7. Слежка (Мышка)

Скрываясь в тени, став невидимым, серым и холодным, словно стены вокруг, Мышка следил за оживленной улицей в районе Стали. В кузницах стоял звон, запах дыма и угля пропитал раскаленный воздух. Пестрая толпа энергично текла вдоль улицы, просачиваясь между мастерскими, бурлила и клокотала, словно кровь из рассеченной артерии. Вот разодетые купеческие сынки в модных нынче цветах золота и благородного пурпура выбирали новые шпаги. Эфесы легко скользили в ладонь – холодные, гладкие. В проулке черный, как уголь, нищий поджимал разбитую ногу, весь в обрывках Кехет знает откуда взятой мантии алхимика. Женщина с туго сплетенными волосами, в которых поблескивал жемчуг, скучающе слушала разглагольствования грузного господина с поясом, украшенным гранатами. Звонко кричали зазывалы, тут же подковывали огромного коня. Грохот, жара, суматоха. Живая стихия города. Золотые глаза сфокусировались на белом жеребце, который, словно корабль, курсировал по дороге, заставляя толпу расступаться. Улыбки и поклоны, у кого искренние, у кого полные ненависти и страха. Протектор.

Спина его добычи, скрытая спадающими складками плаща, была прямой и твердой подобно стальному древку булавы. Следить за ним проще, чем за любым купцом или дворянином. Рыцарь словно соткан из убеждений, камня, холодного железа и оголенной белой кости. Мышке понравился этот образ, перекатывающийся на языке, словно кусочек сахара. Накинув капюшон пониже, чтобы серое лицо полностью утонуло в тени, он скользнул в переулок. Одним легким движением перемахнул через нищего в мантии, который ничего не заметил, увлеченный своей почерневшей ногой. Мышка прокрался из одного переулка в другой и вновь нашел глазами белую лошадь, остановившуюся на коновязи у здания гильдии Алхимиков. Что могло понадобиться протектору у этих книжных червей?

Он уже три дня умирал от скуки, занимаясь этой глупой слежкой. Лучше бы ему поручили проникнуть в архив Протектората. Мышка подобрался поближе к дворцу алхимиков. Сев в проулке, он и сам притворился нищим, ссутулившись над землей. Благо, потертая серая хламида, в которой утопало его тело, легко отводила от него любопытные взгляды. Искоса блестя золотыми глазами из-под капюшона, он с интересом отметил количество чумазой босой мелюзги, шныряющей вдоль улицы. Необычно для района Стали. Хоть густая толпа и хорошее подспорье для маленьких карманников, а холеные господа под завязку набиты золотом, Мышка хорошо знал, что малышня предпочитала орудовать вокруг Арены, рынков или на площадях Певчих Птиц, где народ был куда расслабленней.

Поглядев, как один из них наклонился почесать тощую чумазую коленку, Мышка невольно подумал о себе. Воспоминания о детстве были туманными и далекими, словно из прошлой жизни. Жара, голод, жажда, боль в ссадинах и ушибах, огромные-огромные люди. Вкус плесени и гнилья на губах с примесями рвоты и засохшей крови. Отчаяние, иссушающее даже самый большой страх. Боль. Много боли. Она оставила длинный глубокий шрам на его шее и навеки превратила голос в шепот ветра и шелест песка. А после – ворота в поглощающем солнце сером камне и сокровенная тайна о том, как люди становятся вакшамари. Долгие вереницы дней тянулись, пока он горел в лихорадке магического бреда. Мышка помнил запах свечей, мела и крови, прикосновения холодной стали к обветренной коже. Соль, боль и жизнь. Множество губ бормотали в тишине. Так Мышка переродился под крылом Кехет.

Сколько ни напрягался, он не мог вспомнить старое имя. Да и было ли оно у него? Была ли семья до Соколиной Башни? Мышка иногда задумывался об этом и неизбежно приходил к выводу, что это неважно. В пахнущей кровью темноте его нарекли Серым Мышеловом, в честь маленького полевого сокола, которого он выследил и убил согласно ритуалу. Имя быстро стало коротким, словно собачья кличка. Мышка, мальчик на побегушках. Ничего, рано или поздно его кожа покроется золотыми узорами. Времени впереди еще много, а терпения у Мышки было, что у змеи, не в пример многим.

