Цитаты из книги «Пол и костюм. Эволюция современной одежды»

Хотя высокая мода по-прежнему предназначалась лишь для избранных, массовое производство одежды заимствовало у нее фасоны, ставшие общедоступными. Однако если раньше каждая женщина могла переделывать модные наряды сообразно собственному вкусу и окружению, то теперь все изменилось; уже не считалось, что все до единой женщины обязаны уметь шить, а у представительниц среднего класса больше не было служанок, которые умели чинить и перешивать одежду. Возможно, обычные женщины и чувствовали, что происходящее в лучших ателье Парижа (или, все чаще, Милана и Нью-Йорка) имеет к ним прямое отношение, — но только благодаря тем версиям, которые продавались в магазинах готовой одежды. Высокая мода, таким образом, рассматривалась скорее как диктатор, нежели как нечто чудесно-далекое, Парнас, обитель чистой элегантности, поскольку повседневная мода была явно и очевидно с ней связана. Женщины начинали ощущать некоторую беспомощность, если в магазинах не было ничего, что им бы понравилось, потому что теперь лишь немногие умели запросто сшить себе вещь или перешить готовую в соответствии со своим вкусом. Новые фасоны стремительно вытесняли старые, и если женщине казалось, что новомодная вещь ей не к лицу, она чувствовала себя обманутой.

Именно производство образов, а не только одежды, в эпоху модерна ответственно за представление, что все элегантное носит совершенно мимолетный характер. Элегантным может быть даже то, что само по себе жестко, плотно и неподвижно. Фотографы моды начиная с 1930-х годов подчеркивают зависимость желаемого внешнего вида от полностью эфемерного визуального насыщения, гармонии мгновения, которое существует в своей тотальности и так же тотально меняется, причем перемена эта свершается мгновенно, процесс перехода незаметен. Бóльшая часть одежды, в которой люди соответствуют этим образам, сейчас создается оптом, неизвестными работниками, зачастую из неведомо как производимых тканей посредством невидимых процессов, которые можно приспособить к изготовлению уже других комплектов в больших количествах в кратчайшие сроки. Каждому из таких комплектов отпущено всего лишь несколько идеальных моментов, и затем его заменят другим. В 1930-е годы и позже, под влиянием модной фотографии, а еще больше — кино, одежда не просто выглядела «одноразовой», но сама ее красота стала зависеть от быстрых перемен обстановки и атмосферы. Так мода начала все больше и больше походить на череду демонстрационных костюмов — в этом направлении она с тех пор и развивалась.

К 1925 году длина юбок достигала колен, они не были громоздкими, так что не содержали загадочных намеков. Затем подол то поднимался, то опускался, но длинная юбка перестала быть единственно возможной. Юбки стали очерчивать таз и бедра, двигаться вместе с ними, а не сами по себе. Они выглядели, подобно мужским брюкам, как один слой ткани, покрывающий форму тела.

оно не несло идеи сходства или идентичности полов, однако в женской моде появилась новая черта: мальчишеский стиль. С сокращением разнообразия женской одежды стало заметнее, что женские антропометрические показатели в целом меньше мужских. Чтобы женщины продолжали чувствовать себя свободными и независимыми, мода предусмотрительно позволила им напоминать внешне бойких сорванцов, а то и нахальных беспризорников.

Между 1920 и 1930 годами одетые тела обычных женщин подверглись полной трансформации и стали подразумевать половое равенство с мужчинами.

Как это ранее произошло с мужской одеждой, демократизация незаметно проложила себе путь и в женскую моду. Изделия от-кутюр (haute couture) становились все проще и непритязательнее. В то же время недорогую одежду массового производства можно было носить как великолепные примеры остромодного современного дизайна. Теперь можно было избежать намека на отдающую снобизмом неловкость, возникающую оттого, что бедные безуспешно подражают богатым или богатые снисходительно копируют бедных. С определенного расстояния на городских улицах индивидуальный вкус одной женщины мог произвести куда более заметный эффект, чем бедность или богатство, точно так же как в случае с мужской одеждой. К 1920-м годам впечатление готовой одежды уже оставило свой след в самóй от-кутюр — даже на уровне высокой моды появился абстрактно-обобщенный образ хорошо одетой женщины. Образ этот имел поразительное сходство с устойчивым представлением о хорошо одетом мужчине: упрощенность, абстрактность, похожесть.

Но, как мы уже определили, только глубокое и всеобщее недовольство дает жизненно необходимый импульс для смены моды.

Корсеты придавали фигуре четкость линий и поддерживали правильную посадку лифа и красиво ниспадающую юбку, а вовсе не имели целью сдавить тело до невыносимости. Корсет скорее не сдавливал, а плотно обхватывал, и, поскольку служил одновременно грациозности и самообладанию (в те времена, когда фитнес еще не вошел в моду), он чаще ободрял и поддерживал, чем доставлял неудобство; он предлагал самоуважение и защиту. С эротической же точки зрения корсет обеспечивал динамическое равновесие между стройностью одетой фигуры и мягкостью обнаженного тела. Иными словами, на протяжении четырех столетий до конца XIX века женщинам ничто не мешало ощущать реальность собственного тела в корсетах и длинных юбках.

наши дни так изнуряют себя диетами. Обморок был, по всей видимости, женской реакцией, возможной в любых обстоятельствах и без всякого корсета; обычно его вызывал физический и умственный стресс, но отнюдь не стесняющая одежда.

Однако подавляющее большинство свидетельств позволяет предположить, что эта стандартная одежда на протяжении веков более чем устраивала женщин. Она давала им то ощущение завершенности, которое всегда дарит приемлемая в обществе одежда; подлинное, внутреннее удовлетворение, которое сохраняется даже наедине с собой, не требуя социальной или сексуальной демонстрации. Множество женщин регулярно носили тесные корсажи и пышные юбки с чувством персонального комфорта, совершенно не собираясь принимать гостей или выходить в свет, или очаровывать мужчин; примерно так же современные женщины носят узкие синие джинсы и просторные свитера. Чрезвычайно тугая шнуровка, известный варварский обычай, всегда была большой редкостью, фетишем, возникшим в XVI веке и достигшим пика в конце XIX века, когда все женственные украшения начали восприниматься как притеснение. Фетишистская шнуровка, способная утягивать талию вплоть до четырнадцати дюймов, никогда не была распространена ни в высших, ни в средних классах. Чаще всего ее можно было увидеть на простых девушках, трудящихся горожанках — из тех, кто в наши дни клеит себе ногти длиной в два дюйма и носит туфли на четырехдюймовых каблуках. Пресловутые смещения костей и внутренних органов диагностировали у трупов простых работниц, а не представительниц буржуазии, — хотя некоторые девушки из среднего сословия действительно шнуровались чрезвычайно туго.