Хорошо в Старгороде гонцов кормили да привечали! Златан Удалович в первый же день и горячего поел досыта, и в баню сходил, и белье ему свежее дали, а его пропотевшие в пути тряпки бабам отдали – варить и полоскать.
Разморило гонца и от настоечки ягодной, с почтением поднесенной. Однако старый воин свою меру знал и одной чарочкой ограничился. Места тут дикие, люди незнакомые, так что оружие он под рукой держал – только не явно. Потому, наверное, и не удивился, когда в отведенный ему угол пришел сам воевода. Оценил и длинный кинжал, прикрытый мокрым полотном, и лук с колчаном у стены. Помолчал, а потом спросил:
– Ты ведь, гонец, девиц в Тулею повезешь?
– Дорогу указать могу, – сказал Златан, подбираясь.
– Из боярских девиц тут у нас только дочь моя, остальные девки – дочери воев простых да охотников. Я, конечно, соберу отряд, чтобы проводить ее до Тулеи. Заодно князю дань отвезут. Но боязно мне единственное дитя в столицу отпускать без присмотра. Надобен человек, который девицу до столицы побережет, да в случае чего мне письмо черкнет с голубем али с гонцом.
Понял Златан, о чем воевода речь ведет, и нахмурился:
– Я, воевода, в Тулее человек маленький. Простой воин. Чем твоей дочери смогу помочь?
– Не верю я, – сказал воевода, – что Радомира моя княгиней станет. Без матери она росла, на теремных девиц совсем не похожа. Стала бы славной женой охотнику либо воину, но тут ей оставаться нельзя. Стар я. Вот и прошу тебя помочь ей в Тулее мужа найти. Воина крепкого, спокойного. Приданое за ней я доброе дам, да мне надо, чтобы муж моей Раде по сердцу был, и она ему что порошинка в глазу!
Задумался Златан. Знал он, что, отправляя его гонцом, не надеялись, что он до места доберется и обратно вернется. Красавиц и поближе к Тулее полно. Ворохнулась в груди обида – столько лет служил верой и правдой, а теперь…
– Позволь мне, воевода дочь твою увидеть будто ненароком, тогда и решу, – сказал Златан.
– Добро! – ответил Бус и вышел.
На другой день гонца никто не трогал – дали ему выспаться досыта, завтрак принесли и рядом оставили. Златан оценил вежество теремных, оделся, умылся, подпоясался, съел то, что было оставлено, и вышел на воздух – поглядеть, чем живет крепость.
К его удивлению, воевода был тут же, во дворе. Сидел на высоком крыльце и принимал прошения и жалобы от людишек, живущих близ Ставгорода.
Прислонившись к резному столбу на галерейке, гонец начал незаметно наблюдать за происходящим. И чем больше смотрел, тем больше ему нравился и сам воевода Бус, и его люди. Все дела велись чинно, без суеты. Рядом с воеводой стояли ближники, а чуть в стороне сидели два писца. Один заносил все прошения на бумагу для отчета и контроля, второй занимался тем, что выписывал просителям нужные им бумаги – разрешения на лов рыбы, постройку дома или покупку земли. Иногда прибегали заполошные бабы с жалобами на мужей, свекров или деверей. Иногда приходили старики – жаловаться на детей и внуков. Все жалобы воевода разбирал дельно и внимательно. Если же не был уверен в свидетелях или обстоятельствах дела, отдавал жалобу кому-нибудь из ближних и говорил коротко:
– Проверь!
Ближник обычно тут же на коня садился да ехал разбираться. Причем кони поседланные заранее стояли, и сумы переметные на них были. Видать, далеко Ставгород свои крылья раскинул, раз люди к нему издалека стекались.
В общем, смотрел Златан Удалович, слушал, да на ус мотал. Силен воевода и мудр. И прав, что дочь отослать желает. Трудно из его рук власть и силу забрать, но Старость и Дряхлость не дремлют – за всяким придут в свой час.
Подмерз Златан и уже собрался в натопленный покойчик вернуться, а то и на кухню за кружкой сбитня заглянуть, как у ворот лихой посвист раздался, и все, кто был во дворе, оживились. Передумал гонец уходить. На месте остался да глаза прищурил – чтобы лучше разглядеть, что там у ворот такое творится.
Да ничего особенного не творилось. Влетел конь тонконогий, изящный, да злой. На дыбы встал, всхрапнул да к самому крыльцу подобрался. Если б на княжьем дворе такое случилось во время княжьего суда – и коня, и всадника уже б стрелой сняли. А тут стоят все, смотрят да улыбаются.
