пусть все будет как будет.

Я спускаюсь на первый этаж, нервно поправляя ворот блузки. Вижу Сашу – он тоже одет в нелепый, клетчатый костюм и теребит красный галстук. Надеюсь, он будет рядом, когда дети богатых снобов решат разорвать меня на кусочки. Хотя, стоп. Какая разница.

– Школа – это обязательный пункт, Зои, – внезапно говорит Константин. Он появляется из ниоткуда и припечатывает меня к месту серьезным, деловитым взглядом. – Прости, но так надо. В нашем лицее каждый день – определенная стоимость. Директриса согласилась принять тебя, но намекнула на безупречную посещаемость, что значит, ты должна идти на учебу уже сегодня, а не через несколько дней, после того как привыкнешь к обстановке.

– Я поняла.

– Саша поможет тебе.

– Хорошо.

– Занятия до четырех. За вами приедет машина. Если хочешь, мы можем встретиться в городе. У меня перерыв с пяти до половины седьмого. Обсудим наши… – он мнется и хмурит лоб, – наши отношения.

Не могу сказать, что мне не терпится поговорить с этим человеком о его прошлом. Но любопытство перевешивает гордость, и я киваю. Ради мамы я должна знать правду. Должна во всем разобраться. Мы смотрим друг на друга чуть дольше положенного, а затем Константин откашливается и провожает нас до двери. Саша выходит первым. Плетется к машине, а я так и стою на пороге, не понимая, что делаю, зачем на мне этот дурацкий наряд и отчего сердце так бешено бьется.

– Прости, если что-то не так, – неожиданно говорит этот человек, и я недоуменно оборачиваюсь. Он стоит в углу, и правую часть его лица освещает утреннее, неяркое солнце. Вторая же половина темная. И почему-то я думаю о том, что у каждого из людей есть добрая и злая сущность. Какой же он – мой отец? Чего в нем больше: хорошего или плохого? Он так заинтересованно на меня смотрит и выглядит действительно порядочным мужчиной. Но что же с ним произошло семнадцать лет назад? Почему он бросил маму, почему не позаботился о ней, почему отпустил? Неужели наше поведение оправдывает отнюдь не наш характер, а всего лишь обстоятельства? Какими же тогда мы жалкими, должно быть, выглядим со стороны.

– Зои, я правда не знаю, как себя вести. Я не был тебе отцом. Но сейчас именно я обязан о тебе заботиться.

– Не обязаны.

– Обязан. И я прошу тебя помочь мне в этом. Не отталкивай меня, слышишь? Давай хотя бы попробуем узнать друг друга.

– Я же согласилась встретиться, – смущенно пожимаю плечами. – Что еще вам нужно?

– Ты понимаешь, о чем я.

И я понимаю. Однако не собираюсь менять своего мнения. Вряд ли мы станем близкими людьми, вряд ли я приду к нему, когда мне будет плохо или страшно. И пусть биологически он мой родной отец, внутри я не ощущаю ничего, кроме страха перед чужим, неизвестным мне мужчиной, от которого на данный момент зависит мое будущее.

– Я опоздаю на учебу. – Я поправляю ремень сумки и с вызовом смотрю в эти похожие зеленые глаза. Если Константин считает, что все так просто, он сильно ошибается. – Увидимся после занятий.

Саша уже сидит в черной, тонированной машине. Он небрежно вытягивает ноги, кидает на меня косой взгляд и протяжно выдыхает. Видимо, понимает, что мне сейчас паршиво.

Автомобиль трогается с места, и меня припечатывает к креслу.

Интересно, как сильно эта школа отличается от той, где я училась раньше? Меня же отчислят, едва я открою рот на какой-нибудь заумной физике. Водитель резко поворачивает, и я в очередной раз ударяюсь спиной о сиденье.

– Он что, убить нас хочет?

– Просто спешит, – поясняет Саша. – Мы опаздываем, а за опоздания у нас санкции. Поверь, тебе лучше о них не слышать.

– Пережить бы этот день.

– Кстати, об этом. – Мне не нравится тон парня: какой-то неуверенный и виноватый, и поэтому я тут же перевожу на него взгляд. – Тот псих…

– Какой псих?

