– Тут и знать нечего. – Дэн шутливо потянул меня за косичку. – Если батюшка Афанасий захотел, чтобы ты пела на воскресных службах, значит, ты действительно хорошо поёшь, абы кому это не доверят. Знаешь, как говорят про людей, наделённых талантом? Что они поцелованы ангелом. А разве кто-то подумает про поцелованную ангелом девочку, что она способна на грубые нарушения дисциплины? Попросившись в певчие, ты покажешь воспитательнице свою добродетель и стремление к Богу, а это именно то, что нам сейчас нужно.
– Добродетель! – передразнила я. – А если Агафья, наоборот, насторожится – с чего бы это вдруг такая добродетель?
– Вряд ли. Вот если бы на твоём месте была твоя Ярина или другая девочка, которая раньше хулиганила, тогда – да. Но за тобой-то косяков не числится?
Я вспомнила своё до сих пор безупречное поведение. И подумала, что только Яринка да теперь вот ещё Дэн, знают, что вызвано оно было отнюдь не добродетелью, а лишь надеждой когда-нибудь увидеть родителей. Выходит, Дэн прав? Незаметная девочка-сирота, ни в каких плохих поступках ранее не замеченная, поющая в церкви по воскресеньям, вдруг захотела петь там каждый день. Вызовет ли это у окружающих какие-то подозрения? Вряд ли.
– Ну так что? – поторопил с решением Дэн.
– Ладно, – я обречённо махнула рукой, – подойду завтра к Агафье.
– Умница. – Дэн погладил меня по волосам, смутился, отдёрнул руку и поднялся на ноги. – А давай теперь постреляем? Хватит разговоров на сегодня.
Я обрадовано вскочила. Фиг с ним, с церковным пением, пока у меня есть капелька свободы! Но…
– Дэн, я про главное чуть не забыла сказать.
– Говори, малявка! – Дэн уже сидел на корточках, разбрасывая листву, прикрывающую наш тайник.
Глядя, в его согнутую спину, я сказала:
– Моя и Яринкина мамы хотели, чтобы мы убежали на Запад.
Глава 5.
Белёсый
На следующий день, прежде чем идти к Агафье и проситься петь в церкви, я решила провести небольшую разведку и после ужина подошла к Нюре, девочке из группы тринадцатилеток, которая пела в церковном хоре вместе со взрослыми певчими.
Выслушав мои сбивчивые вопросы, Нюра покивала:
– Я слышала, как ты поёшь, очень неплохо. Думаю, батюшка Афанасий обрадуется. И в будущем тебе пойдёт плюсом такой опыт. Но ты должна понимать, что это всё не так просто.
– Что не просто? – опасливо спросила я.
– Ты, наверно, думаешь, что пришла на службу, спела и ушла? Нет. Это займёт гораздо больше времени – учёба, репетиции. А если будешь делать успехи, то станешь выезжать на выступления в другие церкви и храмы. Я уже ездила.
– Так это же хорошо?
– Конечно, хорошо. Моя мечта – попасть в хор при монастыре и остаться там.
– Ты хочешь стать монахиней? – изумилась я.
– Да, – просто ответила Нюра, – монахиней-хористкой.
Я потрясённо примолкла.
Наш приют основан при большом монастырском комплексе, хоть и находится чуть в стороне. Мы не видим за лесом его многочисленных куполов, зато по воскресеньям и праздникам прекрасно слышим многоголосый колокольный гул, в который вплетался и звон колокола нашей приютской церкви. Несмотря на некоторую общность с монастырём, воспитанникам приюта, по понятным причинам, рады в нём не были, и очень редко выросшие здесь девушки принимали там постриг.
Поэтому слова Нюры меня немало удивили.
Не секрет, что все приютские девочки мечтают выйти замуж, чтобы получить фамилию мужа, а вместе с ней право иметь детей и наследовать собственность. В противном случае будешь распределена на производство, станешь вечной жительницей общежития, навсегда привязанной к одному рабочему месту.
Но был для нас и третий вариант – монастырь. Он мало кем рассматривался по причине труднодоступности. Для того чтобы стать монахиней, девочка должна отличаться крайней набожностью, не иметь взысканий по поведению и получать высшие отметки на таких предметах, как слово божье и основы православной культуры. Но желающих податься в монахини не наблюдалось не только поэтому. Жизнь послушницы монастыря, по слухам, была ещё тяжелее и обделённее, чем у работницы завода или фабрики. Постоянное соблюдение постов, бесконечные молитвы, тяжёлый труд, невозможность покидать пределы монастыря – всё это отпугивало даже самых набожных девочек.
А вот Нюру, оказывается, не отпугнуло, и я невольно прониклась уважением к этой серьёзной девочке с грустными глазами. Только её слова о предстоящих трудностях, которые подстерегают меня в роли церковной певчей, настораживали. И к Агафье со своей просьбой я шла уже не так охотно.
