– Значит, вы полагаете, что имелась личная причина, по которой он приговорил Уайта к порке? Я знаю, – быстро произнес Маркуис, когда Трэверс открыл рот, – что вам необязательно отвечать на это, мисс Мортлейк. Сэр Эндрю собирался посоветовать вам молчать. Но мне кажется, защите понадобится вся возможная помощь. Несмотря на ваши любезные слова в пользу Уайта, он признает, что сделал один из выстрелов. Вы это знали?

Голубые глаза Иды расширились, и краска сошла с ее лица, так что оно показалось беззащитным и (на секунду!) не столь эффектным. Она взглянула на Пейджа.

– Нет, я не знала. Но это ужасно. Если Гэбриэл действительно признал, что сделал это…

– Нет, он не признал, что именно его выстрел убил вашего отца. Вот в чем проблема.

Полковник Маркуис быстро и кратко изложил суть дела.

– Так что, как видите, нам придется привлечь к ответственности Уайта или, как говорит инспектор, лишиться разума. Знаете ли вы еще кого-нибудь, кто, вероятно, желал бы убить вашего отца?

– Нет. Наоборот, общественность его любила. Наверняка вы слышали, каким снисходительным он был. Он никогда не испытывал враждебности ни к одному из осужденных.

– А в частной жизни?

Ида удивилась:

– Частная жизнь? Ради всего святого! Разумеется, нет! Конечно, – она помедлила, – иногда… ничего страшного в том, что я говорю об этом… Порой с ним было трудно. Я имею в виду, отец всегда придерживался твердых гуманистических принципов и пытался сделать мир лучше, но порой мне хотелось, чтобы он был менее мягким в суде и на банкетах и более гуманным дома. Пожалуйста, не поймите меня неправильно! Отец был замечательным человеком, и не думаю, что он хотя бы раз в жизни сказал нам недоброе слово. Но отец любил читать лекции, снова и снова – своим ровным, спокойным голосом. Полагаю, это было для нашего же блага.

Впервые Пейдж осознал, что либеральный и снисходительный судья Чарльз Мортлейк мог быть сущим кошмаром для близких. Полковник Маркуис посмотрел на Трэверса.

– Вы согласны с этим, сэр Эндрю?

Трэверс с трудом отвлекся от собственных мыслей. Он взял со стола маленький пистолет «Браунинг» и вертел его в руках.

– Согласен? С тем, что у Мортлейка есть враги? Определенно.

– Вам нечего к этому добавить?

– Мне есть что к этому добавить, – резко произнес Трэверс. Голос его немного охрип. – Значит, это из него был сделан второй выстрел? Что ж, это меняет дело. Я не знаю, виновен ли Уайт. Но понимаю, что теперь не смогу его защищать… Видите ли, этот «Браунинг» принадлежит мне.

Ида Мортлейк издала восклицание. Трэверс с любезным видом потянулся в нагрудный карман, вынул бумажник и показал лицензию на ношение оружия.

– Если вы сравните серийные номера, – добавил он, – то заметите, что они совпадают.

– Вы собираетесь сознаться в убийстве? – спросил Маркус.

Улыбка Трэверса стала шире и теплее.

– Господь видит, я не убивал его, если это то, о чем вы подумали. Судья мне действительно нравился. Но это непривычное для меня положение, и не сказать, что приятное. Я узнал это оружие, как только вошел сюда, хотя и решил, что оно не может быть тем самым. В последний раз я видел его в своих апартаментах в «Иннер-Темпл». Если быть более точным, оно лежало в моем кабинете, в нижнем левом ящике стола.

– Мог ли Уайт украсть его оттуда?

Трэверс покачал головой.

– Это маловероятно. Я не знаю Уайта, кажется, я даже ни разу его не видел. И он никогда не бывал в моих апартаментах, если только это не было ограблением.

– Когда вы в последний раз видели оружие?

– К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос. – Сейчас Трэверс вел себя непринужденно, словно изучая тему для дебатов. Но Пейдж сознавал, что адвокат настороже. – Пистолет был скорее частью домашней обстановки. Я могу лишь утверждать, что не вынимал его из ящика более года, он был мне не нужен. Полагаю, он пропал год назад. А может, и несколько дней назад.