– Который хотел выпотрошить меня.

– Блондин с кошачьими глазами?

– Да-да! Именно он. Так вот. Он…

– Что? – тяну я и полностью поворачиваюсь к брату. Тьфу. К другу. Или не знаю к кому, в общем. – Что ты мямлишь. Говори нормально. Сейчас ты не пьян и не убегаешь от качков.

– Зои, он учится в нашем лицее.

– А я думала, хуже быть не может.

– Это ерунда на самом деле, – добавляет Саша и как-то нервно поправляет ярко-красный галстук. – Я учусь с ним всю жизнь, и столько же он планирует стереть меня в порошок. Но, как видишь, я цел и невредим.

– Ты говорил, что ты – труп, – недовольно напоминаю я. – Я помогла, потому что думала, что у тебя серьезные проблемы.

– Так и есть. Просто эти проблемы немного затянулись.

– Затянулись? Боже, да я ведь ему соврала, и он это понял. А эти лысые секьюрити рядом с ним… Что ты на самом деле натворил? Дело ведь не в рыжеволосой отличнице. Скажи честно.

– Пока рано говорить честно, – передразнивает меня Саша. – Все будет хорошо. Не бойся.

– Я и не боюсь.

– Тогда тем более не парься.

– Почему ты так говоришь? Это ведь опасно. В прошлый раз тебя сильно избили, ты был испуган, растерян. Неужели ты не понимаешь, что может произойти сегодня?

– Нет, Зои, это ты ничего не понимаешь, – резко отвечает парень, и я замираю. Понятия не имею, чем вызвала такую реакцию, но мне определенно становится не по себе. – Забудь.

– Но…

– Забудь, – твердо повторяет он. – Жаль, что я втянул тебя в это, но поверь мне на слово.

Возможно, я перешла черту, ведь в конце концов о Саше мне ничего не известно. И тем не менее интуиция подсказывает мне быть наготове: кто знает, что меня ждет.

Мы останавливаемся около кривого здания в стиле деконструктивизма, которое визуально отражает всю агрессивность и враждебность местных взглядов, и я тут же чувствую, как в тугой узел поочередно скручиваются мои органы: чего ожидать от учеников этой школы? Наверняка они такие же непростые и замысловатые, как и острые, титановые пики, тянущиеся к небу из кирпичного фасада. Саша хлопает дверцей, а я схожу с места только после нескольких громких вздохов и мысленного пинка под зад. В конце концов, чего именно я боюсь? Перемен? Людей? Осуждения? Нужно проще относиться к тому, что со мной происходит. Мне ведь многое пришлось пережить, не самое хорошее. После побоев некоторых маминых ухажеров, после поздних походов в клуб, разговоров со смердящими алкоголиками, танцовщицами, наркоманами – нынешнее состояние дел не должно внушать мне никакого ужаса. Вот только неясно, почему же так сильно хочется сорваться с места и броситься наутек.

За то время, пока мы доходим до огромных, стеклянных дверей, меня успевают осмотреть и отсканировать сотни любопытных взглядов. Я стараюсь не обращать на них внимания. Иду рядом с Сашей, но то и дело ловлю себя на мысли, что неосознанно сжимаю руки в кулаки.

– У нас есть правила, – говорит Саша по пути в кабинет директора, и я концентрируюсь на его голосе. – Прогулы – плохо. Форма – хорошо. Внеклассная деятельность – очень хорошо. Драки – я бы не советовал. Захочешь пустить слухи – дерзай, источник не найдут, уверяю. А вот если решишь выяснить с кем-то отношения – сто раз подумай. Последствия печальные и обычно обсуждаемые. Бурно обсуждаемые.

– Просто Беверли-Хиллз.

Саша усмехается, а я осматриваю огромные окна, которые украшают почти все стены школы. От этого мне кажется, будто я попала в бесконечный, светлый лабиринт из чьих-то лиц, отражений, зеркал. Удивительное зрелище. Свобода повсюду и одновременно нигде.

– Ты учишься здесь всю жизнь. – Это не вопрос, но Саша все же отвечает:

– Да. Сколько себя помню – постоянно тут.

