8. БЕЗЗАЩИТНАЯ БОГЕМА

Маркус, Фабьен, Пьер и Франк имели полчаса в запасе перед тем, как они начнут выводить из люкса свою клиентку. Они сидели в баре напротив отеля, в котором жил объект – американская поп-исполнительница Агата Уилсон. Её вечная молодость на отметке в двадцать семь лет не стала гарантией широкой известности. Первые успехи пришли лишь после того, как Агата Уилсон разменяла вторую сотню лет. После этого пару десятилетий её песни крутили на радиостанциях средней популярности. Затем на её продюсера снизошло озарение и после тридцати семи лет кропотливого пиара он начал грамотную политику по раскрутке творчества своей подопечной. В сто сорок четыре года Агата познакомилась со своим новым композитором, который в свои девяносто восемь лет имел восемьдесят четыре сочинённые песни, занявшие высшие строчки в хит-парадах на радиостанциях по всему миру. Через полгода после начала сотрудничества с новым композитором Агата получила первую статуэтку «Грэмми». На следующий день ей уже предложили семь рекламных контрактов, а продюсер планировал гастроли по Западному побережью.

Теперь Агата была настолько важной фигурой в мире шоу-бизнеса, что в баре напротив сидели четверо нанятых для её безопасности матёрых телохранителя.

Официантка принесла заказанные напитки. По голографическому телевизору показывали кадры, сделанные где-то в Западной Африке, где оставались страны, на территории которых ещё не действовал запрет на рождаемость.

– Почему не позволяют родить ещё хотя бы два-три миллиона? – недоумевающе произнёс Пьер. – Я уверен, у наших бюрократов найдутся деньги на их содержание.

– Потому что власть сама состоит из олигархических тварей – сказал Франк, сделав глоток капучино. – Они не хотят увеличивать число граждан, потому что тогда население сильно приблизится к черте бедности. Наши зарплаты сократятся и мы будем вынуждены жить на гроши, если вообще не останемся без работы. Нищета повысит уровень преступности. Будут грабить и никакой страх перед казнью людей уже не остановит. Вот тогда этим буржуям станет по-настоящему тяжело управлять обществом, потому что все мы превратимся в обыкновенную толпу с инстинктами и без мозгов, ведомую чувством голода. А так, пока мы сыты, какая-никакая, но стабильность присутствует.

– В теории, – начал Фабьен, – может государство и смогло бы прокормить ещё пару-тройку миллионов граждан, но тогда мы приблизимся вплотную к крайней черте. А так резерв в виде этих самых двух-трёх миллионов – как страховка на случай, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля и тогда у властей будет в запасе какое-то время, чтобы решить проблему ещё до того, как население начнёт испытывать на себе последствия экономического упадка, который даже при малейшем спаде сильно скажется на таком огромном населении. Поэтому все экономисты считают, что сегодня население Евросоюза имеет самую оптимальную численность, какая только возможна, а Бельгия в этом плане находится в числе самых сбалансированных.

– Самое скверное то, что нам лучше принять это как есть, потому что так мы хотя бы находимся далеко от черты бедности. За счёт этого Евросоюз может позволить себе рыночную экономику, а не командную – подытожил Маркус. – Так что до тех пор пока запрещают рожать, у нас есть хлеб и свобода.

По стандартному протоколу звезду смогли вывести из отеля без каких-либо внеплановых происшествий. Маркус сопровождал Агату, находясь вплотную рядом с ней. Придерживая объект за левый локоть, он довёл её до лимузина и следом сел на заднее сидение. Было крайне важно, чтобы объект постоянно находился перед глазами.

Лимузин тронулся. Агата осматривала Маркуса с головы до ног затяжным взглядом, после чего спросила:

– А сколько вы уже занимаетесь этим?

– Охраняю тела? – спросил Маркус, не отводя взгляда от лица певицы, над которым стилист постарался не хуже, чем кутюрье над вечерним платьем из чёрного шёлка с длинными вырезами до самого края бёдер. Точно также платье не закрывало большую часть груди, которая, как показалось Маркусу, была напичкана парой литров силикона каждая. Ещё Маркус подумал, что косметика на её лице похожа скорее на капитальную штукатурку, нежели на лёгкую косметическую шпаклёвку. Зрачки и глазные белки прятались где-то под покрытыми обильным слоем краски веками и густым слоем накладных ресниц. Багровой помады на губах Агаты вполне хватило бы на небольшие малярные работы. Её аккуратно сложенные волосы были усыпаны стразами так, что цвет волос едва ли можно было различить.

