«Второй том, не меньше чем первый, излучает отвагу, силу, преданность и любовь; доблестными джентльменами были и те, кто выжил, и те, кто погиб; но именно история Скотта, рассказанная им самим, поставит это творение в ряд великих книг мира. Повествование начинается в ноябре 1910 года, заканчивается 29 марта 1912-го. К концу книги вы проживете вместе со Скоттом шестнадцать месяцев, и именно поэтому не сможете читать без слез последние страницы. Когда его «Послание обществу» впервые дошло до нас, оно действовало душераздирающе, но мы восприняли его как весть о гибели великого героя; теперь же воспринимаем его как рассказ о смерти близкого друга. Прочитать эту книгу значит узнать Скотта; и если бы меня попросили охарактеризовать его, я бы, наверное, повторил то, что он за полгода до смерти сказал о другом доблестном джентльмене, шедшем с ним вместе, о «Билле» Уилсоне: «Слов не нахожу каждый раз, как хочу говорить об Уилсоне, – писал он. – Мне кажется, что я никогда не встречал такой чудной, цельной личности. Чем теснее я с ним сближаюсь, тем больше нахожу в нем, чему удивляться. Каждое его качество такое солидное, надежное. В любой, самой сложной ситуации он безусловно проявит себя как человек дельный, разумный и практический, в высшей степени добросовестный и, конечно, самоотверженный». Уилсон был именно таким, раз это утверждает Скотт, ибо Скотт знал людей; но в основном это относится и к самому Скотту. Я не знал человека прекраснее, чем тот, с которым познакомился по дневникам. Человечность, мужество, вера, упорство, а главное, скромность Скотта выделяют его среди остальных. Именно скромность придает неувядаемую красоту его предсмертному посланию, последним записям в дневнике и письмам. Письмо со словами соболезнования (чуть ли не извинения), которое он на пороге смерти пишет миссис Уилсон, жене человека, умирающего рядом с ним, вполне могло бы служить памятником Скотту. Лучшего быть не может. Он воздвиг памятник и другим погибшим доблестным джентльменам – Уилсону, Отсу, Боуэрсу, Эвансу. В дневнике он нарисовал их яркие образы, словно живые встают они с его страниц. Они также становятся нашими друзьями, их благородная смерть причиняет нам горе. И были, как я уже сказал, доблестные джентльмены, которые остались жить. Вы можете прочитать об их удивительной судьбе. Эти два тома представляют собой замечательный рассказ о мужестве. Сейчас я закончил их читать и отложил в сторону; но пока читал, несколько дней находился в обществе смельчаков… и каждый проведенный с ними час усиливал во мне чувство гордости погибшими и сознание собственного ничтожества».
Я привел такую обширную цитату из этой статьи, чтобы показать ту атмосферу преклонения, в которую мы окунулись по возвращении. Атмосфера эта, очень приятная сама по себе, конечно, еще не отражала научной значимости экспедиции, а ведь если экспедиция не приносит пользы науке, ей грош цена. Мы лучше, чем кто бы то ни было, знали, какие лишения и опасности перенесли, но знали также, что науке это безразлично; что для нее человек, совершивший самое ужасное путешествие, не становится от этого лучше; выжил он или погиб, никто и не вспомнит через сто лет, лишь был сохранились сделанные им записи и научные сборы.
Кроме «Последней экспедиции Р. Скотта» и «Антарктической одиссеи» Пристли в свет вышла книга «Со Скоттом: светлая сторона». Ее автор, физикогеограф главной партии Гриффит Тейлор, рассказывает о двух геологических походах под его началом и о жизни экспедиции на мысе Хат и мысе Эванс до февраля 1912 года. Книга дает полное представление о самой активной стороне нашей жизни и сообщает важные сведения о научной деятельности экспедиции.
Не могу удержаться от того, чтобы обратить внимание читателя – и тем заслужить его благодарность – на маленькую книжку «Пингвины Антарктики», принадлежащую перу Левика, хирурга из партии Кемпбелла. Она посвящена в основном пингвинам Адели. Почти целое лето провел автор посреди самой большой в мире пингвиньей колонии. Он описывает общественную жизнь пингвинов с неожиданным для нас юмором и с простотой, которой мог бы позавидовать не один детский писатель. Если вы считаете, что вам тяжело живется, и хотите хоть на время отвлечься, советую вам достать, выпросить или украсть эту книжечку и прочитать о том, как живут пингвины. В ней все чистая правда.
Первое английское издание под названием «Scott's Last Expedition» вышло в свет в 1913 году в двух томах. В первом опубликованы дневники самого начальника экспедиции, во втором – отчеты других участников. На русском языке дневник Р. Скотта переведен и опубликован 3. А. Рогозиной незадолго до революции в издательстве «Прометей» с некоторыми сокращениями. На титуле год издания не указан. Следующее издание в том же переводе осуществлено Всесоюзным Арктическим институтом в 1934 году с указанием «просмотренное и дополненное». Еще одно отечественное издание увидело свет в 1955 году в Географгизе под редакцией и со вступительной статьей Н. Я. Болотникова, причем В. А. Островский выполнил перевод опущенных в предшествующих изданиях кусков текста.
Дневник Скотта, найденный спасательной партией в 1913 году на месте гибели
Первое английское издание дневников (вверху) и советское издание 1955 года (внизу)
Итак, уже существует обширная литература об экспедиции, но связного рассказа о ней в целом нет. Будь Скотт жив, он бы написал такую книгу, взяв свой дневник всего лишь за основу. Как личный дневник Скотта он представляет больший интерес, чем любое другое сочинение. Но в нашей жизни дневник – один из немногих способов для человека разрядиться, поэтому в записях Скотта слишком большое место отведено одолевавшим его порой упадническим настроениям.
