Глава 7

Кэти пробыла в поместье «Дрозды» пять недель – до Рождества. К возвращению домой ее лодыжка совсем зажила, а поведение стало более благопристойным. Миссис Эрншо частенько навещала золовку в «Дроздах», где и начала приводить в исполнение свой план по ее перевоспитанию, стараясь с помощью элегантных нарядов и лести выработать у Кэти чувство самоуважения. И девочка быстро клюнула на приманку. Поэтому вместо маленькой простоволосой дикарки, которая могла вприпрыжку вбежать к нам и, запыхавшись, броситься обнимать и теребить всех домочадцев, с красивого черного пони легко соскочила очень чинная барышня с каштановыми локонами, ниспадающими на плечи из-под бобровой шляпки с пером, в длинной амазонке, которую ей приходилось придерживать обеими руками, дабы плавно прошествовать в дом. Помогая ей слезть с пони, Хиндли радостно воскликнул:

– Подумать только, Кэти, ты стала просто красавицей! Прямо не узнать. Ты теперь настоящая леди. Изабелле Линтон с нею не сравниться, правда, Франсес?

– У Изабеллы нет таких природных данных, – отвечала его жена. – Но Кэти следует следить за собою и не превратиться снова в дикарку. Эллен, помоги мисс Кэтрин распаковать вещи. Постой, дорогая, не то собьешь локоны. Дай я развяжу тебе шляпку.

Я помогла Кэти снять амазонку, и нашему взору открылись великолепное шелковое клетчатое платьице, белые панталончики и начищенные до блеска ботиночки. И хотя глаза Кэти загорелись от радости, когда собаки прибежали приветствовать свою хозяйку, она едва коснулась их, ибо боялась, что, ласкаясь, они испачкают ее роскошный наряд. Меня она поцеловала с нежностью. Я была вся в муке, потому что пекла рождественский пирог, так что обнимать меня, конечно, не стоило. Затем мисс Кэти огляделась, ища глазами Хитклифа. Миссис и мистер Эрншо с волнением ожидали их встречи, полагая, что по их лицам хотя бы приблизительно определят, удастся ли им разлучить двух закадычных друзей.

Поначалу Хитклифа разыскать не смогли. Коли уж он был неприглядным и неухоженным до всей этой истории, то теперь стал в десять раз хуже. Никто, кроме меня, не заботился о нем, не корил за неряшливость, не просил умыться хотя бы раз в неделю, а ведь дети в таком возрасте не испытывают естественной надобности в мыле и воде. Потому одежду он, не снимая, носил три месяца, работая в пыли и грязи, а его густые нечесаные волосы, лицо и руки были покрыты отвратительным серым налетом. Неудивительно, что он спрятался за спинкой скамьи, увидев, как в дом вместо девчонки-сорвиголовы, которую он ожидал встретить, вошла прекрасная, элегантная барышня.

– А что, разве Хитклифа нет дома? – спросила Кэти, сняв перчатки и обнажив на удивление белые пальчики – следствие праздности и долгого пребывания в закрытом помещении.

– Хитклиф, можешь подойти! – позвал мистер Хиндли, предвкушая смущение мальчика и радуясь, что тому придется предстать перед Кэти в столь отвратительном виде. – Можешь подойти и поздороваться с мисс Кэти, как другие слуги.

Кэти, заметив своего друга, спрятавшегося за скамьей, бросилась к нему, намереваясь обнять. В одно мгновение она поцеловала его в щеку раз семь или восемь, но вдруг остановилась и, отпрянув, расхохоталась:

– Ой, какой же ты чумазый и сердитый! И какой… какой смешной и хмурый! Это, должно быть, оттого, что я привыкла к обществу Эдгара и Изабеллы Линтон. Ну, Хитклиф, неужто ты меня совсем позабыл?

Для такого вопроса у нее были все основания, ибо от стыда и уязвленного самолюбия Хитклиф насупился и стоял как каменный.

– Пожми мисс Кэти руку, Хитклиф, – снисходительно произнес мистер Эрншо. – Один раз можно.

– Не буду, – ответил мальчик, наконец обретя дар речи. – Я не позволю над собой насмехаться. Я этого не допущу!

И он бы убежал от нас, если бы мисс Кэти не схватила его снова.

– Я вовсе не собиралась над тобою смеяться, – сказала она. – Просто не удержалась. Хитклиф, давай наконец поздороваемся! С чего ты так надулся? Просто ты нелепо выглядишь. Вымой лицо и причешись – и все будет в порядке. Ну какой же ты грязный!

Она озабоченно посмотрела на покрытые грязью пальцы, которые держала в руке, а потом перевела взгляд на свое платье, испугавшись, что оно вряд ли стало красивее от соприкосновения с одеждой Хитклифа.

– Не надо было меня трогать, – сказал он, проследив за ее взглядом и вырвав руку. – Хочу быть грязным – и буду! И ничего вы со мной не сделаете!

С этими словами он выскочил из комнаты под дружный хохот хозяина и хозяйки, однако Кэтрин действительно расстроилась, ибо не понимала, отчего ее замечание вызвало такую бурю негодования.

После того как я исполнила роль горничной при новой госпоже, поставила кексы в печь, развела жаркий огонь, который, как полагается в сочельник, живо заиграл и в «доме», и на кухне, мне захотелось наконец сесть, чтобы в одиночестве для собственного удовольствия спеть рождественские гимны, хотя Джозеф уверял, что те веселые мелодии, которые я выбирала, подозрительно похожи на легкомысленные мирские песенки. Сам он удалился к себе с намерением помолиться, а миссис и мистер Эрншо развлекали молодую мисс разными милыми безделушками, которые были куплены в подарок Линтонам в знак благодарности за их доброту. Хозяева пригласили Линтонов провести следующий день в «Грозовом перевале», и приглашение было принято с одной оговоркой. Миссис Линтон просила, чтобы «этого непослушного мальчика, который говорит нехорошие слова» не подпускали к ее дорогим деткам.

Итак, я осталась одна. Вдыхала богатый аромат специй, наслаждалась блеском начищенных кастрюль, полированными часами с украшением из остролиста, серебряными кружками, расставленными на подносе и ждущими, когда их наполнят к ужину подогретым элем с пряностями, но более всего – идеально чистым полом, предметом моей особой гордости, который я как следует отдраила и подмела. Про себя я поаплодировала каждой вещи и вспомнила, как старый Эрншо, бывало, приходил в Рождество на кухню, когда все уже сияло чистотой, звал меня милой девочкой и в подарок совал мне в руку шиллинг; и сразу же подумала о том, как он был привязан к Хитклифу и боялся, что, когда смерть заберет его, мальчик будет заброшен. Эти воспоминания, естественно, привели меня к размышлениям о тех обстоятельствах, в которых нынче оказался бедный парнишка, и вместо того, чтобы запеть, я принялась плакать. Впрочем, вскоре я сообразила, что будет больше толка, если я перестану попусту лить слезы и попытаюсь что-нибудь для него сделать. Я встала и отправилась на двор искать Хитклифа. Далеко идти не пришлось. Он, как было ныне заведено, чистил на конюшне лоснящиеся бока нового пони и задавал корм другим животным.

– Поторопись, Хитклиф! – сказала я. – На кухне теперь очень хорошо, да и Джозеф ушел наверх. Поторопись, я тебя приодену к приходу мисс Кэти. Прежде чем лечь спать, вы сможете вместе посидеть у очага и вдоволь наговориться.

Хитклиф продолжал заниматься своим делом и даже не повернул голову в мою сторону.

– Идем же! Пойдешь ты или нет? – продолжала я. – Для каждого из вас у меня есть маленький кекс. А тебе хватит и полчаса, чтоб нарядиться.

Я подождала пять минут, но так и ушла, не получив ответа. Кэтрин ужинала с братом и невесткой, а мы с Джозефом вдвоем принялись за невеселую трапезу, приправив ее попреками с одной стороны, и дерзостью – с другой. Кекс и сыр Хитклифа всю ночь пролежали нетронутые на столе, будто угощение для фей. Мальчик продолжал работать до девяти часов, а потом, молчаливый и угрюмый, скрылся в своей комнате. Кэти долго не ложилась, ей нужно было сделать тысячу распоряжений для приема своих новых друзей. Однажды она заглянула на кухню поговорить со старым товарищем, но там его не оказалось. Кэти спросила меня, что с ним случилось, а после вернулась в гостиную. Утром Хитклиф встал рано и, поскольку день был праздничный, ушел в дурном расположении духа бродить по вересковым полям и так и не появился в доме, пока все семейство не отбыло в церковь. Пост и раздумья как будто благотворно повлияли на его настроение. Он немного покрутился вокруг меня и наконец, собравшись с духом, решительно произнес:

– Нелли, приведи меня в порядок, я хочу быть хорошим.

