Они опустошили окрестности Тулона, Марселя и Ниццы с неслыханной дерзостью; они даже ограбили дом морского префекта, в Тулоне похитили любовницу главного комиссара, сожгли шесть домов и волновали город в течение целой ночи. В Марселе повторилось то же. В Ницце произведены были похищение трех банкиров, а в одном ущелье победоносно отражено нападение двух батальонов пехоты, хотя и с потерей девяноста человек убитыми и двухсот шести ранеными. Потом в Альби разбойники ограбили казначейство и застрелили жандармского капитана, который побоями хотел вынудить пастуха дать о них сведения.

Словом, шайка Кротов распространяла ужас повсюду и нарушала общественные права, невзирая на полицейскую власть.

Наполеон стал обращать на них внимание все более и более. В один вечер он прочел отчет о сражении между ними и отрядом солдат или жандармов в сто восемьдесят человек, которые были окружены и вынуждены были сдаться. Он пришел в негодование и приказал созвать военный совет, чтобы судить офицеров, командовавших отрядом. Прения показали, что офицеры и солдаты исполнили свой долг. Полковник, который председательствовал в совете, объявил, что если бы даже целый полк находился в западне, куда заманили отряд, то и он должен был погибнуть или сдаться. С этим мнением все согласились единодушно.

Наполеона это взбесило еще пуще. Он принял дело к сердцу. Великодушие, выказанное при этом случае атаманом разбойников, раздражило императора до крайней степени, так как оно приобретало ему сочувствие простого народа. Кадрус – так звали атамана – требовал, чтобы отряд сдался без всяких условий. Можно было думать, что он переколет всех до одного. Ничуть не бывало! Он только обобрал боевые снаряды и штыки, оставил солдатам ружья и выпустил их из ущелья, где они были заперты, снабдив лошадьми для раненых. Когда отряд выходил из ущелья, он увидел пятьдесят человек в масках, выстроенных в две шеренги. В их главе был Кадрус, при нем его помощник. Разбойники имели молодцеватый вид и были вооружены карабинами со штыками. По знаку атамана помощник скомандовал, и победители отдали честь побежденным. Конечно, это поразило и тронуло солдат.

Слава Кадруса возросла до громадных размеров, и вся Европа занималась им. Английская журналистика воспользовалась этим обстоятельством, чтобы утверждать, что власть Наполеона слаба в самой Франции. В карикатурах представляли Кадруса, предписывающего консулу законы. Раздраженный донельзя, Наполеон послал Савари ловить его, и Кадрус прокатил Савари по всей Франции, водя его за нос и ускользая, как угорь.

В одну из ночей Савари был похищен. Предводитель Кротов с маской на лице принял его в замке, который занял военной силой, и дал ему пир на славу: обед, бал, театр и фейерверк. Это была неслыханная дерзость. Замок, занятый с девяти часов вечера, охранялся разбойниками всю ночь. Тридцать пленников да около двадцати пленниц, забранных без большого разбора для этой именно цели, должны были способствовать оживлению пира. Кадрус поклялся честью, что никому не будет сделано вреда; все знали, что он никогда не изменяет своему слову, и веселились от души, за исключением, конечно, виновника торжества, Савари.

Три бригады жандармов обступили замок к концу бала и были отражены в мгновение ока. Им пришлось ретироваться. Незадолго до рассвета Кадрус сделал по подарку каждой паре танцующих, простился с Савари и уехал.

Эта смелая выходка наделала много шума. Савари заболел горячкой и чуть не умер. Можно представить себе бешенство императора. Он, который раздражался сопротивлением даже королей, не только не имел власти над простым атаманом разбойников, но еще им же был побежден!

После этого последнего подвига Кадрус исчез со своею шайкой на целый год. Он объявил, что отправляется в Италию и дает отпуск своим людям, но с 1 мая 1804 года снова приступит к тому, что называл войной против общества. Действительно, 1 мая он начал ее мастерской штукой на открытой местности среди равнины Боса, не оставив по себе никаких следов.

В Кадрусе было всего оригинальнее его притязание на честность. Он издавал прокламации. В них он высказывал, что вправе брать у общества, что оно может дать, сам же не признавал за собой никакого долга по отношению к нему. Он объявлял войну общественному строю и называл себя таким же властелином своих пятидесяти разбойников, каким был Наполеон у миллионной армии. Эти софизмы забавляли философов.