– П-шел отсюда, доходяга, – рявкнуло над головой.

Солнце скрыла массивная тень, и Мышку обдало запахом чеснока и перегара. Стражник. Они внимательно следили за районом Стали и выпроваживали попрошаек куда подальше. Вот и беспризорная мелочь уже куда-то испарилась. Вряд ли вернутся. Здесь, с такой охраной, нужно быть профи.

– А-а-а?! – воскликнул стражник, дернув Мышку за хламиду.

Тот податливо приподнялся, расслабленный, словно гибкая плеть.

– Не бейте, господин, – плаксиво пролепетал он не своим голосом. – Уже ухожу!

– Что б больше тебя здесь не видел!

Грубый тычок под ребра. Мышка упал, откатился в сторону и слился с тенью подворотни. Стражник растерянно почесал затылок, приподняв шлем. Был доходяга и словно испарился…

Мышка смотрел ему в спину с другой стороны улицы. Дождавшись, пока уйдет восвояси, бросил взгляд на коновязь. Белый все еще на месте. Протектор необычайно задерживался, нужно навести справки… Краем глаза вакшамари увидел знакомых беспризорников, пытающихся слиться с толпой. Большие карие глаза с интересом пожирали протекторского скакуна, и Мышку осенило. А этот Кеан просто нарасхват, осталось только выяснить, кому еще понадобилось следить за ним. Это могут быть и Кривой Шимс, и Мару Податель, и Висельники, а может и сам Морок, чтоб ему пусто было.

8. Грешник в бегах (Эстев)

Едва прогремели жестокие слова, ноги сами метнулись прочь из кухни, сбивая на пути зазевавшихся разносчиков. Уже в проходе Эстев растерянно остановился. Куда бежать? Ниже только погреба, колодец и слив, а выше путь закрыт. Бежать было некуда. Вот-вот нагрянет стража.

– Господин! – послышалось за спиной.

Брэдли, пустоголовый аделлюрский помощник, бежал следом. Зачем он увязался?

– Господин, – крикнул догнавший. – Куда же вы? У нас в запасе мало времени. Скорей к сливу! – Он схватил Эстева за локоть и потянул в противоположный проход. – Ну же! Вам жить надоело?

Последняя фраза сделала ноги послушными. Эстев не знал, что задумал этот недоумок, но позволил увлечь в тупик. Соле помнил расположение слива. Каменное кольцо с воротом, поворот к холодным кладовым, зловонная дыра: все, как и в любом другом палаццо. Сливной канал спускался в зловещую темноту. Брэдли пихнул пекаря к этой дыре в полу:

– Полезайте!

Эстев непонимающе посмотрел на дурачка. Неужели он не видит, что слив, хоть и широкий, но узковат для его фигуры? И пусть он каким-то чудом пролезет – канал заканчивался решеткой. Одолеть ее голыми руками невозможно. Хотя откуда такому неотесанному деревенщине знать об этом?

Эстев заикнулся было, что это дохлый номер, но его отвлек топот множества ног.

– Ну, скорей же! – настаивал Брэдли.

Ощутимый толчок в спину лишил Соле равновесия. Грузное тело накренилось, и он с ужасом осознал, что падает прямо в зловонное отверстие. Послышался треск материи, болью обожгло лодыжку, тело скользнуло по резкому скату. Сзади закричал Брэдли, но крик быстро оборвался.

К удивлению, Эстев не застрял, а бойко заскользил вниз. Он растопырил руки в попытке зацепиться за стены, но ладони не находили опоры. Омерзительно! Эстев отдернул кисти и тотчас заскользил еще бодрее. Почему так скользко, разве так должно быть? Отчетливо несло тухлой водой, помоями и экскрементами, но к этому примешивался запах масла. Оливковое. Эстев не спутал бы этот аромат ни с чем другим. Прогоревшее масло ни за что не вылили бы в помои, но все же тоннель был щедро сдобрен им.

Спуск занял не больше десяти секунд и закончился болезненным ударом о железную решетку. Резкий скрип, щелчок, верхняя часть ковки отошла от камня. Еще одна невероятная удача! Несколько ударов по решетке, и она со звоном отвалилась. Эстев вывалился из слива и, не удержав равновесие, покатился по крутому склону. Резкий удар о камни наполнил голову каленой болью. Белое зарево застлало глаза, рот наполнился металлическим вкусом. Вода залила ноздри, обожгла ссадины. Эстев с трудом приподнялся на коленях и посмотрел на возвышающуюся над ним стену палаццо и зев сливного отверстия. Он выбрался, а что дальше? Куда ему бежать? Ближе всего до особняка, но там будут искать в первую очередь. Лучше всего покинуть город, бежать как можно дальше. Туда, где власть Протектората не так сильна. Мысли все еще перепуганно скакали и путались.

А ведь ему казалось, что жизнь только начала налаживаться.

Эстев Соле слыл толстяком и трусом. Он не преуспел ни в одном из дел, достойных его благородного происхождения. На лошади Эстев держался, как мешок с мукой, шпага в его руках выглядела не страшней вилки, он спотыкался на ровном месте и заметно заикался, стоило заговорить с прелестной дамой. Несмотря на это, именно Эстев прославил мало чем известную в Леаке дворянскую фамилию Соле, открыв свою первую пекарню. Как оказалось, единственным его талантом была кулинария.

Ильфеса… На семейном совете многочисленная родня воспротивилась его решению переехать в этот город. Клоака Побережья Кассиуса, где по улицам вместе с честным народом ходили нелюди: свирепые авольдасты и богомерзкие вакшами. В Ильфесе процветала легальная Гильдия Убийц, а в районе Угольного порта, словно насекомые, копошились люди самого низкого достатка и достоинства, не имеющие понятия о чести. Там стоял мрачный город мертвых, и по ночам любого могли погубить златоглазые твари.

Однако Эстев видел нечто иное: огромные возможности, рынки, изобилующие товарами со всего побережья, многочисленные фабрики и сталелитейные заводы, и, главное, обитель Черной Маски. Именно в Ильфесе Всеблагой сверг Царя-Дракона, утопил его трон в свинцовых водах бухты, выгнал за стены захватчиков-нелюдей и отдал мир в руки человечества. Там Он лишился мирского имени и возложил на лицо маску, став бессмертным владыкой и единственным достойным почитания богом. Еще ребенком Эстев вычитал это в Законе Благодати и уже тогда вдохновился верой в силу человеческой воли. Соле мечтал стать протектором, верным рыцарем бога-человека, лишенным лица и имени, чтобы хранить Закон Благодати, и то, что он не годился на эту роль, стало первым в его жизни настоящим разочарованием. Тогда он посвятил всего себя кулинарии, мечтая однажды соприкоснуться со священной для него личностью, как и требует Закон Благодати. Быть полезным винтиком великого механизма – вот настоящее счастье истинно верующего.

Переезд и последующие два года тяжело дались Соле. Местная гильдия пекарей долго не желала признавать пришлого мастера, продажи шли из рук вон плохо, вдобавок ко всему жаркий приморский климат доводил Эстева до изнеможения. Но в итоге все начало идти на лад. До этого момента.

– Эй, сюда!

Эстев шарахнулся от подбежавшего к нему мальчишки, поскользнулся и рухнул на живот. Чумазый семилетка с торчащим хохолком потянул его за рукав пропитавшегося маслом дублета:

– Да живей же, че расселся? Увидят!

Откуда здесь мальчишка? Эстев не ожидал встретить здесь кого-то еще. Разве что стражу, что подхватит его под белы рученьки…

– Не считай ворон! – возмутился мальчишка. – Ну же!

– Ты кто? – проблеял Соле, поднимаясь на ноги.

– Святой Гаудо! – фыркнул тот, зло сощурив глаза. – Ты головой что ли пришибся? Или хочешь здесь остаться?

«Нет, я не хочу!» – подумал Эстев. «Бежать-то и некуда», – мелькнула вторая мысль, и ноги сами понесли по скользким камням, к маленькой, спрятанной между скал лодочке. На веслах сидел старик-нерсианин. Лысый, сморщенный, узкоглазый, в провонявшей одежде прибрежного мусорщика. Однако от Эстева пахло не лучше.

– Ложись, – распорядился старик, подняв рваную мешковину со дна лодки. – И чтобы ни звука.

Эстев снова засомневался. «Так просто довериться им? – промелькнуло в голове. – Первым встречным людям?».

– Куда вы меня отвезете? – спросил он.

– Туда, где никто не достанет. – Старик воровато оглянулся. – Живей. Светает, надо успеть, пока туман.

Можно было бы и дальше упрямиться, только Эстев не видел в этом никакого смысла. Сам он не выберется. Соле шагнул на шатающуюся лодку, лег под рваную мешковину и безмолвно помолился Всеблагому. Лодка еще раз качнулась, когда мальчишка примостился у кормы, и двинулась в долгое путешествие.

Волны умиротворяюще качали Соле в своих объятиях, и он вдруг беззвучно разрыдался. Соленые слезы не давали никакого облегчения. Зачем он убежал? Только продлил неизбежную агонию. Ему ни за что не выбраться из этого города. А эти люди? Они легко могли причалить где-нибудь в Медном, сдать его в руки стражи или протекторов. При мысли о рыцарях веры Эстев ощутил животный ужас, слезы моментально смешались с испариной страха, в голову полезли отчаянные мысли. «Что, если прыгнуть за борт и выплыть к берегу? Ох, дурак! Из тебя же пловец, как из топора. А если завладеть лодкой?» Плеск волн смешался с горечью осознания, что он не посмеет взять на душу такой страшный грех, как убийство. Эстев притих, раздумывая, что же он сделал не так, раз всеблагой решил так жестоко наказать его. Ведь в прошлом году он купил гратию – грамоту, что искупляет все грехи! Неужели за год успел накопить новых? Он попытался успокоиться и вспомнить подробности прошедшего вечера.

Румяные пироги вытащили из печей, и Эстев поручил помощникам украшение блюд узорами из соусов, кремов и паштетов, а сам удалился, чтобы принять ванну и переодеться в надушенный наряд. Он трепетал, словно ребенок накануне праздника, ожидая возможной встречи с самим Всеблагим. О, как было бы чудесно услышать голос живого бога из его собственных мудрых уст. Если Его Благость пожелает лично встретиться со своим кулинаром, Эстев должен выглядеть несравненно. Предавшись сладострастным мечтаниям по этому поводу, он стегнул плетью глуповатого Брэдли, который, как ему показалось, украсил пирог недостаточно изящно. Ничто не должно было испортить этот день.

– Сотри и переделай, – холодно приказал Эстев, указав на изъяны.

– Слушаюсь, – жалко пискнул помощник, потирая место удара.

Мог ли Брэдли отравить Всеблагого? Нет. Слишком уж слабоумен.

Перед выдачей пекарь строго проверил каждое изделие, придирчиво осмотрев со всех сторон. Опрятные слуги понесли их наверх. Сквозь толстую каменную кладку послышалась музыка: мелодичные вибрации леаконов и трели флейт. До кухни доносились лишь слабые отзвуки, которые тонули в галдеже слуг, стуке ножей и посуды, гоготе перепуганных гусей и реве пламени в печах. Эстев вслушивался в мелодию кухонной суеты и наслаждался ее совершенной гармонией. Все на своих местах и безупречно выполняют работу. Буквальное воплощение первого закона Всеобщей Благодати.

Он был слишком счастлив и беспечен. Не разглядел убийцу среди своих работников. Теперь уже ничего не воротишь.

Через некоторое время к шуму волн прибавились крики чаек и человеческий гомон. Нерсианин тоже что-то закричал. Эстев осмелился глянуть в прореху мешковины. Лодка нырнула в толчею Медного порта, между разных лоханок и стоящих на якоре судов. Окружающие гнали мусорщика с пути, отпихивали его лодку веслами. Эстеву показалось, что сейчас судно перевернется и пойдет на дно, запаниковал, но его проводник, похоже, ничего не боялся. Потанцевав на волнах, лодка снова вынырнула в спокойные воды. Эстев, обессиленный от переживаний, закрыл глаза и на какое-то время впал в забытье.

Он очнулся от того, что днище лодки проскрипело по гальке, и старик бесцеремонно хлопнул по мешковине.

– Вылазь.

Эстев опасливо высунул голову.

– Вылазь скорей! – пробурчал старик. – Времени мало.

К ужасу Эстева, лодку обступили семеро мужчин, похожих на бандитов с большой дороги. «Вот здесь-то меня и убьют» – промелькнуло в голове, но бойкий мальчишка тотчас деловито распорядился:

– Вещи давайте, надо переодеть его.

Вялого и немого от ужаса Соле поставили на ноги, быстро избавили и от туфель с золотыми пряжками, и от пояса, украшенного крупицами полудрагоценных камней. Последним с плеча пополз дорогой зеленый дублет, безнадежно испорченный маслом и помоями. Тут Эстев наконец пришел в себя.

– Куда? – неожиданно грозно рявкнул он, ухватившись за рукав дублета.

Раздевавшие Соле бандиты беспомощно переглянулись, в их глазах промелькнул страх. «Они что же, боятся меня?» – удивился Эстев. Мальчик потянул его за край рубахи:

– Не злись. Не стырим ничего. Переоденем только. Лады?

Эстев посмотрел на мальчишку, на замерших в нерешительности бандитов и кивнул. Тут же ему протянули ворох простолюдинской одежды, а вместо туфель с пряжками ступни нырнули в старые стоптанные сандалии.

– Толпой не ходим, – распорядился старик, когда Эстев натянул замызганный плащ с капюшоном. – Вы, поотстаньте и глядите в оба…

Отряд разделился, и Эстев огляделся по сторонам. Вокруг него простирался утопленный в скалах пляж. Чуть поодаль ютились навесы и шалаши, от воды пахло нечистотами и тухлой рыбой, волна прибивала на берег кусочки гнилого дерева и панцири креветок. Слишком угрюмо и негостеприимно выглядел этот незнакомый пляж. Трое провожатых вместе с мальчишкой потянули его вперед, в переулки между старыми серо-черными домами. Высокое солнце скрылось за пеленой низких туч, отчетливо запахло дымом, помоями вперемешку с густым запахом крабовой похлебки и травяного самогона. Эстев наклонил голову, полностью скрыв ее в тени капюшона, и смотрел только на свои семенящие ноги да на обувь своих спутников. Вокруг стоял разноголосый шум людного места. Топот, пьяный смех, скрип телеги, и только тени провожатых отделяли его от текущих по улицам толп.

Помятый, усталый и потерянный, Эстев не находил в себе сил ни на возражения, ни на вопросы. Все это напоминало дурной сон. Кто эти люди, куда его ведут и, главное, зачем? Эстев бездумно пошел за ними, руководствуясь лишь инстинктами, приказывающими прятаться и защищать себя, забыв про опыт управления людьми и гордость. Осталось только животное нутро. «Вот что ты на самом деле собой представляешь», – подумал Соле, скривившись от этой мысли.

Лабиринты переулков уперлись в дурно пахнущие завалы мусора. Его провожатые ловко взобрались наверх, а вот толстяку пришлось повозиться. Когда он скатился с противоположной стороны, то окончательно потерял человеческий вид. Начало смеркаться. Эстев удивился. Оказывается, он ходил по черному лабиринту улиц не один час.

В сумерках они прокрались вдоль хребта налепленных друг на друга лачуг. Кое-где горел огонь, и к нему жались еле различимые в темноте люди. Провожатые тотчас испарились, остался только мальчишка.

– Ляг здесь, отдохни, – распорядился ребенок, указывая на что-то, больше похожее на собачью будку.

Эстев протестующе замотал головой, а пацан вдруг рассмеялся, похлопав того по пузу:

– Да не боись, тут тебя ни в жисть не найдут.

Почему-то это успокоило Соле, и он, скрючившись в три погибели, заполз в конуру. Завернувшись в обрывки плаща, он упал на несвежую солому. Все еще на свободе, только во что же вляпался? Усталый разум быстро погасил дотлевающие угольки мыслей.