– Ну да.

– Достаточно.

– А вам приходилось реально защищать клиентов? Ну, в смысле, чтобы прямо во время покушения?

– Бывает.

– Бывает… – с некоторой нотой удивления проронили Агата – …до сих пор?

– Да. Но не стоит паниковать. У меня осечек ещё не было. И потом, у вас есть враги? Такие, чтоб желали вашей смерти?

– Знаете, сколько конкурентов жаждут моего ухода? Ведь такие как я и заставляют фанатов делить свою любовь к кумирам. Продажи моих альбомов не спадают уже тридцать восьмой год подряд. Из-за таких как я новые музыканты не могут добиться популярности, потому что им просто не по силам тягаться с теми, кто уже имеет армию поклонников. Многие пытаются расстаться со скучной работой и пробуют свои силы в музыке. И знаете, очень часто этими новичками оказываются очень талантливые солисты. Просто свой талант они раскрывают с некоторым запозданием. И они могли бы преуспеть в музыке не хуже меня. Но для этого нужно, чтобы в сердцах фанатов появилось свободное место, а сейчас оно занято такими как я.

– Зависть других – признак большого успеха – подметил Маркус.

– Вы не ответили на мой вопрос. Когда в последний раз вам приходилось применять эту штуку? – спросила Агата, указывая на рукоять «беретты», выглядывающей из-под пиджака Маркуса.

– Пару лет назад. Это был ваш коллега по цеху.

– И чем всё закончилось?

– Для моего клиента?

– Да.

– Я сорвал ему выступление. Потом он провел полночи в полицейском участке, где его долго расспрашивали о том, кто может желать его смерти. Но главное – на нём не было ни царапины.

Протянув небольшую паузу, Агата спросила:

– А тот, кто напал… что с ним?

– Два сквозных ранения в груди. Одна пуля прошла через лёгочную артерию. Так что на допрос в полицию он не успел.

Некоторое время Маркус осматривал озадаченное лицо Агаты Уилсон, после чего добавил:

– Не волнуйтесь. Если что-то пойдёт не так, я и вам сорву концерт, а в городе станет на одного покойника больше. Так что заранее прошу не обижаться.

Через несколько минут кортеж свернул в направлении «Босэйлстадион», на подступах к которому все четыре автомобиля, включая лимузин, заехали на подземную парковку.

За последние сто семьдесят два года «Босэйлстадион» пережил три реконструкции. В результате последней, которую провели в 2261 году, вместимость арены выросла до 92 561 места. На концерты продавались стоячие места, которые располагались на той территории, где под четырёхсантиметровым слоем синтетического настила прятался футбольный газон. Таким образом «Босэйлстадион» во время концертов вмещал свыше 145 000 зрителей.

Агата Уилсон не давала покоя публике на протяжении почти трёх часов. Всё это время центр Антверпена сотрясала динамичная музыка и звонкий голос певицы. Публика ликовала не только от этого. Ритмичные трюки танцоров на заднем плане и феерические визуальные эффекты, которые создавались при помощи самого современного голографического оборудования.

Провожая Агату в подтрибунное помещение, Маркус признался:

– Знаете, вам сегодня крупно повезло.

– Вы думаете? – радостная улыбка всё ещё не сходила с лица поп-дивы.

– Да. Потому что ваше шоу было слишком привлекательным для того, чтобы не отвлекаться на него. А это сильно затрудняет мою работу.

Агата рассмеялась и едва смогла произнести:

– Спасибо.

Они дошли до гримёрки, где первым порог переступил Маркус. Проверив помещение, он разрешил проходить. Выдыхая с облегчением от того, что всё прошло лучше некуда, Агата вошла в помещение, сразу после чего повалилась на диван, а рука потянулась за бутылкой с водой.

– Не трогайте – отрезал Маркус.

Агата смотрела на своего телохранителя потерянным взглядом.

– Я не могу выпить?

Маркус посмотрел в направлении одного из своих напарников и произнёс, вытянув раскрытую ладонь:

– Фабьен.

Фабьен кинул Маркусу запечатанную пластиковую бутылку. Маркус протянул её Агате.

– Пейте отсюда.

– Думаете, что здесь всё отравлено? – немного смеющимся голосом спросила Агата.