Агафья не удивилась моей просьбе, молча выслушала, покивала. И отправила к батюшке Афанасию, велев передать от себя, что не имеет ничего против. Сам же батюшка проявил куда больше эмоций. Он радостно потирал руки, пока я сбивчиво излагала своё пожелание, а потом разразился речью о том, что Бог, награждая кого-то тем или иным талантом, хочет, чтобы эти таланты были реализованы, а значит я, обучаясь церковному пению, буду исполнять волю Господа. После чего мы оказались в небольшой комнатке за клиросом, где я никогда не была раньше и даже не подозревала о её существовании. В комнатке царил музыкальный инструмент с бесчисленным множеством клавиш, который занимал собой почти всё пространство. Велев мне ждать, батюшка Афанасий выскользнул за дверь.
А спустя минуту в неё вплыла необъятная дама в монашеском одеянии.
Вечером, после ужина, я сидела в дортуаре, обложившись учебными материалами, врученными мне в церкви, и унывала. Нюра оказалась права – одним пением на службах дело не ограничивалось.
Марфа Никитовна, которую за глаза все звали просто Никитичной, та самая внушительных габаритов женщина, приглашённая батюшкой Афанасием на моё прослушивание, была регентом церковного хора, она же занималась обучением девочек-певчих. И после того как я дрожащим голосом исполнила на клиросе «Иисус воскрес из мертвых», Никитична замахала на меня полными руками и густым низким голосом протянула:
– Деточка, да расслабься ты, я не кусаюсь! У тебя же от страха горло перехватило, пищишь, как мышь за печью. Давай-ка встань свободнее, ты не на плацу! И спой то, что тебе самой нравится, а не то, что должно понравиться мне.
– Дашенька, – подал голос батюшка Афанасий, стоящий в стороне и болеющий за меня всей душой, – спой ту песню, которую ты пела, когда я впервые тебя услышал.
И я, мысленно махнув рукой (если примут в хор – хорошо, а если не примут – ещё лучше!), спела им «Лето придёт во сне», мою медвежью колыбельную. Видимо, получилось неплохо, потому что энергичная Никитична вновь поволокла меня в комнатку за клиросом, где сначала долго объясняла, чему я должна буду научиться, чтобы стать настоящей певчей, потом составила наш график занятий, а под конец всучила целую папку материалов для изучения.
И теперь, вернувшись в дортуар, я пыталась хоть как-то разобраться во всём этом дремучем для меня лесу, но только всё больше приходила в отчаяние.
– Какая ты счастливая! – сказала Настуся, наблюдающая за моими мучениями с растроганной улыбкой. – Господь дал тебе красивый голос, чтобы Его славить.
– Всё-таки решила воспользоваться моим советом? – вставила свои пять копеек и Зина. – Правильно. Может, станешь певчей в какой-нибудь церкви в городе и встретишь там будущего мужа.
Едва сдержавшись, чтобы не высказать соседкам, что я думаю о будущем муже и о Господе, которого теперь придётся славить, я выдавила из себя кривую улыбку:
– Мне просто нравится петь. – И, подумав, добавила: – Псалмы.
Яринка, валяющаяся у себя на нижнем ярусе кровати, еле слышно фыркнула. Она была в курсе настоящей причины моей внезапной любви к псалмам. Вернувшись со вчерашней вылазки, я в подробностях передала ей наш с Дэном разговор. Кроме всего прочего и его ответ на предположение о том, что наши мамы хотели, чтобы мы убежали на Запад. А ответил он совсем немного. Посоветовал не торопить события, обещал, что на эту тему мы ещё обязательно поговорим, и велел на следующую встречу принести с собой планшет.
Конечно, после такого ответа моё любопытство и нетерпение только увеличились, но Дэн был непреклонен. С тем мы и расстались до очередного понедельника.
Как ни странно, Яринка отреагировала на это куда спокойнее меня, мудро сказала: «потом, так потом». Куда больше её интересовало то, зачем Дэну мог понадобиться мой планшет?
Планшеты имелись у всех воспитанников приюта, их выдавали сразу, как только ребёнок начинал посещать местную школу. Времена бумажных книг окончательно уступили место электронным изданиям, и теперь учебники в начале каждого учебного года просто закачивали нам на планшеты. Тем более что в обучающей программе помимо них использовалось много видео- и аудиоматериалов. Разумеется, гаджеты у нас были самые простенькие, с минимальным набором необходимых функций и без выхода в интернет. Интернетом разрешалось пользоваться только со школьных компьютеров, стоящих в библиотеке, в строго определённые часы. На этих компьютерах был установлен фильтр, блокирующий все сайты, кроме нескольких общеобразовательных. Правда, ходили слухи, что среди старшегруппников отыскивались умельцы, умудряющиеся взламывать эту защиту и скачивать из сети что-нибудь запрещённое. Поэтому у старших воспитанников планшеты время от времени проверялись воспитателями.