Мы видели, как важно, чтобы каждая экспедиция аккуратно записывала все сделанные ею нововведения, вес взятых вещей, методы работы. Мы видели, как Скотт заимствовал опыт исследователей Арктики, обобщенный Нансеном, и впервые применил его в санных походах по Антарктике. В «Путешествии на „Дисковери”» он подробно говорит о допущенных промахах, их исправлении, всякого рода усовершенствованиях. Приобретенные знания Шеклтон использовал в своей первой экспедиции, а Скотт во второй, оказавшейся для него последней. Эта экспедиция, по моему мнению, была снаряжена как никакая другая, если учесть, что она ставила перед собой двойную цель – и науку подвигнуть, и полюс покорить. Куда легче поставить все на одну карту, то есть подобрать снаряжение, найти нужных людей и подготовить их к выполнению одной единственной задачи, будь то завоевание полюса или безупречные научные наблюдения. Ни Скотт, ни его люди не хотели ограничиться только достижением полюса. Но игра стоила свеч, стоила героических усилий, и «мы рисковали и знали, что рискуем; все обернулось против нас, поэтому у нас нет оснований для жалоб…».[24]
Едва ли можно говорить, что Р. Скотт успешно использовал опыт Ф. Нансена. В 1888 году норвежец пересек Гренландию без собачьих упряжек, однако в экспедиции на «Фраме» 1893–1896 годах, а также в своем походе к полюсу вместе с Я. Юхансеном, он широко пользовался ими. Во всех случаях (за исключением похода с Дмитрием Гиревым к лагерю Одной тонны в феврале – марте 1912 года) к суждениям автора о собачьих упряжках следует относиться осторожно. Так или иначе непонимание роли собачьих упряжек в экспедиции Р. Скотта разделялось многими ее участниками.
Необходимо, крайне необходимо, чтобы система, не скажу безупречная, но во всяком случае доведенная такой дорогой ценой до высокой степени совершенства, стала в возможно более полном виде достоянием будущих полярных исследователей. Я хочу так построить мой рассказ, чтобы начальник какой-нибудь готовящейся экспедиции в Антарктику, может быть, даже не один, взяв в руки мою книгу, смог бы сказать: «Здесь есть данные, на основании которых я закажу нужные вещи на столько-то человек на такой-то срок; и здесь есть данные о том, как эти вещи использовались Скоттом, о его планах походов и их результатах, об усовершенствованиях, которые его партии внесли на месте или предложили внести в будущем. Я не согласен с тем-то и тем-то, но материалы книги послужат для меня основой, сберегут мне много месяцев подготовительной работы и вооружат сведениями, необходимыми для практической работы моих людей». Если благодаря этой книге путь грядущих поколений осветит свет из прошлого, значит, она написана не напрасно.
Но не только это побудило меня написать книгу. Когда в 1913 году я взялся составить официальный отчет об экспедиции для Антарктического комитета при условии предоставления мне полной свободы действий, мною руководило стремление прежде всего показать, какая была проделана работа; кто ее проделал; кому принадлежит заслуга ее выполнения; кто брал на себя ответственность; кто участвовал в изнурительных санных походах; кто командовал нами в тот последний, самый страшный год, когда две партии находились неизвестно где, и одному Богу было известно, как следует поступить; в тот самый год, когда, затянись наши испытания, люди бы несомненно сошли с ума. Соответствующих записей не существует, хотя, возможно, многие думают, что они велись. Но я, рядовой участник экспедиции, не облеченный большой ответственностью, часто терявший голову от страха, однако находившийся в самой гуще событий, я знаю все это.
К сожалению, мне никак не удавалось примирить свою исповедальную искренность со сглаженными формулировками официального отчета; я понял, что ставлю Антарктический комитет в затруднительное положение, из которого есть только один выход – забрать книгу из его рук; ибо стало ясно, что написанное мною совсем не то, чего ждут от комитета, даже если никто из его членов не станет отрицать ни одного моего слова. Надлежащий официальный отчет представляется нашему воображению в виде объемистого фолианта, точь-в-точь повторяющего другие научные отчеты, скрытые от глаз на пыльных полках музея: он должен изобиловать, говоря словами комитетских установлений, «сведениями о сроках стартов, продолжительности походов, условиях на почве, погоде», не очень полезными для будущих исследователей Антарктики и не облегчающими душу автора. Я не мог сказать, что удовлетворил требованиям Комитета, поэтому решил взвалить все бремя ответственности на свои плечи. Тем не менее сведения, предоставленные мне Комитетом, по достоверности не уступают тем, что обычно фигурируют в составленном по всей форме официальном отчете, и только некоторым сюжетам я старался придать возможно более личный характер, чтобы мои слова не звучали незаслуженно авторитетно и чтобы Комитет не нес за них ни малейшей ответственности.
Вряд ли нужно объяснять, что книга выходит в свет с девятилетним опозданием из-за войны.[25] Не успел я оправиться от перенапряжения всех сил в экспедиции, как очутился во Фландрии в составе броневых подразделений. В одном отношении война походит на Антарктику: пока остаются силы, здесь не уйти с поля боя раньше остальных, не покрыв себя бесчестием. Я вернулся домой совершенным инвалидом, и книге пришлось подождать.
О проекте
О подписке