Всадник маленький, легонький, в ярко-красной бурке[1], подбитой черной лисой, да в полушубке, крытом алым же сукном. Штаны синие, бархатные, да сапоги алого сафьяна. Всем бы ладный молодец, да когда спешился – ахнул едва слышно Златан Удалович – коса русая поверх плеча легла!
– Батюшка! – радостной птицей вскрикнула девица и бросилась к воеводе обниматься.
А вокруг никто девице не указывает, все ею любуются да одобряют. И воевода сам встал, приобнял дочь да спросил чего-то. Выпуталась девица из объятий отцовых, метнулась к жеребцу, сняла суму, вытряхнула, и опять Златан удивился – рябчиков да тетеревов девица набила. И как только в таком ярком наряде в лесу скрыться умудрилась?
Между тем добычу по жесту воеводы унесли на кухню, коня увели в конюшню, а девицу Бус Доброгорович рядом посадил – ей креслице малое вынесли. Тут уж гонцу любопытно стало, и он совсем близко подобрался, чтобы послушать.
Рядились два брата за отцовское наследство – удобное место для рыбного лова.
Это только посадскому человеку кажется, будто реки да леса сами по себе живут. Не так. Всюду, где люди – все поделено. Бабы ягодники да грибные поляны берегут, мужики – ловы да тропы звериные, на которых удобно силки ставить.
Вот и не поделили два родных брата отцовскую деляну. Отец застарел, заслабел, на реку сам не выходит.
– Живете вместе ли? – спросил воевода двух справных мужичков в тулупах, кой-где промазанных рыбной слизью, да чешуей присохшей сверкающих.
– На одном дворе, – ответил старший. – Моему семейству домок поставили, а брательник отца досматривает в его доме.
– А дети есть ли? Помогают?
Златан прищурился – мужикам-то уж к тридцати, значит, детям лет десять-двенадцать, а то и побольше, коли в родительский дом жен вели.
– У меня девки одни, – прогудел старший. – Пятерых бог дал! А у меньшого три сына! Большие уже! Помогают!
Тут-то и ясно стало, почему поделить не могут. Старший большую семью кормит один, младший вчетвером угодья вычерпывает быстро. Вот и получается: одному густо, другому – пусто. А кормят равное количество ртов.
Задумался воевода. Свободных ловов нет, но коли уж у братьев до суда у воеводы дошло, значит, дело совсем плохо.
– Как часто на лов выходите? – спросил он наконец.
– Так через день, воевода-батюшка. Сети поставим, потом соберем, рыбу разделать надо. А меж сетями, если время есть, удочкой балуемся. У брательника-то мальцы, бывает, по ведру пескарей на уху притаскивают али раков ловят. А мои девки чего? Разделывают, правда, хорошо, солят, коптят, да только много ли я один наловлю?
Тут дочь воеводы батюшку легонько так по руке погладила. Склонил Бус Доброгорович седую голову, пошептала ему дочь на ухо чего-то, усмехнулся он в ответ, да и спрашивает братьев:
– А рыбу только сами едите или еще на сторону продаете?
– Продаем, батюшка, как не продавать? Хлеб у нас, сам знаешь, худо растет, на одной огородной зелени долго не протянешь. Вот и везем на торжище – соленую, копченую да вяленую.
– И добра ли рыба?
– Так вот, батюшка, оцени сам! Девки мои коптили, жинка солила да вялила.
Посмотрел воевода на поднесенный короб, выбрал рыбку поаппетитнее, да другую дочери протянул. Отведали оба, переглянулись да улыбнулись.
– Ну слушайте, братовья, приговор мой воеводский. Ловить вам назначаю, как прежде!
Мужиков перекосило. Глянули друг на друга чуть не зверями. А воевода продолжил:
– Ты, меньшой, с сыновьями лови, а ты, старшой, соли, копти да ко двору моему вези. Рыба у вас добрая. Доход будете пополам делить. Сколь меньшой наловит, столько старший заготовит. Коли кто поленится, и рыбы будет мало или пропадет – оба внакладе будете. Вот и смотрите друг за другом, да помогайте. А коли что другое надумаете мирно, я не препятствую!
Мужики посмотрели друг на друга иначе и, уже не гневаясь, поклонились воеводе и пошли прочь.
Короб с «поклонной» рыбой унесли на кухню, и к воеводе подошла семья погорельцев, просясь переждать долгую зиму на подворье, пока не станет теплее, чтобы поставить новую избу.
Воевода хотел уж было позволить, да дочь опять тронула его за рукав. Нахмурился Бус Доброгорович да спросил:
– Отчего погорели?
Замялся худой и длинный мужик, приведший семью на широкий воеводский двор. Не хотел говорить. Да только воевода умел ответы получать. Быстро вызнал, что дом мужику пожгли. Больно лаком был. По чужим спальням шнырял, девок портил, баб смущал. А дома жена да полдюжины ребятишек мал-мала-меньше!