И удивительно, что сегодня Марфа Никитовна выдала мне кипу нотных тетрадей и брошюр, а не велела принести планшет для закачивания учебного материала. Тем более что этого материала оказалось много. С нарастающим ужасом я узнала, что кроме постановки вокала и зубрёжки псалмов придётся научиться читать ноты и освоить сольфеджио. А ведь мне, выросшей вдали от всякой культуры, музыканты всегда казались чуть ли не волшебниками, и я даже в самых смелых мечтах не могла представить себя одной из них.
– Пока просто полистай это, пробегись глазами, – посоветовала на прощание Марфа Никитовна, помогая мне удержать увесистую кипу бумаг, – чтобы для начала хотя бы иметь представление, чем мы будем заниматься на уроках.
Это я сейчас и пыталась сделать, но с каждой минутой понимала, что мне не только не становится что-то ясно, но и те очень поверхностные знания о музыке, которыми я обладала, стремительно рушатся. В конце концов, совершенно сбитая с толку, я начала собирать разбросанные листы и запихивать их обратно в папку. Яринка, прекрасно чувствующая моё состояние, сочувственно спросила:
– И когда тебе на урок?
– Буду ходить три раза в неделю, по вторникам, средам, и четвергам, – буркнула я, – После обеда и до полдника. Завтра первое занятие.
– Ну вот, – расстроенно отозвалась Яринка, – и что я буду делать одна?
Я только вздохнула. Обычно эти свободные от занятий часы мы посвящали играм, смотрели в общей гостиной телевизор, листали журналы в библиотеке или просто болтали, сидя на подоконнике в дортуаре. В тех же случаях, когда одна из нас оставалась на продлёнку, другая скучала в одиночестве. Так что теперь я могла лишь посочувствовать подруге.
Вообще, вся эта затея Дэна уже не казалась мне такой необходимой. Но сделанного не воротишь, и на следующий день, после обеда, я в обнимку со злополучной папкой потащилась в церковь, на свой первый музыкальный урок.
Время до понедельника пролетело очень быстро. В субботу и воскресенье нас возили на экскурсию в Сергиев Посад, и это заняло почти все выходные. В будни после школы я занималась в церкви, и не только с обеда до полдника, как планировалось, но и после. Оказалось, что, когда церковь закрывается для всех, там собираются ученицы Марфы Никитовны. Нюра и ещё три приютские девочки, тринадцати-пятнадцати лет. И тогда-то начинается самое интересное.
Если днём на занятиях я учила псалмы и осваивала азы нотной грамоты, то вечером, когда Марфа Никитовна запирала изнутри массивные церковные двери и садилась к фортепиано, мы начинали петь. И пели самые разные песни. В первый вечер сама я молчала и только слушала других, заворожённо глядя, как порхают над чёрно-белыми клавишами пальцы преподавательницы. Во второй начала робко подпевать. А на третий Марфа Никитовна попросила меня спеть остальным «Лето придёт во сне». И я спела медвежью колыбельную, поднявшись на клирос, а девочки и сама Марфа Никитовна громко мне аплодировали. После этого я уже не стеснялась. Нотная грамота тоже оказалась не такой сложной, как показалось вначале. Я обнаружила, что если представлять семь нот в виде разноцветных шариков, которые скачут по пяти таким же разноцветным нитям, то всё запоминается намного легче. Так что в общем и целом была довольна и больше не жалела о принятом решении.
Беспокоила разве что Яринка. Все эти дни она ходила слишком тихая и задумчивая. И хоть её исколотые пальцы уже зажили, Варвара Петровна не спешила возвращать на свои занятия нерадивую ученицу. Но даже это не радовало мою подругу. А когда я в понедельник засобиралась на встречу с Дэном, Яринка лишь спросила без тени прежнего азарта:
– Мне кричать сойкой, если что?
– Кричи, конечно, – осторожно ответила я и добавила, надеясь поднять ей настроение: – А мы с тобой в пятницу пойдём в лес, хорошо? В пятницу у меня не будет занятий.
Но Яринка лишь вяло кивнула.
Прихватив планшет, как и велел Дэн, я направилась к прудику, на берегу которого и устроилась, притворившись, будто читаю. В тёплую погоду после уроков многие так делали, и территория приюта пестрела сидящими на скамейках и газонах воспитанниками. Опустив голову, я исподлобья поглядывала вокруг, а улучив момент, когда никого не оказалась поблизости, поднялась и юркнула в тень деревьев.
Мы с Дэном договорились на шесть часов, но я вышла заранее, боясь, что долго не подвернётся момента незаметно ускользнуть. Однако перестраховка оказалась лишней, и теперь в моём распоряжении оказался лишний час свободы. Который я решила потратить на прогулку по лесу. Никакой стрельбы, никакой беготни и прыжков, просто неспешная ходьба в тишине и уединении.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке