Глава 3

Когда Мередит в последний раз видела свою крестницу, Сара была впечатляюще одета в черное с ног до головы – очень короткая юбка, колготки, ботинки до щиколотки с бахромой, какие носили дети на рубеже веков. Длинные волосы вытравлены до ослепительно-золотистых, хорошенькое кругленькое детское личико с высокомерно вздернутым носиком безобразно раскрашено, и все это венчала меховая шапка Советской армии с красной звездой.

– Мерри! – с энтузиазмом воскликнула Сара, обняв ее за шею. – Ох, как я рада опять тебя видеть!

Нельзя не ответить на столь теплое приветствие.

– Привет, дорогая. – Мередит тоже стиснула девушку в объятиях. – Тебя трудно узнать.

Действительно. Перемены к лучшему. Волосы больше не золотистые, а натуральные, светло-каштановые. Макияж далеко не такой густой, фиолетовые тени для глаз совсем исчезли. Лучше всего то, что Сара, по-прежнему несколько эксцентрично одетая, догадалась о существовании других цветов, кроме черного.

– Потрясающе выглядишь, – объявила Мередит. – При нашей последней встрече ты смахивала на Аэндорскую волшебницу^[10].

При этом из подсознания почему-то выскочило воспоминание о жуткой находке на воротах. Абсолютно невозможно представить, что кто-то желает зла этой радостной непосредственной девочке. Тем не менее кто-то желает. Или у какого-нибудь дурака извращенное чувство юмора. И такое нередко случается.

Джонатан Лейзенби, на которого Мередит очень хотелось взглянуть, оказался щеголеватым молодым человеком лет двадцати пяти, сияющим, как только что отчеканенная монетка. Он был бледен, как истинный горожанин, и за ухоженной внешностью, дорогой одеждой Мередит разглядела определенную осторожность, порожденную жизненным опытом. Возможно, он не с самой верхней ступеньки, но с неуклонным стремлением влезть на нее. Говорит громко, весело, пристально следя при этом за всеми. Когда Сара представила их друг другу, уверенно шагнул вперед, пожал руку с агрессивной твердостью. Мередит высвободила стиснутые пальцы и выдавила улыбку. Сара, прыгая вокруг них, как счастливый щенок, объявила:

– Мне всегда страшно хотелось быть такой, как Мерри. Разъезжать по свету, видеть всякие замечательные места, знакомиться с людьми. Она везде бывала!

– Не везде, – возразила Мередит. – Всего в нескольких странах. Не знаю, стоит ли следовать моему примеру, Сара.

– Сара сказала «хотелось», – быстро вставил Лейзенби. – С тех пор она несколько повзрослела. – И, чуть помедлив, добавил: – Я имею в виду, больше не страдает от школьных увлечений.

– Правда? – тихо переспросила Мередит.

Но он уже отвлекся, видно заметив крупного неопрятного мужчину, который подошел к ним расхлябанной походкой и остановился, моргая, отчего Мередит предположила, что очки он носит только на работе, не желая признаться, что в них постоянно нуждается. Лейзенби рванулся вперед, протянув руку с присущей ему уверенностью.

– Ах, Рассел! – радушно поприветствовал он мужчину.

Интересно, задумалась Мередит, учат ли в какой-нибудь бизнес-школе птиц высокого полета производить таким образом впечатление на новых знакомых? Рассел ответил на приветствие без особого энтузиазма. Отвесил краткий кивок, обратился к хозяйке:

– Добрый вечер, Ева! – Он преподнес ей букет хризантем в целлофане, перехваченный лилово-розовой ленточкой.

– О, Питер!.. – воскликнула Ева, убедительно играя роль женщины, которой никогда в жизни не преподносили букетов. Она явилась среди собравшихся, словно только что вынутая из коробки, как всегда ослепительная, в каком-то, как показалось с первого взгляда, длинном розовом шифоновом платье, которое при ближайшем рассмотрении оказалось брючным костюмом. Мередит сначала пожалела, что у нее не хватит храбрости надеть нечто подобное, а потом поблагодарила небо за то, что не хватит, ибо она не обладает ни фигурой, ни стилем Евы и может лишь сойти за бракованную рождественскую хлопушку. – Ох, как мило! – восторженно продолжала Ева. – Сейчас же попрошу Лючию поставить их в воду. Мерри, милая, это Питер Рассел… Это моя кузина и самая дорогая подруга Мередит Митчелл. Питер наш местный врач.