– Кто мог его украсть?

Трэверс помрачнел.

– Вряд ли я сумею ответить на этот вопрос. Любой, у кого был свободный доступ в мои апартаменты, мог это сделать.

– Например, член семьи судьи Мортлейка?

– Да, не исключено.

– Понятно, – кивнул помощник комиссара. – Вас не затруднит, сэр Эндрю, рассказать о том, что вы делали вчера после полудня?

Адвокат задумался.

– Я находился в суде примерно до половины четвертого. Потом отправился в «Иннер-Темпл». Когда я проходил через «Фонтан-корт», помню, по настенным часам отметил, что было без двадцати четыре. Я обещал быть в Хэмпстэде, пить чай с Мортлейком, не позднее половины пятого. К сожалению, мой помощник сообщил, что Гордон Бейтс заболел и попросил передать его «дело Лейка» мне. Это дело будет слушаться в суде сегодня, и оно весьма сложное. Я понимал, что мне придется поработать над ним весь вечер и, вероятно, целую ночь, чтобы как следует подготовится к прениям. Поэтому я и не смог поехать в Хэмпстэд на чай. Я остался у себя разбираться с делом. И без двадцати шесть вдруг вспомнил, что не предупредил Мортлейка, что не приеду. Но к тому времени… ну, бедняга Мортлейк был уже мертв. Я так понимаю, его застрелили около половины шестого.

– И все это время вы находились в своих апартаментах? У вас есть подтверждение этому?

– Надеюсь, да, – серьезно ответил адвокат. – Мой помощник должен это подтвердить. Он был в соседнем помещении почти до шести часов. Я находился во внутренней части апартаментов – в своей жилой квартире. Из квартиры есть только один выход; и, выходя, я попадаю в ту комнату, где сидит мой помощник. Уверен, он подтвердит мое алиби.

Опираясь на трость, полковник Маркуис поднялся и церемонно кивнул.

– Хорошо. У меня только одна просьба. Могу ли я посягнуть на ваше время, попросив подождать в другой комнате примерно десять минут? Я должен кое-что сделать, а после хотел бы еще раз поговорить с вами обоими.

И полковник нажал кнопку звонка на столе. Он удалил посетителей из кабинета с такой непринужденной легкостью, что даже Трэверс не успел заявить протест.

– Замечательно! Превосходно! – воскликнул полковник Маркуис, ликующе потирая руки.

Пейдж подумал, что, если бы его шеф не хромал, он бы сейчас станцевал. Маркуис уставил на него длинный указательный палец.

– Вы потрясены, – заметил он. – В глубине души вы потрясены отсутствием у меня тактичности. Подождите, вот доживете до моих лет и тогда поймете, что самая большая радость после шестидесяти – это возможность поступать так, как вам хочется. Инспектор, это дело интересное, и в нем уже есть варианты – вы ведь их видите?

Пейдж задумался.

– Что касается вариантов, сэр, мне кажется, есть нечто подозрительное в краже пистолета сэра Эндрю Трэверса. Если Уайт не мог этого сделать…

– Ах, Уайт. Да. Вот почему я хотел, чтобы наши посетители вышли из кабинета. Мне нужно поговорить с ним наедине.

Он снова снял трубку и велел привести Уайта.

Пейдж заметил, что внешний вид молодого человека мало изменился с прошлой ночи, за исключением того, что теперь он был причесан и в сухой одежде. Два констебля привели его – высокого, стройного, по-прежнему одетого в потертое пальто. Довольно длинные русые волосы были зачесаны со лба назад, и Уайт нервным движением пригладил их. У него был тонкий нос, массивный подбородок, выразительные серые глаза под нахмуренными бровями. Лицо было слегка худощавым, движения – дергаными. Сейчас он казался отчасти воинственным и в то же время отчаявшимся.

– Почему бы вам не рассказать, что в действительности произошло в том павильоне? – начал Маркуис.

