– Какой дом, Варвара Петровна? – перебила преподавательницу Яринка, презрев все правила школьного этикета. – Какой у меня может быть дом? Вы же знаете про мою маму? Кто возьмёт замуж дочь такой женщины? Я пойду на производство, и у меня не будет ни денег, ни времени на рукоделие. Зачем же этому учиться?
В классе воцарилась тяжёлая тишина – Яринка задела запретную тему. Разумеется, преподаватели и воспитатели знали грехи наших родителей, знали, по какой причине оказался в приюте тот или иной ребёнок, но никогда не говорили об этом. Старательно делали вид, что приют – обычная школа, а дети в нём – обычные дети. Любых напоминаний о том, что у этих детей нет будущего, взрослые избегали.
А Яринка напомнила.
Варвара Петровна суетливо сняла очки, глянула поверх голов, кашлянула.
– Не нужно так думать. – Даже голос преподавательницы стал другим, почти виноватым. – Бог милостив, всегда стоит надеяться на лучшее.
– Надейся на лучшее, готовься к худшему! – дерзко парировала Яринка.
Очки вернулись на нос Варвары Петровны, и сквозь них она строго взглянула на мою подругу.
– Пути Господни неисповедимы. Не впадай в грех гордыни, считая, что можешь знать что-то наперёд. И раз уж мы заговорили об этом, то в интересах каждой из вас учиться как можно усерднее. Прилежной, кропотливой и хозяйственной девушке прощаются многие недостатки. И мой учительский долг – дать вам для этого как можно больше знаний и умений. Поэтому! – Варвара Петровна повысила голос, заметив, что Яринка собирается что-то возразить. – Поэтому, Ярина, учитывая твой запущенный случай, я считаю, что нам не стоит откладывать его исправление до понедельника. Сегодня вечером после полдника жду тебя здесь на дополнительное занятие. Также не будем делать исключений для субботы и воскресенья.
– Ну чего ты умничать начала? – выговаривала я подруге на перемене. – Кто тебя за язык тянул? Теперь Варвара от тебя не отвяжется, пока не будешь шить и вязать, как… как… да как она сама!
– Ой, без тебя тошно! – огрызнулась Яринка. – Ещё посмотрим, кто первый от этих занятий устанет. Я ей такого нашью!
Своё обещание Яринка сдержала. К вечеру воскресенья её пальцы были исколоты так, что шить она уже не могла. О чём довольно сообщила, вернувшись с продлёнки и демонстрируя мне опухшие подушечки.
– Уж я их тыкала, тыкала! Варвара сказала, чтобы я ей на глаза не попадалась, пока пальцы не заживут. Так что завтра я смогу отвлекать Агафью, пока ты гуляешь в лесу с Дэном.
Я ещё не пришла в себя от вида кровоточащих Яринкиных пальцев, но последнее предложение повергло меня в ужас.
– Нет! Ты же не собираешься выкинуть что-то такое, как в прошлый раз?
– Такое же – не собираюсь. Надо что-то новое придумать.
– Не надо! – С перепугу я начала соображать быстрее обычного. – Я уже придумала!
– Да? – подозрительно спросила Яринка. – И что же?
– Если… если Агафья будет про меня спрашивать, ты прибежишь к забору и два раза крикнешь сойкой!
От неожиданности Яринка примолкла, потом опасливо спросила:
– А как кричит сойка?
Я прикрыла глаза, воскрешая в памяти лесные звуки. Затем глубоко вдохнула и честно попыталась воспроизвести крик сойки.
Яринка попятилась.
– Ой… так громко?
– Да, сойки кричат громко, – важно заверила я, переводя дыхание. – А как же иначе мы с Дэном услышим тебя в лесу?
– Ясно. – К Яринке стремительно возвращался энтузиазм. – Вот так?
Дортуар огласился новым воплем. На этот раз попятилась я.
– Ну-у… похоже. Только надо визгливее…
Яринка вошла во вкус, изобразила подряд два крика сойки, набрала в грудь воздуха для третьего, но тут дверь распахнулась и на пороге возникла Зина с круглыми глазами.
– Это что? Вы слышали? Это здесь?
– Это… я учу Ярину петь, – не придумала я ничего лучше. – А сейчас пойдём на улицу.
С трудом сдерживая смех, мы торопливо выскользнули из дортуара мимо ошарашенной Зины и устремились вниз по лестнице.
Таким образом, в понедельник Яринка осталась гулять по территории приюта следить за перемещениями по ней Агафьи и готовиться при малейшей необходимости пробраться к забору и закричать сойкой. А я встретилась с Дэном возле нашего тайника. Снова было солнечно, тепло, и он снял школьный китель, постелив его на ствол поваленной сосны. Кивнул мне, приглашая садиться.
