Клим бросил хождения по театрам и ресторанам и теперь дни напролёт проводил в банках и у присяжных поверенных. Отец оставил ему чуть меньше трёхсот тысяч, и, чтобы расквитаться с делами, нужно было распродать имущество, перевести рубли в валюту и отправить весь капитал в Буэнос-Айрес.
Но оказалось, что продать дом не так-то просто. Денег у людей не было, а разбогатевшие на господрядах чиновники и купцы не стремились вкладываться в недвижимость. Временное правительство могло в любой момент конфисковать здание под свои нужды. Коме того, страхование практически развалилось: случись пожар – кто будет оплачивать убытки?
Вечерами Клим заглядывал в людскую и выспрашивал у кухарки о гостях, приходивших к Любочке. Он надеялся, что Нина вновь объявится – хотя бы для того, чтобы договориться о платеже по векселю. Но она так и не пришла.
Клим рассматривал вексель, выписанный её мужем. Самому явиться к ней и спросить, как она будет расплачиваться? Сумма большая, сроки подходят…
Разузнав, где живёт Нина, Клим несколько раз проходил мимо её дома на Гребешковском откосе, смотрел издали на окна, украшенные лепниной, и возвращался ни с чем. Накручивал досаду, сомневался в себе, чего с ним давно не случалось.
Смятение, раздражение… Чем именно взволновала его эта женщина? Клим ничего о ней не знал… Одно наложилось на другое – сначала восторг, потом угрюмая растерянность и вызов самолюбию: «Как так, неужели меня не ценят самого по себе?»
По ночам Клима одолевали яркие фантазии, от которых невозможно было уснуть. Графиня Одинцова представлялась ему в поблёскивающем синем платье с беззащитным декольте, куда он то и дело соскальзывал охальными глазами. Но чем дольше Клим тянул время, тем меньше надеялся на… он и сам не знал, на что. Он уезжал – Нина оставалась. Надо было перестать морочить себе голову и отдать её вексель присяжным поверенным. Пусть они разбираются.
Клим сидел в отцовском кабинете и листал подшитые в папку документы. «Владелец сей облигации имеет право на процент…» На окне жужжала муха; в Вознесенской церкви звонили к обедне.
– Барин, к вам пришли! – постучала в дверь Мариша и подала Климу визитную карточку, на которой значилось: «Графиня Одинцова».
Клим вмиг забыл об облигациях.
– Проси! – велел он и скинул папку в выдвижной ящик стола.
Однако в кабинет вошла совсем не Нина, а дородная пожилая дама в чёрном кружевном платье.
– Меня зовут Софья Карловна, – произнесла она, протягивая Климу руку.
Он пожал её, стараясь не показывать досады. Ладно, не всё так плохо: эта дама наверняка приходилась родственницей Нине, и у неё можно было кое-что разузнать.
Софья Карловна опустилась кресло и долго не сводила с Клима тяжёлого взгляда светло-голубых глаз.
– Вы унаследовали вексель моего сына, – наконец выговорила она, – но моя невестка, которая, собственно, должна с вами расплатиться, попала в очень нехорошую ситуацию.
– А что случилось? – встревожился Клим.
Софья Карловна глубоко вздохнула, будто собираясь с духом.
– За время войны мы очень обеднели: мужиков и лошадей забрали в армию, и работать на полях стало некому. Моя невестка познакомилась с председателем Продовольственного комитета, и он убедил её, что она должна возродить старый льнопрядильный завод в Осинках.
Клим вспомнил господина Фомина, с которым ушла Нина. На затылке у него была складка – как щель для монет у свиньи-копилки.
– Так чем я могу помочь? – сухо спросил Клим.
– У Нины нет наличных денег, – отозвалась Софья Карловна, – и она хотела попросить об отсрочке. Фомин отправился в столицу, чтобы добыть для неё государственный подряд на изготовление рукавиц для армии, и Нина надеется, что это позволит ей расплатиться по векселю.
Ну, вот всё и выяснилось. Нина вовсе не собиралась «окрутить» своего кредитора: она всего лишь хотела заключить перемирие после крайне неудачного знакомства.
– Какую именно отсрочку вы хотите? – спросил Клим.
– Нет-нет, вы меня не так поняли! – испугалась Софья Карловна. – Заберите у Нины завод!
Клим в недоумении посмотрел на неё.
– Мне нужны деньги, а не…
– Если вы дадите отсрочку и уедете в Аргентину, то можете забыть об этих деньгах. Я знаю, что у Фомина на уме: он провернёт аферу в Петрограде, женится на Нине и получит завод, на котором можно будет зарабатывать большие деньги. Что вы ему сделаете, если он откажется платить по векселю? Пришлёте грозное письмо?
– А что будет с вашей невесткой, если я заберу у неё завод?