– А я бы хотел, чтобы это вы мне сообщили, – произнес Уайт. – Думаете, я не ломал над этим голову с тех пор, как меня схватили? В любом случае я надолго задержусь в Дартмуре^[12], потому что я стрелял в старую свинью. Но, верите или нет, я его не убивал.

– Ну, для того мы и собрались, чтобы все выяснить, – спокойно сказал Маркуис. – Я слышал, вы художник?

– Я – живописец. Художник я или нет, покажет время. – Фанатичный огонек вспыхнул в его глазах. – Клянусь небом, я хотел бы, чтобы обыватели не злоупотребляли так упорно словами, значения которых они не понимают! Если бы…

– Мы работаем над этим. Я так понимаю, у вас есть определенные политические взгляды. Во что именно вы верите?

– Так вы хотите узнать, во что я верю? Я верю в новый мир, в просвещенный мир, в мир, свободный от нынешнего хаоса. Я мечтаю увидеть светлый, прогрессивный мир, где человек может легко дышать. Мир без военного насилия, мир, по замечательному выражению Уэллса, «щедрый, строгий и чудесный». Это все, что я хочу, и это не так уж много.

– И как бы вы это устроили?

– Прежде всего нужно схватить всех капиталистов и повесить. Наши противники, конечно, будут просто расстреляны. Но капиталистов надо повесить, потому что именно они заварили всю эту кашу и сделали нас своими орудиями. Я повторю еще раз: мы орудия, орудия, орудия.

Пейдж подумал: «Этот парень сошел с ума». Но в Гэбриэле Уайте чувствовалась такая мощная и пылкая целеустремленность, которую несет в себе настоящая убежденность. Уайт остановился, дыша так тяжело, что пришлось перевести дух.

– Вы считаете, что судья Мортлейк заслужил смерть?

– Он был свиньей, – усмехнулся Уайт. – Не нужно быть политологом, чтобы сказать вам это.

– Вы знали его лично?

– Нет.

– Но вы знакомы с мисс Идой Мортлейк?

– Я ее немного знаю. Это не имеет значения. Нет нужды втягивать ее – ей об этом ничего не известно.

– Разумеется. Давайте вы расскажете нам подробно, что произошло вчера после полудня. Для начала, как вы попали в поместье?

Уайт упрямо поджал губы.

– Да, я расскажу вам об этом, потому что это единственное, за что мне стыдно. Видите ли, вчера днем я встретил Иду. Мы зашли в «Лайонс» в Хэмпстэде. Естественно, встреча с ней в тот момент не входила в мои планы, но я почувствовал себя обязанным предупредить ее, что собираюсь убить старика, если смогу. – На его щеках появился слабый румянец. Изящные пальцы с довольно крупными костяшками подрагивали на коленях. – Дело в том, что я спрятался в ее машине, под чехлом. Она этого не знала. Когда Ида ушла из «Лайонса», она направилась в библиотеку в соседнем квартале. Я последовал за ней. Пока Ида находилась в библиотеке, я нырнул в заднюю дверцу и закрылся чехлом. День выдался пасмурным, был сильный дождь, так что я знал – она меня не заметит. Другим путем я бы вообще не сумел попасть на территорию. Привратник держит ухо востро. Ида проехала через ворота к дому. Когда она оставила автомобиль в гараже, я улизнул. Проблема заключалась в том, что я не знал, где именно находится судья. Откуда мне было знать, что он в павильоне? Я думал, что найду его в доме. Я потратил почти час, пытаясь попасть в этот дом. Казалось, слуги там повсюду. Но в конце концов я проник внутрь через боковое окно. И чуть не налетел на дворецкого. Он зашел в гостиную, где сидела Ида Мортлейк, сказал, что уже поздно, и спросил, не подать ли ей чаю. Она ответила – да, подать, потому что ее отец в павильоне и, вероятно, не будет пить чай в доме. Вот как я выяснил, где он. Поэтому я выбрался из того же бокового окна наружу.

– Который был час?

– Я не обращал внимания на время. Хотя… – Уайт помолчал. – Вы легко можете это узнать. Я быстро побежал прямо в павильон. Там я столкнулся с вашими полицейскими – я сразу подумал, что это полицейские, – и к тому времени я был полон решимости убить старого дьявола, даже если это стало бы последним делом в моей жизни.

