– Зато доктор точно приехал, чтобы следить за мной, – досадливо повторила она, как будто беседовала с недалекой, туповатой особой.
– Не за вами, Люси, а за вашим состоянием – по просьбе вашего дядюшки, – возразила я. – Он сам мне говорил. Ваш дядюшка не может приехать сюда из-за занятости. Он попросил Лефевра рассказать, как вы себя чувствуете и, возможно, доложить ему о том, подхожу ли вам я. По дороге доктор специально подчеркнул, что приехал не для того, чтобы вас лечить.
Я пыталась говорить уверенно, но меня кольнуло сомнение. Похоже, Люси нисколько не сомневалась в моем соучастии! Может быть, Бен прав? Мной мало-помалу овладевало ужасное чувство. Меня каким-то образом обманывают.
Она раздраженно выдохнула и пылко покачала головой, отметая мои слова.
– Он врет! – сказала она тоном, исключающим всякие сомнения.
– Зато я не вру! – довольно резко парировала я.
Может быть, суровость моего тона дошла до нее, и она посмотрела мне в глаза:
– Откуда мне знать, что вы говорите правду и на самом деле не его помощница? – Она пытливо заглянула мне в лицо.
Ее слова и взгляд вызвали у меня досаду. Мне показалось, что не будет большого вреда, если я прямо скажу ей об этом.
– Вы меня оскорбили. Я не склонна лгать и приехала сюда без какого бы то ни было тайного умысла. Скоро вы узнаете, что я говорю то, что думаю; иногда даже то, чего не следует. Но уж коварной меня никак нельзя назвать!
Мне показалось, что Люси смутилась. Ее бледное лицо едва заметно порозовело.
– Простите, – буркнула она. – Но если вы в самом деле до сегодняшнего дня не были знакомы с ним… с доктором… – Она замолчала, ожидая подтверждения, в ее глазах больше не было враждебности, только беспокойство.
– Нет, – решительно ответила я. – Я даже не знала о его существовании, хотя его пригласили сюда одновременно со мной. И в одно с ним купе в поезде я села только потому, что купе для дам оказалось занятым. Я читала письмо мисс Роуч; он узнал ее почерк и заговорил со мной. Я очень удивилась.
– Что ж, тогда вы, наверное, не знаете, что он за доктор, – заметила Люси.
Меня охватила дрожь; как будто дохнуло холодом. Но, может быть, это был всего лишь сквозняк из-за открытого окна.
– Нет, – призналась я, – он не сказал. Я сообщила, что мой покойный отец был врачом, но о своей специальности он мне так и не сказал. Судя по всему, дела у него идут неплохо.
Люси хрипло хохотнула:
– Да уж, неплохо! Наша семья занимается шелком и чаем. А доктор Лефевр интересуется… точнее, занимается безумием. Он психиатр.
Я ахнула:
– Вы уверены?
– О да. Он приехал, чтобы определить, сумасшедшая я или нет.
Сестры Роуч ужинали в семь. Меня до глубины души потрясло то, что сказала Люси. Но времени обдумать ее слова не было, как не было времени и на то, чтобы начать письмо Бену Россу и сообщить о моем благополучном прибытии. Я знала, что не имею права опаздывать вниз. На мое опоздание косо посмотрят. Я решила надеть серое шелковое платье, которое купила, когда носила полутраур по отцу. Вряд ли такое платье заставит мисс Роуч дернуть бровью – я уже подметила, что этот жест означал неодобрение. Отчего-то мне показалось, что я часто буду видеть этот жест во время своего пребывания в «Прибрежном».
Хозяйки дома тоже переоделись к ужину. И на этот раз их платья были сшиты из одной ткани: из очень дорогой темно-синей муаровой тафты. Фиби, судя по всему, обладала большей смелостью в выборе фасона. У ее платья по подолу шли оборки; более мелкие оборки украшали лиф. Кристина сшила себе платье попроще, с рядом мелких пуговок на лифе, обтянутых тем же материалом. Очень грустно, что красивые платья совершенно не шли своим некрасивым обладательницам и не подходили унылому окружению. Может быть, желание нарядиться вызвано тем, что за столом присутствует джентльмен? Вряд ли они так разоделись из-за меня.