– Вы убережёте её от непоправимой ошибки. Фомин – человек не нашего с вами круга! Он морочит Нине голову, а у неё не хватает ума разобраться, что к чему. Как только Фомин узнает, что она бесприданница, он тут же потеряет к ней интерес. Что ему наш дом или библиотека? Они требуют расходов, а у него зимой снега не допросишься.
Софья Карловна помолчала.
– Я и в страшном сне не могла представить, что на старости лет могу оказаться на улице. Если Нина выйдет за Фомина, мы не уживёмся под одной крышей… Голубчик, я ваш очень прошу: поезжайте в Осинки и поговорите с Ниной, она сейчас там. Фомин в отъезде, так что вам никто не помешает.
На палубе фильянчика толпились бабы с котомками, монахи и плотники с замотанными в рогожу пилами. Кто дремал, кто разговаривал.
Клим сидел на корме и проклинал себя за самонадеянность и фантазёрство.
Авантюрист… Сам подумай: зачем тебе целый день плыть куда-то на ржавом пароходике? А что, если Нина премного счастлива с Фоминым? Что, если Софья Карловна всё преувеличила? Ведь она явно переживала не за Нину и не за чужие доходы, а за своё будущее.
И всё же Клим ехал в деревенскую глухомань, дышал угольной копотью и сдвигал шляпу на лоб, чтобы никто не видел его тревожных глаз.
Небо – как опрокинутая чашка, по берегам – громады лесов. Чёрные топляки выглядывали из воды, как доисторические звери, и их отражение расслаивалось по волнам зигзагами.
– Вот ваши Осинки! – сказал матрос, показывая Климу на старинный барский дом на холме.
Фильянчик направился к покосившейся пристани, и волна от его колеса чуть не перевернула тяжело гружённую лодку, в которой сидели две девушки в широкополых шляпах.
В Осинках сошли только двое – Клим и белокурый паренёк по имени Жора Купи́н. Он всю дорогу развлекал пассажиров стихами собственного сочинения и байками о своём папаше-портном, знаменитом на всю Нижегородскую ярмарку.
Матросы втянули сходни, и фильянчик двинулся дальше. Солнце припекало, ветер шевелил листву на столетних деревьях. Над прибрежными кувшинками носились стрекозы.
Клим взглянул из-под ладони на барский особняк. Издали он казался нарядным, но теперь было видно, что краска на его стенах облупилась, а штукатурка пошла трещинами.
Подхватив дорожный короб, Клим двинулся вверх по косогору, но остановился, услышав голос Жоры.
– Еленка! – кричал он, помахав рукой девушке в лодке. – Принимайте гостя!
Может, спросить у него, где найти графиню Одинцову? Он говорил, что всех знает в Осинках.
Клим спустился назад к пристани и замер. Лодка причалила, и из неё на поросшие мхом мостки выбралась Нина – босоногая, в мокром до колен чёрном платье. Пока она придерживала корму, Жора с Еленой вытащили из лодки большое церковное паникадило. Втроём они перенесли его на песок.
– Архип ночью залез в нашу домовую церковь и вынес оттуда всё, что смог, – сказала Нина, тяжело дыша. – Я сразу поехала к нему разбираться, а Елена за мной увязалась.
– Да разве можно было пускать тебя одну? – возмутилась та.
Нина наклонилась, чтобы вновь взяться за паникадило, и из кармана её юбки вывалился небольшой револьвер.
– Откуда он у тебя? – изумился Жора.
– Это Володин. Ты думаешь, Архип отдал бы моё добро, если бы я пришла к нему с пустыми руками?
Она спрятала револьвер в карман.
– Ну что, потащили? В этом паникадиле пуда три будет, не меньше… Ох, не знаю, как мы заберёмся наверх!
Нина подняла голову и встретилась взглядом с Климом.
– Вы приехали ко мне?
– А я его знаю, мы на пароходе познакомились! – воскликнул Жора. – Клим, позвольте представить вам мою сестру Нину и невесту Елену!
Клим поставил короб на землю и снял шляпу.
– Очень приятно.
Он не сводил взгляда с хмурого лица Нины. Если она была сестрой Жоры, значит, её отец был портным? Вот так графиня! Теперь понятно, почему Софья Карловна так отзывалась о своей невестке.
На противоположной стороне реки грохнул взрыв, и в воздух взметнулся водяной столб. Елена и Жора заорали в испуге.
– Ну что вы как дети малые? – проворчала Нина. – Это всего лишь дезертиры. Они с фронта гранаты привезли и глушат ими рыбу.
– И часто они этим занимаются? – спросил Клим.
– У нас постоянно что-то грохочет.
Как и Любочка, Нина настолько привыкла к происходящему, что считала разрывы гранат чем-то обыденным.
Клим взялся за паникадило.
– Давайте я отнесу его наверх. Жора, возьми мой короб.
Паникадило положили в пыльной буфетной, залитой вечерним солнцем. Жора с Еленой побежали на кухню – распорядиться насчёт ужина, и Клим с Ниной остались одни.
– Может, вам всё-таки вернуться в город? – спросил он. – Там безопаснее.
– Сейчас везде одно и то же.
Солнце падало из окна на Нину: лицо её оставалось в тени, а руки и грудь в вырезе платья казались золотисто-розовыми. Немыслимое сочетание: вот эта самая девичья прелесть – и битва за паникадило. Графский титул – и кавалер из Продовольственного комитета… в придачу к папаше-портному.
Нина тоже пристально смотрела на Клима, бездумно вертя на пальце обручальное кольцо, слишком большое по размеру. Оно явно было очень дорогим, скорее всего, фамильным, и не очень-то ей подходило.
– Как вы узнали, что я здесь? – спросила она.
– Софья Карловна хотела, чтобы я забрал ваш завод… – начал Клим, но Нина его тут же его перебила:
– Софья Карловна всю жизнь брала деньги с полочки на камине! Она вообще не понимает, откуда что берётся! На что мы будем жить, если вы заберёте завод?
– Она сказала, что господин Фомин…
– Он просто помогает мне, единственный из всех! Он знает бухгалтерию, понимает в инженерном деле, в станках, в закупках… Если бы не он, мы бы давно по миру пошли!
Нина уронила кольцо, наклонилась за ним, и револьвер снова выпал из её кармана. Присев, она взглянула на Клима снизу вверх.
– Давайте перепишем вексель? Я могу оставить вам в залог что-нибудь ещё – мою библиотеку или мебель. А в марте… нет, лучше в мае… я пришлю вам деньги.
Сердитая, испуганная, готовая воевать и с грабителями, и с кредиторами… Клим уже понял, что у него никогда не хватит духу отобрать у неё последнее.
– Возвращайтесь в Нижний Новгород, и мы перепишем вексель, – сказал он.
– Правда? – Нина просияла. – Только прямо сейчас я не могу ехать в город.
– Почему?
– У меня дела на заводе.
Она выпрямилась – всё ещё с револьвером в руке – и начала торопливо рассказывать о том, что они варят особую пропитку для брезента, и за ней нужен глаз да глаз.
– Может, вы погостите у нас недельку? – смущённо проговорила Нина. – А потом мы вместе поедем в Нижний Новгород и переоформим вексель. Я боюсь отпускать вас к вашим присяжным поверенным.
Клим вздохнул и, не выдержав, рассмеялся.
– Чего не сделаешь под дулом револьвера?
– Он всё равно не заряжен, – отозвалась Нина и поспешно спрятала его в карман.
Клим прогуливал дела, как двоечник уроки. «Неделька» растянулась на две, а потом и на три недели – Нину без конца что-то задерживало на заводе. Но Клим и не думал жаловаться. Любочке и юристам он написал, что гостит в Осинках, а себе говорил, что негоже бросать даму одну, в глуши, среди дезертиров и похитителей паникадил.
Он каждый раз изумлялся, насколько Нина могла быть разной. С Жорой и Еленой она вела себя как старшая сестра – мудрая, справедливая и знающая ответы на все вопросы. С мастерами и поставщиками играла в бойкую, но невезучую барыньку, которую грех обидеть. А если кто смел покуситься на её добро или выказать неуважение, она превращалась в бешеную фурию. Однажды Нина спустила с крыльца пьяного дезертира и пообещала «проломить ему башку», если он ещё раз подойдёт к ней. И всё это – до того, как Клим с Жорой успели что-то предпринять.
С Климом Нина была вежливой и гостеприимной. Принимала подношения – то ёжика в шляпе, то чёрные сливы, то связку окуней, – но всегда отодвигалась, если Клим оказывался слишком близко. То ли она боялась огорчить господина Фомина, то ли до сих пор не могла забыть о погибшем муже. Портреты графа Одинцова висели в каждой комнате барского дома, и Нина то и дело бросала на них грустные взгляды.
В деревне Нину считали «деловой». Жора рассказал Климу, что после смерти Володи она продала лесопромышленнику дубовый участок под вырубку: тот предложил пять тысяч, и она, не думая, подписала договор. Потом выяснилось, что те дубы стоили никак не меньше тридцати тысяч, и с тех пор Нина торговалась за всё: не уступала даже инокиням, которые покупали у неё смородиновый лист для засолки огурцов.
– Мы с ней быстро учимся, – с гордостью сказал Жора. – Нам ведь не положено ни графского имени, ни образования… А вот поди ж ты: у Нины теперь свой завод, а я окончу гимназию, поступлю на дипломата и женюсь на Елене Багровой. Она ведь тоже не простых кровей, из старинного купеческого рода. Её отец – первый пароходчик на Волге!
Каждое утро они все вместе ходили в деревню: Нина – на завод, Елена – за продуктами, а Клим с Жорой выполняли роль телохранителей.
О проекте
О подписке