Уайт шумно дышал. Полковник Маркуис уточнил:

– Значит, это было в половине шестого? Хорошо. Продолжайте. Рассказывайте все!

– Я рассказал это уже сто раз. – Уайт прикрыл глаза и заговорил теперь медленно: – Я подбежал к двери кабинета, заскочил внутрь и запер дверь. Мортлейк стоял около окна, крича что-то полицейскому снаружи. Услышав мои шаги, он отвернулся от окна…

– Он что-нибудь сказал?

– Да. Он сказал: «Что происходит?», или «Что вам здесь нужно?», или что-то в этом роде, дословно не помню. Затем, увидев в моей руке оружие, Мортлейк поднял ладонь перед собой, будто защищаясь от удара. Тогда я выстрелил. Из этого пистолета. – Уайт коснулся «Айвер-Джонсона» 38-го калибра.

– Вы в него попали?

– Сэр, я практически уверен, что нет, – заявил Уайт, ударив кулаком по краю стола. – Слушайте, над столом висела яркая лампа. Она была в каком-то медном абажуре, из-за чего бо́льшая часть комнаты оставалась в темноте, потому что свет падал концентрированным лучом. Но лампа освещала стол и пространство между окнами. Нажав на курок, я увидел, что в стене позади него появилось черное отверстие. А Мортлейк еще двигался и бежал. Кроме того…

– Что?

– Убить человека, – сказал Уайт, будто внезапно постарев, – не так просто, как можно подумать. Все ничего, пока ваша рука не окажется на спусковом крючке. Потом из вас как будто выпускают весь воздух. Кажется, что вы не сможете, физически не сможете это сделать. Это как ударить упавшего человека. И, странное дело, в ту секунду я чуть не пожалел старого бедолагу. Он выглядел таким напуганным, отмахиваясь от моего пистолета, как летучая мышь, пытающаяся улететь.

– Минуточку, – перебил его Маркуис, – вы часто пользовались огнестрельным оружием?

Уайт был озадачен.

– Нет. Самым смертоносным, что я держал в руках, была пневматическая винтовка в моем детстве. Но я полагал, что в запертой комнате не должен промахнуться. Однако я промахнулся. Мне продолжить? Судья побежал от меня вдоль задней стены. Тогда он, ясное дело, был жив. Поймите, все заняло несколько мгновений, произошло так быстро, что это сбивает с толку. В тот момент он находился лицом к стене, расположенной позади меня и справа.

– Значит, лицом к углу, где стояла желтая ваза? Ваза, где позднее обнаружили «Браунинг»?

– Да. Казалось, судья повернулся, чтобы выскочить из комнаты. Потом я услышал еще один выстрел. Вроде он раздался сзади и справа от меня. Я почувствовал… нечто вроде ветерка, если вы понимаете, о чем я. После этого Мортлейк схватился за грудь. Он обернулся и сделал несколько шагов назад, немного качнулся, опять же назад, а затем упал головой на стол. Как только судья упал, ваш сотрудник, – Уайт кивнул в сторону Пейджа, – перелез через окно. И это все, что я могу рассказать.

– Вы видели в комнате кого-нибудь до или после второго выстрела?

– Нет.

Помощник комиссара мрачно глянул на Пейджа:

– Вопрос к вам, инспектор. Можно ли было спрятать какое-либо механическое устройство в той комнате, которое произвело бы выстрел из пистолета – незаметно для присутствующих?

Пейдж не стал медлить с ответом. Они с Борденом обыскали ту комнату весьма тщательно.

– Это совершенно невозможно, сэр, – заявил он. – Мы чуть не разобрали этот павильон на фрагменты. К тому же, – он слегка улыбнулся, – вы можете исключить и мысль о потайном ходе или люке. Там бы даже мышь не проскочила… Кроме того, в желтой вазе лежал пистолет, из которого стреляли в кабинете.