– И так можно сказать, – деликатно вставил Рассел. – Живу здесь, в деревне, работаю в Бамфорде. Там у нас коллективная практика. Очень рад познакомиться с вами, мисс Митчелл.

Группа священнослужителей, коллективная практика, отметила Мередит. В деревушке никакой индивидуальной деятельности не осталось?

Ева затопала каблучками по паркету, неся цветы Лючии. Рассел, обменявшись с Мередит рукопожатием, небрежно обратился к Саре:

– Я знал о твоем приезде, не хотел оставить леди без внимания. Вот, возьми. – Он протянул коробочку мятных шоколадных конфет.

– Ой, Питер, спасибо! – воскликнула Сара, схватив ее с рвением, неподобающим леди. – Это моя слабость! Вы помните. В свой последний приезд сюда, Мерри, я до тошноты объелась.

– Растолстеешь, – кисло заметил Лейзенби.

Сара с сомнением и почти виновато на него взглянула.

– В ее возрасте все сгорит, переварится, – сухо возразил Питер Рассел. – При склонности к ожирению уже растолстела бы. Побеспокоимся, когда ей стукнет сорок.

Лейзенби ничего не ответил, приняв вид не по годам развитого ребенка, который неожиданно не удостоился заслуженной похвалы.

– Но я действительно оставил без внимания незнакомую даму, – виновато признал Рассел, вновь обращаясь к Мередит. – Не знал, что вы здесь, мисс Митчелл.

– Я и не ожидала, что вы мне преподнесете цветы или шоколад, – изумленно проговорила она. – Но все равно спасибо.

– Как мило… – пробормотала Ева, сидя в углу с коричневато-желтой жидкостью в стакане. Мередит уже заметила на столике с колесиками среди прочих бутылку крепкого «Сотерн комфорт». Где-то вдали зазвонил телефон.

– Рад встретиться еще с одним членом семьи, – улыбнулся Рассел. – Сара рассказывала, что вы очень отважная дама, разъезжаете по дальним странам, чтобы там развевался британский флаг.

– Делаем все возможное, – кивнула Мередит. Врач ей понравился.

– Надеюсь, не ссужаете подачками молокососов, которые отправляются за границу и своим поведением позорят страну, пока не растранжирят деньги? – воинственно спросил Лейзенби.

Вернулась Ева.

– Мои дорогие, звонил Алан Маркби. Он запаздывает и просит начинать без него. Думаю, мы так и сделаем, если слишком задержится. Лючия не в себе – знаете, из-за зубов, – и не стоит просить ее обождать с ужином.

– Это тот самый тип, который поведет в церковь Сару? – задиристо уточнил Лейзенби.

– Маркби человек занятой, – пробормотал Рассел. – Если сможет, постарается явиться вовремя.

– Он дружил с Робертом, – твердо проговорила Ева.

Последовало неловкое молчание. Сара принялась вертеть обручальное кольцо на пальце. Мередит показалось, что на хорошеньком личике, похожем на мордочку мопса, возникло какое-то загнанное выражение. Обычная для нее импульсивная живость была сегодня несколько наигранной.

Они почти решили не ждать опоздавшего и готовились пройти в столовую, когда в холле послышались голоса. Очень высокий, довольно худой мужчина с узким интеллигентным лицом, прямым длинным носом и яркими голубыми глазами влетел в комнату, откинул со лба взлохмаченные светлые волосы и, задохнувшись, выпалил:

– Извините!

– Как раз вовремя! – воскликнула Ева, метнувшись к нему. – Ну, вы незнакомы с моей кузиной Мередит, и с женихом Сары Джонатаном, и с Альби… где он там прячется? Представляю всем Алана Маркби, друга незабвенного Роберта, любезно согласившегося повести к алтарю Сару.

Все пробормотали разнообразные приветствия, кроме Лейзенби, который громко сказал:

– Потрясающе!

Ева схватила под руку Маркби, немного озадаченного этим собственническим жестом.

– Пойдемте, – приказала она, потащив его за собой.

Мередит удивленно заметила, что это его забавляет и что он умудряется делать вполне разумные замечания. Ева заискрилась в присутствии нового мужчины.