– Ну привет, дитя бескрайних лесов. Как дела?
– Хорошо. – Я осторожно присела радом с ним. – А у тебя?
– Тоже норм. Только воспитатели достали с этим случаем… У нас в вестибюле какой-то идиот мозаику с Иисусом разрисовал, слышала ведь? Как раз в тот день, когда мы виделись в прошлый раз.
– Слышала. – Я торопливо опустила глаза, чтобы Дэн не заметил в них смешинок. – Так ведь и не нашли, кто это сделал?
– Да как найдёшь? Кто угодно мог. Но трясли всех подряд.
Я изобразила сочувственный вздох. Дэн махнул рукой:
– Ладно, сейчас вроде успокоились. Ну что, пойдём стрелять или просто погуляем?
– Давай, наверно, лучше гулять… – протянула я, а потом быстро, чтобы не дать себе времени на отступление, выпалила: – Дэн, я должна тебе признаться!
– Признаться? – Он поднял брови. – В чём?
Я помолчала, собираясь с мыслями. Все выходные я обдумывала, как лучше покаяться Дэну в том, что я пересказала Яринке наш с ним разговор.
Нет, я ничуть не жалела, что разоткровенничалась с подругой. Она такая же, как я и Дэн, она тоже другая, она понимает, что вовсе не обязательно жить так, как мы жили до сих пор, как живут остальные. И я была уверена, что, будь Дэн знаком с Яринкой, он и сам не стал бы ничего от неё скрывать. Вот только они не были знакомы. И он не давал мне разрешения кому-то пересказывать свои слова. Выбалтывать чужие секреты очень нехорошо, это я знала с пелёнок. А если уж выболтаешь, то потом нужно извиниться. Что я сейчас и сделала, путаясь в словах и виновато повесив голову.
Дэн выслушал меня, не перебивая. А когда я, наконец, замолчала и осмелилась поднять глаза, то увидела, что он тревожно хмурится.
– Ты очень сердишься?
– Эх ты, малявка… – Сердитым Дэн не выглядел, только расстроенным. – Больше-то хоть никому ничего не говорила?
– Нет! – поспешно заверила я. – Больше никому! Просто Яринка – она такая же, как мы, понимаешь? Ей можно.
– Яринка – это рыженькая? С которой вы всегда вместе ходите?
– Да! Она тоже никому не скажет.
– Я бы не был так уверен, – хмыкнул Дэн, но я затрясла головой.
– Не скажет! Она, знаешь, какая? Она… – Я осеклась, но потом, мысленно махнув рукой (на семь бед один ответ!), продолжила: – Когда мы с тобой встречались в прошлый раз, это она у вас в корпусе Иисуса разрисовала, чтобы всех отвлечь, чтобы не заметили, что нас нет.
Дэн округлил глаза, помолчал, переваривая новую информацию, а потом, совсем как я в тот вечер, начал хохотать. Да так, что сполз с поваленной сосны на землю. Кое-как выговорил:
– Ну, девчонки… и ведь не подумаешь на вас никогда!
Я несмело улыбнулась, подождала, пока Дэн переведёт дух, и спросила:
– Теперь ты видишь, что Яринке можно доверять? Она и сейчас нас страхует.
– Что? Опять что-то рисует?!
– Нет-нет! – Я торопливо рассказала Дэну про крик сойки, чем вызвала у него новый приступ смеха.
– Да вам в разведке нужно служить. Правда, соек я в этих местах что-то не припомню, ну да ладно. Скажи своей Яринке, что, если её кто-то застанет за этими воплями, пусть говорит, будто видела птицу, которая так кричала, и хочет её приманить. В вашем возрасте такое простительно.
Я обрадованно закивала, слегка заискивая перед Дэном.
– Обязательно скажу! Так ты больше не сердишься?
– На вас невозможно сердиться, – отмахнулся он, снова садясь на ствол рядом со мной. – Лучше расскажи, как вы сюда ночью ходили?
Я кивнула, выдержала паузу для важности и начала рассказывать. Дэн слушал молча и внимательно. Лишь, когда я дошла до места, где мы с Яринкой лежим на траве и говорим про космическое прошлое Руси, вслух удивился:
– Откуда ты всё это знаешь?
– Нам дед Венедикт говорил, – небрежно ответила я, торопясь продолжить рассказ, но Дэн перебил:
– Подожди, Дайка. Кто такой дед Венедикт? И зачем он с вами говорил про такое?
Я помолчала, переключаясь на другую тему, и пояснила:
– Дед Венедикт у нас в Маслятах был как бы учителем. Только здесь учителей много, а дед Венедикт один всё знал.
– У вас там было что-то вроде школы? И историю преподавали?