Полковник Маркуис вздохнул и произнес:

– Да, похоже, мы должны признать, что второй выстрел совершил кто-то, находившийся в комнате. Послушайте, Уайт, как далеко вы были от судьи, когда выстрелили в него?

– Примерно на расстоянии пятнадцати футов.

– Ясно. Мы предполагаем, что кто-то бросил этот пистолет в вазу. Ваза была слишком высокой для того, чтобы тихо положить туда пистолет. Так что должен был раздаться шум от его падения. – Он посмотрел на Уайта. – Вы слышали какой-нибудь звук?

– Я не знаю. Честно, не знаю. Не могу припомнить…

– Вы понимаете, – с неожиданной резкостью проговорил Маркуис, – что, по вашим словам, получается совершенно невозможная ситуация? Вы считаете, что кто-то, очевидно, сбежал из комнаты, которая была заперта и охранялась со всех сторон? Как? Как это могло произойти?

Он замолчал, когда в кабинет вошла его секретарша и тихо сказала ему что-то. Полковник Маркуис кивнул.

– Это полицейский судмедэксперт, – пояснил он Пейджу. – Он произвел вскрытие, и результаты оказались настолько любопытными, что он решил лично со мной встретиться. Что весьма необычно. Пусть он войдет!

Воцарилась тишина. Уайт тихо сидел на своем месте, но при этом уперся локтями в спинку кресла, и на его крупном красивом лице застыло ожидание. Пейдж догадывался о его чувствах. Если найденная в теле судьи пуля оказалась 38-го калибра, это означало для него конец.

Судмедэксперт, доктор Галлатин, взволнованный и нервный, вошел в кабинет с портфелем в руке.

– Доброе утро, доктор! – приветствовал его полковник Маркуис. – Мы ждали от вас новостей. Каков ваш вердикт? – Он подтолкнул два пистолета, лежавших на столе. – Мнения разделились. Одни считают, что мистер Мортлейк был убит пулей из револьвера «Айвер-Джонсон» тридцать восьмого калибра, выпущенной с расстояния около пятнадцати футов. Другие полагают, что его убила пуля из пистолета «Браунинг» тридцать второго калибра с расстояния около двадцати пяти футов. Кто из них прав?

– Никто, – ответил судмедэксперт.

Полковник Маркуис медленно опустился в кресло.

– Что вы имеете в виду под словом «никто»?

– Я сказал «никто», потому что обе стороны ошибаются, сэр. На самом деле судья был убит пулей из пневматического пистолета «Эркманн», предположительно, двадцать второго калибра с расстояния около десяти футов.

Маркуис и глазом не моргнул, но Пейдж догадывался, что старый сыч редко в жизни получал столь неожиданные известия.

Он по-прежнему сидел выпрямившись, холодно глядя на хирурга.

– Я надеюсь, доктор Галлатин, – произнес он, – что вы трезвы?

– Совершенно трезв, к сожалению, – усмехнулся тот.

– И вы уверяете, что был произведен еще и третий выстрел в комнате?

– Мне ничего не известно об этом деле, сэр. Я только знаю, что судью застрелили с довольно близкого расстояния, – Галлатин открыл маленькую картонную коробку и вытащил плоский кусочек свинца, – этой пулей из пневматического пистолета «Эркманн». Более известен армейский пистолет «Эркманн», он намного тяжелее. Но и этот – весьма опасная вещица, потому что гораздо мощнее обычного огнестрельного оружия и к тому же почти бесшумный.

Полковник Маркуис повернулся к Уайту:

– Что вы можете сказать по этому поводу?

Вероятно, Уайт был так взволнован, что забыл о своей роли просветителя и социального реформатора и заговорил теперь как школьник, с раздражением:

– Вот, я говорю! Честная игра! Я знаю об этом не больше вашего.

– Вы слышали еще один выстрел в кабинете?

– Нет.

– Мистер Пейдж, вы обыскали комнату сразу после того, как вошли. Вы обнаружили пневматический пистолет?

– Нет, сэр, – твердо заявил инспектор. – Если бы он был, уверен, мы бы его отыскали.

– А еще вы обыскали заключенного. Был ли у него при себе подобный пистолет, или мог бы он от него избавиться?