Рядом с Мередит возник Эллиот, которого практически не было слышно весь вечер.

– Присмотритесь к этому типу, – шепнул он. – Настоящий мужчина. – И исчез, прежде чем она успела вразумительно ответить.

В столовой был накрыт большой круглый стол. Слева от Мередит сел Питер Рассел, а справа Алан Маркби. Рядом с ним Ева, дальше Лейзенби, Эллиот, Сара между ним и Расселом. Крупная цветочная композиция посреди стола частично загораживала Лейзенби, сидевшего напротив Мередит, что позволило скрытно за ним наблюдать, непосредственно не разговаривая. Она решила, что, даже если он ей не слишком понравился, можно относиться к нему с уважением. Безусловно энергичный, весьма способный, проницательный, умный. Хорошо бы, чтоб вдобавок вызывал симпатию. Но ее всегда настораживает амбициозность, а он в высшей степени амбициозный.

Она вдруг заметила, что сидевший слева от нее Питер Рассел тоже пристально наблюдает за Лейзенби. Потом он внезапно отвлекся, заговорив с Сарой. Алан Маркби и Мередит с взаимной настороженностью поглядывали друг на друга.

– Как же вы в одиночестве проехали через всю Европу? – решительно спросил он. – Много лет назад я тоже это проделал вместе со своей тогдашней женой. Мы ехали на машине из Греции.

– Замечательная поездка.

– Не такая уж замечательная, – горько возразил он. – Когда сидишь запертый с кем-то в машине, хорошо понимаешь издержки взаимных связей. Это был coup de grâce^[11] нашей семейной жизни. Я не говорю, будто мне не хотелось бы повторить это без долгих споров над картой и чаще любуясь видами.

– Если угодно, можете со мной проехаться до севера Югославии, а оттуда уже самостоятельно доберетесь, – предложила Мередит.

– Что? – Маркби вытаращил глаза с таким же изумлением, с каким посмотрел на Еву, когда та взяла его под руку. И рассмеялся. – Вы же меня совсем не знаете!

– Ерунда, – отрезала Мередит. – Просто предлагаю прокатиться по Западной Европе. – И вспыхнула, пораженная пришедшей в голову мыслью. – Я вовсе не стараюсь вас соблазнить.

– Я и не льщу себя такой мыслью. Только хочу сказать, вы же не знаете, может, я какой-нибудь маньяк…

– Вы собираетесь повести к алтарю мою крестницу. По словам Евы, были другом Роберта. Можно предположить, что не Джек-потрошитель.

– Правильно, – протянул он, как бы про себя потешаясь. – Спасибо за предложение, возможно, когда-нибудь я им воспользуюсь.

– Возможно, я его больше не сделаю. – «Не пожелаю, – решила она. – И вообще что меня за язык дернуло?»

– Слушайте, – наклонился он к ней с неожиданной серьезностью. – Я не был таким уж близким другом Боба Фримена. И меня ошарашила просьба Евы повести невесту к алтарю. Конечно, большая честь и прочее… но мне бы не хотелось, чтобы у вас возникло ошибочное представление…

– О чем? – холодно уточнила Мередит, по-прежнему испытывая раздражение.

Маркби не успел ответить – в гул застольных бесед врезался чистый юный голос Сары:

– Ну, по-моему, просто гнусно, что коттеджи нынче так дорого стоят. Настоящие деревенские жители не могут купить. Это нечестно.

– Нет, Сара! – горячо возразил Лейзенби. – Цены на сельскую недвижимость определяет рынок, и с этим ничего не поделаешь.

– Но в деревне совсем нет детей, – заявила Сара, склонившись над столом. – Ты обратила внимание, Мерри? Потому что все молодые супруги отсюда уехали.

– Молодые семьи уезжают, потому что нет школы, – ровным тоном объяснил Рассел. – Признаюсь, купив коттедж «Роза», я способствовал сокращению местного рынка недвижимости, что не нравится Саре. Извини, дорогая, но мне нравится жить в деревне.

– Я не вас имею в виду, Питер. Вы знаете деревенскую жизнь, лечите местных жителей, они только рады, что вы тут поселились, даже если им приходится ездить к вам на консультацию в бамфордский медицинский центр, хотя мне это кажется довольно странным… Я говорю о других. О горожанах. Ну, пожалуй, вроде нас с мамой. Или о сезонных жителях. Или о Локках, которые все критикуют. А школы нет потому, что детей нет! – триумфально заключила Сара. – Получается замкнутый круг. Все равно что курица и яйцо.