– Нет. Да… – Я беспомощно развела руками. – Просто взрослые всегда заняты, и детей днём отводили к старикам. Они нас учили читать, писать, рассказывали про всё. И про то, как раньше было тоже. Чаще дед Венедикт, но и другие были. Бабушка Сима больше с девочками занималась, а у бабушки Риты был компьютер, и она нам показывала, как с ним работать.
– У вас и компы там были? – впечатлился Дэн. – А где вы брали электричество?
Мне опять пришлось напрягать память.
– Ну… Из таких чёрных коробок. Их привозили откуда-то.
– Наверно, это были аккумуляторы? Ладно, неважно. И что вам ещё рассказывал дед Венедикт про то, что раньше было?
– Всякое. Он старый, сам жил ещё, когда были эти… времена безбожья.
– Что?! Ему сколько лет?
– Много. – Я подумала и твёрдо добавила: – Сто.
– Сто? – Дэн недоверчиво уставился на меня. – Ты уверена?
– Да. Папа говорил: «Венедикт, тебе сто лет в обед, а ты детей электробритвой пугаешь».
Дэн опять захохотал, запрокинув голову.
Я подождала, пока он успокоится, и подытожила:
– Вообще я про это всё мало знаю, только то, что уже сказала. Нам больше нравилось слушать про рыцарей, принцесс и драконов.
– Подожди. – Улыбка слетела с лица Дэна. – Ваш дед Венедикт рассказывал, что раньше были драконы?
– Ну да. – Я удивлённо посмотрела на него. – Были, совсем давно. Их скелеты и сейчас находят. Нас тут возили в музей, и я видела.
– А, динозавры! – Дэн с облегчением хлопнул себя по лбу и задумчиво добавил: – Всё-таки как-то систематизировать учебный материал вам там не помешало бы.
Я хихикнула, потому что вспомнила, как однажды мой папа разговаривал с дедом Венедиктом о том, что детям нужно хоть какое-то подобие учебной программы, но тот лишь отмахивался. Тогда папа повернулся ко мне и спросил: «Мышка, что делают люди в море?» И я важно ответила, что они там плавают на подводных лодках и ходят на абордаж. Дед Венедикт затрясся от смеха, а папа, воздев руки к небу, снова начал доказывать ему, что нельзя пичкать детей информацией без всякой системы.
Я собралась уже рассказать этот случай Дэну, но решила отложить до другого раза. Куда больше мне сейчас хотелось довести до конца историю нашей с Яринкой ночной прогулки. На всякий случай я немного подождала, не спросит ли меня Дэн ещё про что-нибудь, но он молчал.
– Так вот, – решилась продолжить я, – а ещё мы видели звездопад. Звёзды вдруг начали падать часто-часто, и мы загадали желание. Ну а потом стало холодно, ещё больше росы выпало, и пришлось возвращаться. Платья мы почистили в туалете, утром погладили, и никто ничего не узнал.
– Шустры! – одобрил Дэн. – Только надеюсь, вы не собираетесь превратить такие прогулки в привычку?
Я уклончиво повела плечом, но, к счастью, интерес Дэна переключился на другое.
– Дайка, скажи, вот вы с подружкой говорили про Бога на небе. А у вас в деревне в Бога верили?
Я помолчала, припоминая.
– Да мы про такое почти и не разговаривали. Мама иногда говорила «о господи», когда сердилась. Дед Венедикт рассказывал, что Бога придумали в старину, чтобы пугать людей грехами. А папа как-то сказал, что существует высший разум, только он ничего никому не запрещает, потому что ему до нас дела нет.
– Ну а сама ты об этом что думаешь? – Дэн сорвал длинную травинку и теперь крутил её в пальцах.
Я вспомнила бессонные ночи, которые наверняка бывают у всех. Такие ночи, когда ты лежишь не шевелясь, смотришь в темноту и гадаешь – зачем я? Откуда я? Где я была, пока не родилась? И где буду, когда умру? А всё остальное, всё, что вокруг, – зачем и откуда? А что было, когда ещё ничего этого не было?
– Я? Мне кажется, что где-то кто-то всё-таки есть. Большой и самый главный. Но не такой… не тот, про кого написано в Библии.
– А какой?
– Ну… такой… – Я не знала, как выразить словами то, что чувствовала, поэтому встала и раскинула руки в стороны. – Вот такой, везде! Такой большой, что он никогда не станет делать то, о чём рассказывал батюшка Афанасий. Потому что оно слишком маленькое для него.
На этом поток моего красноречия иссяк, и я снова села.
Дэн спросил, тихо и осторожно, будто не хотел меня пугать:
– Так тебе не нравится то, что пишут в Библии. Почему?