Ужин оказался довольно простым, но вкусным. За столом велась вежливая беседа; спорных тем всячески избегали. Люси очень шло ее бледно-розовое платье; однако она выглядела подавленной и в разговоре участия не принимала. Я заметила, что она все время украдкой поглядывает на доктора, но, если тот оборачивался и заговаривал с ней, она тут же опускала глаза и что-то односложно мямлила. Она больше, чем раньше, показалась мне ребенком: девочкой, которую насильно втолкнули во враждебный мир взрослых, почти не готовя к жизни, и которая совершенно не умела себя вести. Интересно, в какой семье она росла и кто занимался ее воспитанием? Неужели тетки Роуч? Училась ли она в пансионе? Кто ее родители? О них в разговоре не упоминалось. Я решила, что постараюсь все выяснить у самой Люси. Правда, от меня потребуется большой такт… Увы, тактичность – не моя сильная сторона; подобно бедной Люси, я чувствовала, что дрейфую в неизвестных водах.
После ужина мы, дамы, удалились в гостиную, оставив доктора Лефевра в одиночестве роскошной столовой с графином портвейна. Мисс Роуч вышла первой, за ней следовала сестра (их платья из тафты сильно шуршали). За ними шли мы с Люси.
Люси негромко и презрительно буркнула:
– Я замужняя дама, и я должна идти первой!
Она как будто говорила сама с собой, поэтому я не сочла нужным ответить. Нужно обладать большой смелостью, чтобы обсуждать щекотливые вопросы этикета с грозной мисс Роуч! Глядя в спину сестрам, я поняла, что обе они на добрую голову выше меня. Интересно, как они выглядели в возрасте Люси? Наверное, совсем не были похожи на свою юную племянницу!
– Скажите, мисс Мартин, – неожиданно обратилась ко мне мисс Роуч, когда мы устроились в гостиной, – каковы были ваши обязанности на прежнем месте?
– Я читала своей хозяйке, писала за нее письма, играла в вист, если не хватало четвертого игрока, – ответила я. – Иногда сопровождала ее, когда она ездила в гости.
– Вист? – Мисс Роуч снова дернула бровями. – Мы с сестрой в карты не играем. Вредное занятие, которое ни к чему хорошему не ведет!
Я посмотрела на шахматный столик, где по-прежнему стояли фигуры в неоконченной партии.
– К сожалению, играть в шахматы я не умею, – кротко ответила я.
– Ничего страшного, – сказала мисс Роуч. – Люси тоже не играет. Наш врач, доктор Бертон, посоветовал Люси больше гулять на свежем воздухе. Может быть, завтра утром вы с ней погуляете.
Все это произносилось в присутствии Люси, словно в комнате ее не было. Я едва не вспыхнула от смущения. Неужели в этом доме привыкли говорить о Люси так, будто она глухонемая или просто не в состоянии выразить свое мнение?
– Если того пожелает миссис Крейвен. – Я повернулась к Люси, надеясь, что не слишком задела мисс Роуч: – Миссис Крейвен, вы хотите завтра погулять? Мне не терпится обследовать окрестности. Может быть, вы согласитесь стать моим гидом?
– Конечно, – ответила Люси без всякого выражения. Но она бросила на меня мимолетный взгляд, в котором я заметила искру признательности.
Неожиданно подала голос мисс Фиби:
– Как приятно, что у милой Люси будет молодая спутница! – Она улыбнулась нам.
Мисс Роуч поджала губы и посмотрела на меня в упор:
– Мисс Мартин, наша семья очень почтенная и старинная. Наши предки переехали в Англию из Франции в то время, когда там жестоко преследовали протестантов. Раньше они жили в Ла-Рошели и занимали важные посты… Нашими лозунгами всегда были трезвость и усердие. – Мисс Роуч указала на потемневшую картину маслом, висевшую над камином. На ней был изображен мужчина в длинном парике и кружевном воротнике. Фон от старости и грязи казался совсем темным. – Человека, которого вы видите, звали Жан Рош; приехав в Англию, он стал называться Джоном Роучем. Его портрет написал сам сэр Питер Лели.[1] – Голос мисс Роуч зазвенел от гордости.
– Вот как, мэм, – вежливо ответила я.
Я не очень разбираюсь в искусстве, но мне портрет предка не показался шедевром. Может быть, все дело в грязи, которая скрыла самые изящные фрагменты? Впрочем, от меня не укрылся довольно распутный взгляд предка мисс Роуч; вряд ли такой взгляд приличествовал работящему и богобоязненному торговцу шелком. И все же я изобразила благоговение, понимая, что именно этого от меня ждут хозяйки дома.
– Поэтому, – продолжала мисс Роуч, довольная произведенным на меня впечатлением, – я не хочу, чтобы вы и моя племянница напрасно тратили время на досужие разговоры. Может быть, вы вместе будете читать какую-нибудь поучительную книгу.
Я едва не выпалила, что приехала сюда не для того, чтобы быть гувернанткой, но вовремя осеклась. Люси так молода. Брак и материнство, скорее всего, положили конец ее образованию. Может быть, тетке кажется, что отчасти в этом и заключается трудность и, если Люси найдет себе новые занятия, ее настроение улучшится. Так можно было наилучшим образом истолковать слова мисс Роуч. И все же я постепенно начинала понимать, зачем мистер Чарлз Роуч прислал меня в «Прибрежный». Что бы там ни происходило с Люси, сестры Роуч едва ли сумеют с ней справиться.
Доктор Лефевр вновь присоединился к нам; я от всего сердца ему обрадовалась. Он умел поддерживать разговор с дамами, не касаясь ненужных тем. Ему тоже в свой черед показали портрет кисти сэра Питера Лели. Доктор приложил руку ко рту и заметил:
– Мадам, вам очень повезло.
Затем нам поведали историю семейства Роуч, поколение за поколением. По словам мисс Роуч, все их предки были в высшей степени неподкупными и богобоязненными людьми. Превыше всего они ценили свою протестантскую веру, семейную честь и доброе имя, а также успех своего предприятия. Мисс Кристина и мисс Фиби казались достойными потомками своих богобоязненных, но лишенных чувства юмора предков. Я снова покосилась на портрет джентльмена над камином. Наверное, из-за усталости мне показалось, что его распутный глаз мне подмигнул. Как будто советовал мне не слишком-то верить всему, что здесь говорят.
Ровно в половине десятого мисс Роуч встала; следом за ней поднялась ее сестра.
– Мы рано ложимся спать. Разумеется, к вам, доктор Лефевр, это не относится.
Из этих слов следовало, что мы с Люси также обязаны ложиться рано.
– Я, наверное, прогуляюсь перед сном по парку, – сказал доктор. – Может быть, даже выйду на пляж.
– Как хотите, – сухо ответила мисс Роуч.
На самом деле я вовсе не жалела о том, что меня посылают спать. День выдался длинным и трудным, и глаза у меня слипались. Вошла Уильямс с подносом, на котором стояли свечи. Газа в «Прибрежном» не было; внизу вечером зажигали керосиновые лампы. Похоже, в спальне придется обходиться свечкой… Каждому выдали по одной.
Поднявшись на второй этаж, сестры Роуч повернули налево. Мы с Люси повернули направо и пожелали друг другу спокойной ночи у ее двери, расположенной рядом с моей. Я невольно подумала, что меня сослали в детскую. Я не знала, где поместили доктора Лефевра, но была уверена, что в левом крыле, чтобы мисс Роуч могла слышать, когда он приходит и уходит. Судя по всему, доктор холост; в столь почтенном доме холостяка не поселят рядом с незамужней девицей вроде меня или хорошенькой замужней дамой, чей супруг надолго уехал в Китай.
На столе в углу моей комнаты стоял бювар розового дерева, инкрустированный слоновой костью. Увидев его, я вспомнила, что обещала написать Бену, как только приеду на место. Махнув рукой на усталость, я раскрыла бювар, где нашла хорошую бумагу, перья и чернила в чернильнице с серебряной крышкой. В самом деле богатый дом! Даже в спальне для гостей поставили хороший бювар на тот случай, если гостю захочется написать личное письмо.
Сидя при свече, я приступила к описанию своего путешествия. Упомянула знакомство с Лефевром в поезде и поездку на пароме. Затем, боясь, что Бен сочтет это описанием природы и разозлится, я поспешила добавить, что познакомилась с сестрами Роуч, которые держались довольно официально и холодно. Кроме того, меня представили миссис Крейвен, но у меня почти не было времени на разговоры с ней… Поразило, насколько она юная…
Я решила пока не писать Бену о предположении Люси, будто Лефевр – психиатр. Мне бы хотелось, чтобы это подтвердил кто-нибудь еще, предпочтительно он сам.
Перечитав письмо, я вдруг сообразила, что доктор Лефевр играет в нем довольно большую роль. Но здесь ничего не поделаешь. Свеча стала коптить; я заметила, что она почти догорела. Кроме того, у меня устали глаза. Я с грустью заметила, как слова мои расползаются на всю страницу. Я обещала написать еще, как только смогу, подписалась, нашла в ящике небольшую палочку воска и запечатала письмо. Кладя воск на место, я увидела, что он украшен зловещим китайским драконом. Наверное, бювар изготовили на Дальнем Востоке – там, где Роучи сколотили себе состояние… Письмо я положила на туалетный стол. Утром надо будет снести его вниз и положить в ящик для писем, который я заметила на столе в холле.
