М. Кляйн делает акцент на отношениях к фантастическому объекту, то есть к внутреннему объекту, который является основным звеном процессов проекции и интроекции на ранних этапах развития.
Разрушительные влечения входят в первые младенческие переживания плохого внутреннего объекта. Сначала он должен освободиться от них посредством проекций (параноидно-шизоидная позиция), а затем через депрессию выработать целостный объект, то есть хороший и плохой одновременно. В действительности завершением депрессивной позиции является интроекция хорошего объекта и создание амбивалентных объектных отношений, другими словами, уход от разделения на исключительно плохой и хороший объекты, а также и от разделения на целые и частичные объекты.
Роль объекта во внутреннем мире состоит в том, чтобы дифференцировать влечения, организовывать их. Внешний же объект, даруя ребенку в достаточной степени положительные переживания, ограничивает и контролирует систему проекций и интроекций плохих объектов. Как следствие, мать и отец играют роль ограничителей варьирования системы проекций внутренних объектов, которые постоянно перестраиваются, но не могут сами организоваться.
Таким образом, квазиисключительность внутренних объектов не позволяет им уступить место реальности и поискам принципиально другого объекта.
Рассмотрим две эти работы, посвященные осмыслению любовной жизни и жизни пары. Стоит также упомянуть две важнейшие работы, в которых описываются параноидно-шизоидная и депрессивная позиции. Эти концепты необходимы нам для понимания истории и динамики супружеских связей: «Еще раз о психогенезе маниакально-депрессивной стадии» (1934) и «Печаль и ее связь с маниакально-депрессивной стадией» (1940)[21]. Кляйн обогатила и углубила понимание определенных аспектов любовной жизни, впервые описанных Фрейдом. Она пишет об амбивалентной оппозиции любовь/ненависть как о внутренне присущем человеку состоянии. Ненависть – сила разрушения и дезинтеграции, в то время как любовь – сила гармонии и единства. Кляйн различает агрессию (инстинкт самосохранения и борьбы за выживание) и агрессивность, связанную с ненавистью. Она описывает три простейших механизма защиты у грудного ребенка, которые можно позже отследить и в любовной жизни: 1) проекция – первая мера безопасности, используемая малышом на фоне тревоги, вызванной угрозой уничтожения (влечение к смерти); 2) расщепление объектов на плохие и хорошие, позволяющее избежать мук амбивалентности в общении с матерью (сначала это касается груди, потом самой матери); 3) идеализация как защита от тревоги преследования. Итак, цель младенца – получить максимум психической безопасности и максимум удовольствия, избавляясь от опасных и разрушительных чувств. Жадность, или желание обладать, есть выражение влечения к жизни, так же как чувства зависти к противоположному полу. Женщины хотят иметь пенис, иметь возможность пенетрации и способность зачинать детей. Мужчины хотят переживания пассивной роли, возможности поддерживать, ухаживать и страдать. Следуя за Фрейдом и Эрнестом Джонсом, Кляйн описывает ревность как подлинную любовь, способную на самопожертвование, мучение и зависимость. «Любовная связь приносит, во-первых, удовлетворение инстинкта жизни (инстинкта сохранения, сексуального инстинкта), приближающего к переживанию гармонии и единства, во-вторых, возрастание чувства безопасности от разрушительных инстинктов и опасности потери, одиночества и бессилия. Состояние удовольствия достигается без разлуки, потери и агрессивности, а преимущества зависимости используются максимально»[22].
Если же говорить о выборе партнера, Кляйн напоминает нам, что на чувства мужчины к женщине всегда влияет его первая привязанность к матери. В любовных отношениях взрослый человек ищет возможности заново пережить детские впечатления и связанные с ними фантазии. Более того, партнеры соотносятся друг с другом и на уровне бессознательного: сын в женщине желает обрести мать, а дочь в мужчине – отца. Именно эти тенденции и становятся первым шагом к взаимной привязанности супругов.
Отталкиваясь от идеи фантастичности мужской и женской сексуальности, Кляйн пишет о садистических фантазиях младенца, направленных на мать и отца. Она утверждает, что сексуальность связана с чувством вины, вызванным путаницей между сексуальным желанием и агрессивными импульсами, приводящим к необходимости восстановить объект любви и поклонения. Удовлетворение сексуальности, то есть получение удовольствия, порождает также чувство психической безопасности и поддержки, убеждая мужчину и женщину в том, что в их сексуальности нет ничего опасного. Таким образом, им хорошо вдвоем, поскольку они испытывают подлинное сексуальное удовольствие. Более того, возникает желание идентифицировать себя с хорошим родителем и хорошим ребенком, а также разделить с партнером удовольствие, характерное для его пола.
О зависти, являющейся важным элементом психологии пар, Кляйн писала очень много, и все ее наблюдения крайне ценны. Зависть есть садистически-оральное и садистически-анальное проявление разрушительных влечений, появляющихся с самого рождения и не позволяющих радоваться и быть благодарным. Зависть к пенису, по мнению Кляйн, связана с завистью к материнской груди. Как все это отражается на сексуальной жизни?
Для женщин завоевание мужчин и коллекционирование любовников есть возможность пережить победу над пенисом и грудью. Так, Кляйн устанавливает связь между генитальным и первичным оральным удовлетворением.
В случае мужчин интенсивное чувство зависти трансформируется в ненависть и тревогу по отношению к вагине. Если на оральной стадии были трудности, то в генитальных отношениях с женщинами мужчина будет демонстрировать такие симптомы, как импотенция и навязчивая необходимость в вознаграждении.
В результате Кляйн утверждает, что проективная идентификация и интроективная идентификация являются факторами, порождающими путаницу, размывающими границы, с одной стороны, между Я и объектом, с другой – между внутренним и внешним миром.
Д. Винникотт и У. Бион, сами того не зная, предложили две модели влюбленной пары: отношения между матерью и младенцем и отношения между пациентом и аналитиком могут считаться такими моделями.
Винникотт писал о том, что в начале любой жизни есть единство, структура, организация: «индивид и окружающее его пространство», «младенец и материнская забота». Пара «мать – младенец», по Винникотту, связана с изначальным нарциссизмом, который подразумевает полное слияние индивида с окружающей средой. Между изначальным нарциссизмом и межличностными отношениями существуют промежуточные стадии, на которых присутствуют переходные объекты и явления, сначала поддерживаемые игрой, но потом становящиеся фактами культуры. Их он относит к третьей области, области опосредованного переживания, отличающейся как от психической, так и от внешней реальности. Эта область располагается в особом потенциальном пространстве между индивидом и окружающим миром, объединяющим и разделяющим мать и младенца. «Область опосредованного переживания существует на протяжении всей жизни человека. Именно в ней находится место внутренним экспериментам, столь характерным для искусства, религии, работы воображения и научного творчества»[23].
Винникотт помогает нам осознать, что область общего группового переживания (например, в сфере религии или искусства) возможна именно благодаря наложению друг на друга областей опосредованного опыта. Также он пишет о психотерапии, проходящей «в том самом месте, где две области игры – пациента и терапевта – пересекаются. Что такое психотерапия? Совместная игра двух личностей»[24]. Нельзя ли сказать то же самое о супружеской паре?
Прежде чем говорить о творчестве и иллюзии, вспомним еще одно явление, описанное Винникоттом – взаимосвязь, пропитанная пересекающимися идентификациями, как проективными, так и интроективными. Подразумевается возможность использования и неиспользования механизмов проекции и интроекции. Таким образом, «большая часть нашей жизни проходит при пересечении идентификаций»[25]. Благодаря им устанавливается демаркационная линия между Я и не-Я. Вышеописанное явление позволяет нам глубже изучить процессы, связанные с супружескими отношениями и установкой границ между Я партнеров.
Винникотт настаивал на важности роли творчества, необходимости поддержки творческих порывов ребенка, а также отмечал связь между иллюзией, творческой жизнью и самим фактом жизни. Он пишет о «способности ребенка использовать иллюзию, без которой контакт между его психикой и окружающим миром никогда не был бы установлен»[26]. Творчество, по Винникотту, определено необходимостью и стремлением к иллюзии.
Все эти понятия связаны с внутренним потенциалом роста и развития, с процессом взросления. Мы же можем провести свою аналогию: только еще намечаясь, супружеская пара уже должна обнаружить творческий потенциал, необходимый для роста, интеграции и зрелости.
Среди процессов взросления как ребенка, так и пары наиболее фундаментальным нам представляется прохождение депрессивной стадии. Винникотт связывает эту стадию с периодом одиночества, амбивалентностью, чувством вины, а также с приношением, жертвой, заботой о другом, чувством личной ответственности. По мнению Винникотта, чувство вины проистекает из изначального представления о двух матерях – любящей спокойно и любящей возбужденно, то есть о любви и ненависти.
Способность пребывать в одиночестве – важная для социальной жизни характеристика. Переживание одновременно любви и ненависти свидетельствует о победе амбивалентности, а затем, когда она становится более утонченной, индивид начинает учиться одиночеству.
Рассмотрение бисексуальности как качества «целостной самости» представляется нам важнейшим нововведением Винникотта. Чистые маскулинные и фемининные элементы, переживание бытия, основанное на переживании всемогущества, позволяют, с одной стороны, появиться чувству собственного Я, свободного от влечений, с другой стороны – объектное отношение, подразумевающее разделение на субъект и объект, образует два полюса, вокруг которых выстраивается динамика брачных, групповых (чисто фемининное) и межличностных (чисто маскулинное) отношений. Их сочетание приводит к появлению бисексуального «целостного супружеского Я».
О проекте
О подписке