– Давно пора, Хитклиф, – ответила я. – Ты очень расстроил Кэтрин! По-моему, она даже пожалела, что вообще вернулась домой. Такое впечатление, что ты ей завидуешь, потому что о ней больше заботятся, чем о тебе.

Сама мысль о том, что он станет завидовать Кэтрин, не умещалась у него в голове, но зато он прекрасно понял, что огорчил девочку.

– Она сказала, что огорчилась? – серьезным тоном спросил он.

– Она заплакала, когда я ей сказала, что сегодня утром ты опять убежал.

– Так ведь и я тоже плакал вчера ночью, – проговорил он. – Но у меня на то было больше причин.

– Да, у тебя была причина ложиться спать на пустой желудок и с гордыней в сердце. Гордые люди сами вскармливают свою скорбь. Но раз уж тебе стыдно за свою обидчивость, надобно попросить у Кэти прощения. Когда она вернется, пойди наверх и скажи, что хочешь ее поцеловать, – ты сам знаешь, какие слова здесь подойдут, только сделай это от чистого сердца, а не так, словно из-за красивого платья она стала для тебя чужой. А теперь, хотя мне пора готовить обед, я выкрою часок и придам тебе подобающий вид – тогда Эдгар Линтон рядом с тобой будет выглядеть глупой куклой, да такой он и есть! Хоть ты и моложе, но, поверь мне, ты выше и шире в плечах, так что мог бы в два счета уложить его на обе лопатки. Сам разве не видишь?

Лицо Хитклифа на мгновение просветлело, но тут же вновь омрачилось.

– Но, Нелли, – вздохнул он, – уложи я его на лопатки хоть двадцать раз, от этого у него красоты не убавится, а у меня не прибавится. Вот бы у меня были светлые волосы и белая кожа, и хорошо бы мне одеваться и вести себя, как он, да еще стать когда-нибудь таким же богатым, каким будет он.

– …и чуть что, звать на помощь мамочку, – продолжила я. – Трястись от страха, если деревенский парень покажет тебе кулак, и сидеть целый день дома, если на дворе дождик. Ох, Хитклиф, что-то ты пал духом! Подойди к зеркалу, и я покажу тебе, к чему до́лжно тебе стремиться. Видишь эти две линии, что пролегли у тебя на переносье, и эти густые брови? Вместо того чтобы подняться полукружием, они вечно хмурятся. А два черных бесенка так глубоко посажены, что никогда не открывают смело своих окон, а прячут блеск свой, точно шпионы дьявола. Тебе лишь стоит захотеть перемениться и уметь разглаживать хмурые морщинки, широко раскрывать глаза с искренним чувством, и тогда вместо бесенят появятся доверчивые, невинные ангелы, чуждые подозрениям и сомнениям и всегда видящие друзей там, где нет врагов. Не становись похожим на злобного щенка, который вроде бы понимает, что получил пинок по заслугам, но все равно ненавидит того, кто его пнул, а заодно и весь мир.

– Другими словами, мне надо желать заполучить большие голубые глаза и гладкий лоб Линтона, – ответил Хитклиф. – Так я желаю. Только это не поможет.

– Доброе сердце сделает твое лицо красивым, мой мальчик, – продолжала я, – даже будь ты арапчонком. А дурное и первого красавца превратит в урода. Вот сейчас, когда ты умыт, причесан и перестал дуться, признайся, разве ты не хорош собою? Скажу тебе прямо – хорош! Ну чисто переодетый принц. Кто знает? Может, твой отец был китайским императором, а мать индийской царицей, и каждый из них за свой недельный доход купил бы все «Грозовые перевалы», и «Дрозды» в придачу? Но тебя похитили злобные матросы и привезли в Англию. На твоем месте я придумала бы легенду о своем высоком происхождении, и мысль о том, кто я на самом деле, придала бы мне мужества и достоинства, чтобы устоять перед притеснениями жалкого фермера!