Великодушие Кадруса восторгало женщин. Это был поэтический разбойник. Наконец, бедный люд очень любил его за то, что он нападал только на богатых. Словом, он пользовался общим сочувствием. Он имел правилом убивать только при последней крайности. Он щадил свои жертвы, щадил солдат, льстил жандармам и печатал реляции. В этих реляциях, распространяемых в большом количестве, стояли выражения: «Храбрые жандармы…», «Бригада с мужеством, достойным лучшего успеха…», «Кадрус, к искреннему своему сожалению, был вынужден открыть огонь по таким достойным противникам, но прекратил его при первой возможности…»

В сущности, жандармы уважали его и были ему благодарны. Его ум и отвага пленяли всех. Однако о нем рассказывали также нечто, имеющее черты ужасающего зверства. Иногда находили человека, зарезанного известным образом. Рана постоянно оказывалась на одном месте и одного объема – точно у барана, зарезанного на бойне мясником. Народ говорил, что в шайке есть разбойник, вооруженный ножом мясника, и что у его жертв всегда перерезано горло. Некоторые полагали, что это сам Кадрус. Чтобы согласовать это с человеколюбием, которое он нередко оказывал, утверждали, что эти убийства, совершенные из мести, нечто вроде грозной вендетты. Как бы то ни было, многие стали называть его Человек с ножом, и вскоре это прозвище принято было всеми. Когда после довольно продолжительного отдыха шайка Кротов заявила свое присутствие в Босе с большей смелостью, чем когда-либо, Наполеон позвал Фуше и дал ему строжайшие предписания.

Фуше ответил прямо:

– Ваше величество, Кадрус человек гениальный. Я изучаю его тактику целых шесть лет.

– И вы сомневаетесь в успехе?

– Он человек удивительный, никогда не повторяется и ускользает от всякого наблюдение и всякого анализа.

Император был поражен словами Фуше. Он опять прибегнул к Савари, хотя не пощадил его при первой неудаче. Герцог Отрантский употребил все средства. Иногда до пяти тысяч человек стояло по окраинам Боса наготове, чтобы идти окружить Кадруса. Но вдруг в самый разгар этой охоты за ним он появляется в лесу Фонтенбло, близ местопребывания императора. Мы видели его первое убийство. Легко представить себе гнев императора.

Надо сказать, что Кадрус, назвав себя кавалером де Каза-Веккиа, втерся ко двору. Его помощник под именем маркиза де Фоконьяка добился, так же как и его друг, приглашения на охоту. При поиске доступа ко двору Кадрусу пришла в голову гениальная мысль. Он очень заботился о своей репутации и был влюблен в свою собственную славу. Он поклялся, что превзойдет Картуша и Мандрена. Он имел все надлежащие бумаги для доказательства своих прав на титул, который принял так же, как и доказательства прав друга, которого по-настоящему звали Бланше, на принятую им фамилию де Фоконьяк.

В Неаполе настоящий кавалер де Каза-Веккиа и маркиз де Фоконьяк поссорились за общим столом в присутствии Кадруса и его помощника, прибывших для изучения образа действий неаполитанских бандитов. Кадрус был принят с торжеством всеми бандитами в королевстве. Он уже собирался ехать в Рим, где впоследствии просил аудиенции у папы, когда в его присутствии завязалась эта ссора. Де Фоконьяк подстрекал противников едкими насмешками. Но дуэль в Неаполе запрещалась, и найти секундантов было нелегко. Де Фоконьяк, или вернее Бланше, служил секундантом тому, имя которого он похитил впоследствии. Жорж Кадрус был секундантом кавалера. Дрались на пистолетах. Противники, ожесточенные друг против друга, стреляли одновременно на расстоянии десяти шагов. У одного разнесло череп, другому пуля пронзила грудь. Оба пали наповал.

Жорж и его приятель скрыли тела и возвратились в гостиницу. Овладев бумагами убитых, они отправились в Рим собрать сведения о их положении в свете. Никаких препятствий не оказалось, чтобы выдать себя за них. Кавалер де Каза-Веккиа, незаконный сын без состояния, вел жизнь очень скромную. Он получал через банкира тысячу пятьсот фунтов в год и жил, как живут в Италии, где содержание так дешево. Кадрус известил банкира, что он получил большое наследство и попросил его копить выплачиваемую ему пенсию. Он подписался рукой кавалера и принял меры, чтобы мнимое наследство имело вид вполне правдоподобный.

Относительно де Фоконьяка дело оказалось еще проще. За исключением дряхлого старика дяди, ни одного родственника. Бланше, надо сказать, довольно походил на того, чью фамилию наследовал. Он дал пройти году, другому, отлично гримировался, придал себе надлежащую физиономию и приехал обнять мнимого дядю. Тот не мог надивиться, что племянник так похудел, но этим замечанием и ограничился.

Шутка была сыграна. Никто не мог оспаривать у двоих обманщиков принятые ими титулы, фамилию и положение в свете. Снабженный неподдельными бумагами, Жорж Кадрус доказал, что он кавалер де Каза-Веккиа, незаконный сын князя того же имени; де Фоконьяк, с короной маркиза в своем гербе, дерзко потребовал доступа ко двору, принят был с радостью и жил роскошно.

Наполеон имел слабость окружать себя дворянами, и два разбойника в роли дворян встретили отличный прием в императорском дворце. Вот какова была шайка Кротов с их двумя предводителями.