– Удивительное пренебрежение к тому, что в глазах других делает тебя счастливчиком.

– Что именно? Окна? Алгебра? Итоговые экзамены? Или, может, ежемесячные сборища в актовом зале, где рассказывают, кто и когда прокололся?

– Видел бы ты мою прежнюю школу. Не выделывался бы.

– Да это не школа, а Колизей. Каждый день – борьба то с учителями, то со сверстниками.

– Везде так.

– Не везде. В обычных школах дети просто хотят быть лучшими. А в моей школе все рвут глотку за то, чтобы не стать худшим.

– Какая разница?

– Большая. Стремление развиваться или стремление пройтись по чужим головам? Я не знаю, как там – за пределами моей прочной скорлупы, – но у нас здесь сплошное соревнование. И цель – не стать победителем. Да, все хотят выиграть. Но еще больше все хотят выиграть у кого-то. Обойти кого-то. Унизить. Поразвлечься. Самоутвердиться за счет чьей-то неудачи, а не за счет собственной победы. Это напрягает.

Саша говорит так, будто действительно знает, в чем дело. Будто прошел через подобное, и не один раз. Поэтому я тихо спрашиваю:

– А ты к какому типу относишься?

– Угадай. – Он кривит подбитую губу. Едва ли крутой парень искал бы спасения посреди ночи в каком-то мотеле. – Если ты думала, что дружба со мной облегчит тебе жизнь, ты сильно ошибалась.

Саша улыбается, а я все равно вижу, как ему обидно. В чем он провинился? Почему-то я уверена: он не сделал ничего такого, что чуждо всем, кто учится в этой школе. В очередной раз поражаюсь тому, насколько жестоки именно дети. Они грызут друг друга похлеще взрослых, не имея на то никаких причин. А главное – им кажется, что они поступают верно.

– Я вообще-то о другом подумала, – бодро восклицаю я и на удивление просто сокращаю огромный, ледяной разлом между нами. Теперь наши руки соприкасаются, и Саша недоверчиво вскидывает брови. – Мне ловить нечего, о’кей, но вот ты можешь купаться в лучах моей славы.

Надеюсь, парень поймет мою шутку, и, к счастью, вижу, как он широко улыбается. Не хочу, чтобы Саше было плохо, пусть это и звучит нелепо. Мы едва знакомы, с чего я вообще должна о нем волноваться? Но что-то мне подсказывает, что нам надо держаться вместе.

Парень доводит меня до нужного кабинета, а затем перекрещивает, как в церкви.

– Иди, сестра моя, – низким голосом протягивает он. – Я подожду до звонка, потом пойду на урок, иначе влепят штраф. Номер класса уточни у охранника или спроси у директрисы.

– Может, она меня и проведет? В конце концов, я – новенькая. Теплый прием, радушие, забота о каждом ученике и все такое.

– Наивная.

Саша смеется и машет мне рукой, а я уверенно прохожу в просторный кабинет директора.

– Здравствуйте. – Полноватая женщина отрывает взгляд от документации и вскидывает брови. – Я Зои. Зои Регнер. Мне сказали… вы ждете. Насчет предметов надо поговорить, да? Или вы хотели меня испытать? Или что там еще делают с новенькими?

– Зои Регнер?

Киваю и наблюдаю за тем, как женщина неуклюже поднимается с малюсенького кресла: черт, как же она там уместилась? Отмахиваюсь от глупых мыслей и вижу, как она подходит к еще одной двери. Медленно стучится, медленно переводит на меня лукавый взгляд и также медленно отрезает:

– Директор Кузовлева уже давно вас ждет.

– Ооо, – растерянно тяну я. Ну конечно. Неужели у такой шикарной школы была бы такая несимпатичная директриса? Во всем должен быть вкус. Даже в выборе начальства. – Хорошо.

Я киваю и на ватных ногах захожу в смежный кабинет.

– Который час?

Останавливаюсь. Прямо передо мной стоит худощавая, высокая женщина с блестящими от лака волосами и узкими глазами скорее от гнева, чем от яркого солнца. Она скрещивает на груди руки и повторяет:

– Который час, Зои?

– Половина девятого.

– Ты собираешься идти на занятия?

– Ну да.