Усталая, я с трудом переоделась в ночную сорочку. В комнате было очень тепло и душно. Раздевшись, я задула огарок свечи, подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы и раскрыла створки. Я решила, что прохладный ночной воздух поможет мне легче уснуть, а утреннее солнце меня разбудит.
Тот же мягкий морской бриз коснулся моего лица, но теперь он был значительно прохладнее, и я слышала, как вдали, набегая на берег, плещутся волны. Парк внизу словно покрылся черными и серебряными узорами из-за лунного света и теней, которые отбрасывали фигурно подстриженные деревья, кусты рододендронов и живая изгородь. Вдруг я уловила какое-то движение; в темноте мелькнула красная точка. Я насторожилась. Красная точка двигалась туда-сюда и в конце концов, описав дугу в воздухе, упала на землю и погасла. Доктор Лефевр завершил свою вечернюю прогулку сигаретой. Наверное, он уже довольно давно гуляет. Интересно, куда он ходил при луне и добрался ли до галечного пляжа?
Отойдя от окна, я поставила свои грубые башмаки на шнуровке на ковер в изголовье кровати на тот случай, если крыса посмеет явиться сюда и понадобится чем-нибудь в нее швырнуть. Потом я легла в постель и сразу уснула.
Странно, но, когда засыпаешь вот так, сразу, иногда так же внезапно и просыпаешься. Меня как будто кто-то толкнул; я резко села в кровати. Меня заполняла беспричинная тревога; сердце часто колотилось в груди, по спине бежали мурашки. Что-то случилось! Я пыталась успокоиться, внушая себе: все дело в том, что я сплю на новом месте. «Полно, полно, Лиззи, возьми себя в руки. Ты не ребенок, чтобы бояться темноты!» – укорила я себя. И все же странное чувство меня не покидало, хотя глаза постепенно привыкали к темноте. Я узнавала знакомые очертания; меня окружали вполне безобидные предметы мебели. Моя нижняя юбка, брошенная на спинку кресла, довольно зловеще отсвечивала в темноте, но не выказывала наклонности подняться и наброситься на меня.
Я откинула одеяло и вылезла из постели. Спичек у меня не было, поэтому я, не зажигая свечу, босиком подошла к окну и высунулась наружу, чтобы посмотреть на парк.
Море шумело как будто громче. Наверное, начинался прилив. Может быть, именно он потревожил мой крепкий сон? Вдруг я услышала другой звук: шепот, за которым последовало басовитое бормотание. Я нахмурилась и высунулась дальше; ветерок стал играть с прядями моих распущенных волос.
В парке по-прежнему сияли серебряные полосы, перемежающиеся черными. Все дышало покоем, только верхушки деревьев покачивались на легком ветерке. Может быть, странный шепот мне только показался? Должно быть, я приняла за шепот шелест волн. Я не жила у моря и не привыкла к его звукам.
И вдруг до меня снова донеслись шепот и бормотание. Там, внизу, кто-то разговаривал, но так тихо, что невозможно было понять, кто говорит – мужчина или женщина.
Интересно, где сейчас доктор Лефевр? Я отбросила со лба непокорные пряди и вгляделась во мрак. К сожалению, невозможно было определить, который час. Как будто в ответ на мою невысказанную просьбу большие часы в холле пробили два. Нет, доктор Лефевр вряд ли станет гулять в парке до середины ночи – разве что он страдает бессонницей. Но, если так, неужели он, будучи врачом, не в состоянии прописать самому себе какое-нибудь снотворное? Может, разбудить прислугу? Вдруг там, внизу, стоят воры и сговариваются, как им проникнуть в дом?
Пока я думала, разговор внизу подошел к концу. Из тени выскользнула фигура и направилась к дому; она быстро скрылась из вида, и я не успела разглядеть, вошла ли она или повернула за угол. Невозможно было определить, какого она пола, настолько плотно она была закутана.
Второй участник беседы по-прежнему оставался внизу; я уловила едва заметное движение и инстинктивно отпрянула, чтобы, если он или она поднимет голову, меня не было видно. Тот, кто находился внизу, держался в тени и не шел к дому. Я скорее почувствовала, чем увидела, как человек прошел мимо моей комнаты и удалился.
Затем, когда я уже собиралась покинуть свой наблюдательный пункт у окна, еще какое-то движение внизу приковало мое внимание. Прямо под моим окном пробежало что-то маленькое и белое. Я почти не сомневалась, что видела терьера крысолова.
О проекте
О подписке