– А вы думали, что на жизнь покушаются только из пистолета?

– Один из моих людей присматривал за гримёркой, пока нас не было – пыталась убедить Агата.

– Это ваш человек – продолжал настаивать Маркус. – Я не могу делать свою работу, доверяя вам, потому что вы доверяете другому, который доверяет ещё кому-то. Я обязан вернуть вас в отель живой. Вернётесь, а там вы уже сами по себе и можете пить, откуда захотите.

– Ну ладно.

Все коллеги Агаты налегали на стол кроме неё самой. После недолгой трапезы продюсер Дэвид Коул попросил всех выйти для аудиенции со звездой.

– Вас это тоже касается – сказал Дэвид, обращаясь к Маркусу, который продолжал стоять на месте, крестив перед собой руки. – Это личный разговор.

– Я отрабатываю свой контракт.

– Этот контракт вы подписывали со мной.

– Да. И в нём чётко прописано, что я несу ответственность за жизнь и здоровье объекта, коим является Агата Уилсон, на протяжении всего времени с момента выхода из номера отеля и до момента её возвращения в номер. Выполнить свою работу я могу только при условии непрерывного контроля.

– Я её продюсер. Что я, по-вашему, могу замочить её? – раздражённо сказал Дэвид.

Долго не думая, Маркус ответил:

– Что тут сказать? Шоу-бизнес порочен.

– Это уже не смешно – нервно отрезал Дэвид.

За свои тридцать четыре года на вид, и двести одиннадцать – по паспорту, ему ещё не приходилось сталкиваться с подобным.

– Я настаиваю, чтобы вы временно покинули это помещение – требовательно повторил Дэвид, направляя указательный палец на дверь.

В ответ Маркус стряхнул воображаемую пыль с чёрных синтетических брюк, после чего вполне спокойно опустился в кресло.

Дэвид хотел что-то сказать и, судя по всему, в очень жёсткой форме, но его прервала Агата:

– Ладно. Слушай. Это срочно? Или подождёт до отеля?

– Какая разница. Я здесь главный, и я считаю необходимым именно сейчас…

– Дэвид? – чуть громче произнесла Агата.

Не сразу, но Дэвид ответил, едва отводя глаза от сидящего в кресле Маркуса, сохраняющего холодный вид:

– Подождёт.

– Вот и чудно. Просто мне бы не хотелось наблюдать за ссорой после такого классного шоу. Давайте не будем ругаться и портить друг другу настроение – вполне мягким голосом сказала Агата.

Продюсер покинул комнату с недовольным видом.

– А с вашим подходом ошибки исключены. Вы так дорожите своей репутацией? – спросила Агата, продолжая расправлять волосы, которые были так тщательно уложены стилистом. Теперь Маркус мог рассмотреть, что её волосы были чёрного цвета и тянулись почти до самых предплечий.

– Я долго занимаюсь этим – рассказывал Маркус, параллельно перекладывая из руки в руку «беретту» и разглядывая очертания пистолета. – У меня ещё не было осечек. Среди моих клиентов были те, кого пытались убить люди, на которых бы никогда не подумали. Так что я знаю, что делаю.

– Допустим, Дэвид меня захочет убить. Сейчас вы меня спасли. Но что ему помешает сделать это после того, как вы доведёте меня до номера?

– Это уже не моя забота. Я обеспечиваю вашу безопасность там, где я обязан делать это по условиям контракта.

Агата посмотрела на Маркуса через зеркало и спросила:

– И вас не будет мучить совесть?

– Нет.

– Так значит вам чуждо такое понятие как «сентиментальность?»

– Можете поверить в обратное. Я потерял отца и мать в один день. Узнав об этом, я проливал слёзы не одну и не две недели. И не был бы мой ген замороженным, я бы поседел за пару дней.

– Так почему же вы так холодны к возможной угрозе после истечения контракта?

Маркус обхватил рукоять «беретты» и, не сводя глаз со спускового крючка, ответил:

– При моей работе приходится мириться с одной истиной – всех в этом мире спасти невозможно. Поэтому если кто-то не в силах вечно избегать смерти, лучше просто принять всё как есть.

– Печально – подытожила Агата, снимая накладные ресницы.

К этому моменту она уже избавилась от помады и следов тонального крема. Наблюдая за этим, Маркус вдруг задался вопросом, который звучал весьма очевидно: «зачем портить всякой косметикой такое смазливое личико?»