Нахмурился воевода и дальше спрошал:
– Ремесло у тебя какое? Чем живешь?
Оказалось – ничем. Поет, пляшет, дудочки режет да мелочевку разную. То лапти плетет, то короба. Все дело нужное, да мелочное. Больших денег не заработать. То-то и жена, и детишки в рванье стоят!
Опять дочь с воеводой пошепталась, и сказал Бус Доброгорович:
– Семью твою на двор примем. Кут найдем. А ты… иди на новый дом зарабатывай! Как дом поставишь для семьи – так придешь. Вернем твоих. Не поставишь – не являйся даже!
Растерялся мужик. Бобылем жить тяжко. Ни щей в горшке, ни в избе порядка, ни в постели тепла.
– Где же жить мне, воевода?
– А где хочешь. Не берег своего гнезда, по чужим бегал, значит, не надо оно тебе, – припечатал старик. – А коли надо – иди и докажи, что достоин!
Ушел мужик со двора побитой собакой, а бабу его и детей управитель увел угол теплый показывать да кашей кормить.
Больше прошений в этот день не было, и воевода, велев глашатаю еще раз объявить с крыльца его решения, ушёл в терем. И дочь с ним ушла. А гонец задумчиво посмотрел вслед Радомире Бусовне да пообещал сам себе, что лучшего жениха Тулеи для девицы раздобудет!
Сборы в дорогу выдались долгими. Бус Доброгорович абы с кем дочь отправить не мог, да и припас для князя требовал внимательных и аккуратных рук. Дорога долгая, и на санном пути всякое-разное встретиться может. Потому собирали обоз хитро – дань для князя, как обычно, упаковали, положили в возки, подобрали дружину, навесили бирки деревянные с выжженным клеймом – княжеским соколом.
С данью ехал опытный, немолодой уже воин Зорко Военежич. Опытный, неторопливый, знающий эти места. Дружина с ним ехала справная – все молодые, ловкие, охотники да умельцы. Ехали не просто так – дань князю отвезти, на большой город полюбоваться да жен себе подыскать.
Вторая часть обоза невелика собиралась. Возок крепкий – для Радомиры да няньки ее Лады Волеговны. Еще один возок с дорожным припасом – шатер, запас еды, одеяла и шкуры на всех. Третий возок должен был везти приданое Бусовны, а четвертый – подарки от всего Ставгорода будущей княжеской невесте.
Подарков, надо сказать, набралось немало. Златан Удалович только диву давался, глядя на то, как самые малые деревушки несут на двор воеводы кто шкуру медвежью, кто связку соболей, кто туес речного жемчуга, нежно блестящего серебристым перламутром. А еще были резные гребни из рыбьей кости и рога, подвески и запоны заморского литья, рулоны тонкого лощеного льна на сарафаны и мягкая шерсть для душегрей и летников. Не было у местных жителей дорогих тканей, тканных золотом и серебром, зато в избытке были меха, рыбья и оленья кожа, береста, кость и рог. Вот и полнился возок туесами, шкатулицами, гребнями, браслетами из костяных бусин и яркими камушками из местных рек.
Несли, конечно, местные и мясо, и рыбу, и сушеные ягоды, и прочий дорожный припас, и все это воевода тщательно перебирал и лучшее складывал дочери в дорогу. А остальное велел приберечь на пир прощальный.
Так незаметно пролетели три недели. Санный путь встал, и тянуть уже было нельзя. Малый обоз разросся до пяти возков, большой и вовсе в двадцать пять крытых саней встал, и наконец в назначенный яркий и звонкий день обняла Радомира отца, завернулась в покрывало и села в возок.
Заплакали, зарыдали ей вслед дворовые бабы. Закричали ребятишки. Даже мужики, стражники да охотники, скупую слезу утерли. Каждый ведь вспомнил, как дочь воеводскую на коне возил али копье метать учил, а то из лука стрелять, вот и туманили взор воспоминания. Или снег залетал.
В городе тоже нашлось немало желающих проводить невесту княжескую, помахать расшитым полотенцем, желая доброго пути и легкой дороги. Бравые отроки на конях держали на стременах копья с вымпелами и улыбались посадским красоткам, потряхивая бубенцами в нарядной сбруе.
Но едва обоз покинул город и скрылся из виду, как копья отправились в телегу вместе с яркими кафтанами. Молодые воины пусть неохотно, но натянули тяжелые тулупы и приготовили мечи да луки. Копье – оно на медведя да кабана хорошо ходить, а от татей в лесу лучше мечом отбиваться, а еще лучше – издалека всех перестрелять!