– Не стоит надеяться, что министерство образования будет держать школу в деревне для полудюжины ребятишек, – заметил Лейзенби. – Затраты не оправдаются.

– Во Франции так делается, – услышала Мередит собственный голос, вступивший в спор. – Французы приняли специальную программу оживления деревень.

– В рамках французской сельскохозяйственной политики, – добавил Лейзенби, бросив на нее нехороший взгляд. Понял, что столкнулся с оппозицией. – Это уже совсем другой вопрос.

– Французы жить умеют… – мечтательно и довольно бессмысленно молвила Ева, однако произвела желанный эффект. Спор утратил остроту.

Алан Маркби неожиданно сказал вполголоса:

– Я иногда удивляюсь, зачем люди переезжают в деревню. В конце концов, губят то, к чему стремились. Если вообще к чему-то стремились. В большинстве случаев первым делом стараются все изменить, переделать. Видели Локков, ту самую пару, которую упомянула Сара? – Мередит отрицательно тряхнула головой, и он продолжал: – Ну, увидите. Они купили старое школьное здание. Наняли парня для разбивки сада на прежней спортивной площадке, а потом обнаружили, что там ходят люди. Поднялся адский шум, прежде чем майор Локк добился разрешения проложить новую дорожку вокруг участка. Местные жители яростно возражали, не понимая, почему им нельзя ходить через сад точно так, как они раньше ходили через школьный двор. Началась настоящая битва с настоящей линией фронта. Локк всем грозил, однако не хотел, чтоб ему все грозили. Даже ко мне приходил жаловаться, старый дурак.

Мередит открыла рот, желая спросить, почему озабоченный Локк пошел к Маркби. Видимо, это каким-то образом связано с родом деятельности, которой он зарабатывает на жизнь, только неясно, в чем она заключается. Прежде чем она успела задать вопрос, Маркби хмыкнул и продолжал:

– Потом возник скандал с канализацией. Бедняга получил разрешение на перенос пешеходной дорожки, разбил прекрасный сад, а с сортиром что-то не заладилось. Вызвали специальную машину для откачки, и она проехала прямо по цветочным клумбам – иначе не добраться.

– Вы очень серьезно все это воспринимаете, – заметила Мередит, – но ведь не живете в деревне, правда?

– Нет, хоть очень хорошо ее знаю, – ответил Маркби, очень сильно ее озадачив. – С детства часто сюда приезжал, обычно останавливался в этом самом доме. Мой дядя был последним приходским священником.

– Понятно… – задумчиво протянула Мередит. – Я и не знала, что вы из местных. Простите.

– За что? Действительно, наша семья издавна жила в этих местах. Когда-то имела здесь землю, которая полностью теперь распродана. Дядя Генри, старший брат отца и последний здешний приходский священник, был забавный старик, холостяк, жил среди своих книг. Можно сказать, эдвардианский тип. Дом всегда казался мне мрачным – полно темной мебели, масляных картин с изображением убитых птиц, пахнет сухой гнилью… Купившему его Бобу Фримену пришлось вбухать сюда кучу денег. Все было в ужасающем состоянии. Епархиальный архитектор чуть в обморок не упал, почти проклял дом, поэтому церковь его постаралась скорее продать. Не знаю, сколько Боб выложил в конечном счете, хотя, может быть, заключил выгодную сделку, особенно если учесть, что цены с тех пор взлетели выше крыши. Лейзенби наверняка видит шанс сколотить деньгу. Но Сара права, местная молодежь не может себе позволить покупку. Почти все молодые люди покинули деревню. Остались одни старики, которые не хотят суетиться, намерены здесь умереть.

Маркби вдруг замолчал, как бы смущенный собственной болтливостью. «Пусть он не понимает, почему Ева решила просить его вести к алтарю Сару, – подумала Мередит, – а я понимаю. Хорошо выглядит, хорошо говорит, принадлежит к старой здешней семье. Она выбрала его на эту роль по тем же соображениям, что и Эллиот, выбравший ее для своей мыльной оперы: нужен класс».

Вслух она сказала:

– С одним местным жителем я познакомилась. С гончаром Филипом Лорримером.