Радомира Бусовна тоже не усидела в возке – натянула свой привычный охотничий костюм, да и села на коня, не желая трястись в душной темной коробке. Лада Волеговна даже ворчать не стала – нешто удержишь синицу в руке, а девицу в тереме? Пусть уж погуляет, пока не приехали в Тулею. Там придется строго себя вести, верхом не скакать, из лука не стрелять, выдюжит ли то ее воспитанница? Как знать!
Златан Удалович сопровождал малый обоз и думал. Крепко думал. В Ставгороде он не только бока отлеживал да щи хлебал – он по городу ходил, с людьми на торгу говорил, все закоулки-окраины обошел, везде нос сунул. Воевода видел это, но велел своим воинам не мешать гонцу. Сам понимал, что в далекой Тулее он дочь не защитит. Золотом можно купить кого-то ненадолго. Вернее же всего, если человек сам пожелает помочь.
Бродил Златан почти все время, лишь за два дня до отъезда своим припасом озаботился да оружия поболе прихватил. А еще к воеводе потолковать подошел. И уговорился с ним, чтобы Радомира, чуть что, к гонцу мчалась и за его спиной пряталась. Вроде как родич он ей. А чтобы то правдой было – вышли Бус Доброгорович да Златан Удалович к реке и на берегу, под ветлой раскидистой, смешали свою кровь, став побратимами. Радомира же старым бойцам поднесла с поклоном ковш медовухи и Златана вторым отцом назвала, чтобы лес, путь и река слышали.
После они в крепостицу вернулись, оставив обряд сей в тайне. Незачем никому знать о том, что девица не одна едет. Спокойнее так.
Между тем обоз мирно катился по дороге. Точнее, по торной тропе, которая вела вдоль реки. Спокойная северная вода текла мирно, не виляла, но вот через три дня придется свернуть в сторону и ехать к Водницам. Там тоже девичий обоз собирают, и Златан очень надеялся к нему присоединиться.
Пока же воин внимательно смотрел вокруг. Обоз с данью – сладкая добыча. Целое племя прокормить можно зиму, а то и две. Вблизи Ставгорода дураков нет – все знают Буса-воеводу и его крепких воинов. А вот подальше чуток…
Ехали весь день, а к ночи остановились в деревеньке рыбацкой. Здесь под рукой воеводы рыбаки жили спокойно, так что приняли обоз с почтением. Староста открыл общинный дом, и туда обозники ввалились, тут же взявшись топить печи и развешивать на деревянные гвозди заледеневшие в пути полушубки.
Княжью невесту староста к себе в дом пригласил – благо у него две дочери в возраст невест вошли, и светелка была протоплена и устроена.
Радомира не возражала. Пусть в возке она тряслась лишь первую часть пути – потом настояла и на коня села, а все же притомилась. Хозяйские дочери свели ее в баню, напарили, напоили душистым ягодным взваром, накормили густым рыбным супом и рыбным же пирогом, а потом уложили спать на широкую лавку, крытую периной из «речного пуха».
Сладко выспавшись, Радомира потолковала с хозяйкой, да немного с хозяином, и, пока ее спутники завтракали яичницей из гусиных яиц да рыбной юшкой, написала батюшке письмецо, как уговаривались, и попросила сына старосты при оказии в Ставгород доставить.
Здоровенный парень, изумленный тем, как воеводская дочь легко и быстро выводит буквицы гусиным пером на бересте, пообещал доставить грамотку в самое ближайшее время.
Радомира Бусовна улыбнулась рыбаку и убежала собираться. Златан же Удалович погладил короткую густую бороду, подумал о том, что воевода хорошо воспитал свою дочь. И ловкая, и быстрая, и явно приучена к управлению хозяйством. И с людьми ладить умеет, и писать, и считать, и «Правду» княжескую знает. А то, что резка порой, да любит верхом скакать да охотиться, так то для девки не грех – замуж выйдет, остепенится. А пока глаз радуется. Князю такая женка неудобна, а вот вою справному, а то и воеводе – в самый раз!
Следующий день опять ехали вдоль реки и ночевали в рыбацкой деревушке. Эта деревенька была победнее, так что обозников разобрали по хатам, а Радомиру с нянькой опять староста приветил. Отсюда письмо подлиннее улетело. И отвезти его должны были рыбаки, которые по первопутку рыбу на торг повезут. Дочь воеводская за столом восхитилась отлично разделанной рыбкой, да и посоветовала аккуратно хозяйке на торг не целую рыбу везти – рыбарей под Ставгородом хватает, а вот такую – уже очищенную, нарезанную и уложенную в горшочки с пряным рассолом. Везти легче, и купят быстрее.
О проекте
О подписке