– Потому что… – Я привычно хотела подобрать вежливые слова, но, вспомнив, что говорю с Дэном, а не с батюшкой и не с Агафьей, выпалила: – Потому что это ерунда! Чушь свинячья!
Дэн одобрительно кивнул:
– Категорично, зато честно. А что именно кажется тебе чушью?
– Ой, да там много чего! Полно всего непонятного и просто… глупого! Я хотела, чтобы батюшка Афанасий объяснил, спрашивала у него, только он от этого так расстраивается…
– Представляю, – согласился Дэн. – Про что ты у него спрашивала?
– Ну например, зачем Бог создал дерево с запретными плодами, если не хотел, чтобы Адам и Ева съели эти плоды? И почему не хотел, чтобы они их ели? Ведь это было дерево познания добра и зла, а что плохого, если Адам и Ева стали бы разбираться в добре и зле?
– И что ответил батюшка?
– Сказал, что это было такое искушение, что Бог хотел проверить, как Адам и Ева его слушаются. Но ведь Бог всеведущ, разве Он не мог просто посмотреть в будущее, чтобы увидеть, послушаются его или нет? И если Бог хотел, чтобы люди были послушными, почему он не создал их сразу такими? Получается, сам ошибся, а их наказал?
– Так и сказала? – Кажется, Дэн, слушая меня, получал искреннее удовольствие.
– Ну да. А батюшка ответил, что не надо понимать всё буквально, что Библия – это не документальный пересказ событий, а скорее… э… какое-то слово…
– Метафора?
– Вроде того. А я спросила, почему тогда и не писать нормально, чтобы понятно было? Вот как в других учебниках написано, что ничего переспрашивать не надо. А в Библии и слова-то такие, что язык сломаешь.
– А он?
– Ой, батюшка Афанасий начал бегать туда-сюда, что-то говорить, говорить… Но я всё равно ничего не поняла. Потом ещё спрашивала про всемирный потоп. Ведь Ной спас всех зверей по одной паре, тогда, где потом нашли себе пары их детёныши? И вообще, зачем нужно было устраивать потоп? Бог же разозлился на людей, а погибли ещё и все животные, и все птицы! Их-то за что?
– А как Ной запихал всех зверей в ковчег? – поддразнил меня Дэн.
– Да! И как он взял зверей из других стран, которые за морем? Он что, на ковчеге за ними плавал ещё до потопа? А ещё – в начале Библии говорится, что сначала Бог создал свет, а только на четвёртый день солнце. Откуда же был свет без солнца? И если был, то почему сейчас того света ночью нет?
– Ну-у… – начал Дэн, но я перебила. Недоумение, накопившееся за два года изучения Божьего слова, давно искало выход, и теперь мне было трудно остановиться.
– Или вот ещё, когда Бог создал Адама, Он устроил ему смотр всех животных, чтобы Адам их назвал, так? И все, кого создал Бог, прошли перед Адамом? Но как прошли рыбы? А всякие тюлени, киты, осьминоги? А ещё когда Ной уснул пьяный, и его увидел Хам и смеялся над ним, Ной, когда проснулся, проклял не Хама, а почему-то его сына! А зачем Бог велел Аврааму принести в жертву Исаака? Он его, конечно, остановил, но ведь это была очень глупая и злая шутка! Хотя Авраама мне и не жалко после того, как он выгнал в пустыню свою служанку, которая родила ему сына, и Бог его за это даже не наказал.
Я сделала паузу, пытаясь воскресить в памяти то, чего ещё не смогла понять из Библии, но тут Дэн похлопал меня по плечу:
– Потрясающе, Дайка! Устами младенца глаголет истина. Вот что значит ребёнок, которого растили вдали от всей этой христианской зомбо-шушеры. Критическое мышление в действии!
Я улыбнулась от удовольствия и даже распрямила спину, потянувшись макушкой вверх, ведь уж чем-чем, а похвалами меня тут баловали нечасто. Поощрённая, я продолжила:
– И ещё вот чего не понимаю совсем. Пусть Ева ослушалась Бога, съела плод, да ещё и Адама подговорила, пусть она виновата. Но я-то здесь при чём?!
– А что ты? – удивился Дэн.
– Ну как это? Наша Агафья только и знает, что зудеть о первородном грехе, о том, что Ева согрешила, и теперь все женщины от рождения грешны. Поэтому они должны рожать в мучениях и подчиняться мужчинам. И я тоже, значит. Но ведь я-то не ела того яблока, почему я должна отвечать за Еву?
– А ты спрашивала об этом у вашей Агафьи?
Я сникла:
– Ага, у неё спросишь… Она чуть что – за розги. Вон как с Яринкой.
Я кратко поведала Дэну историю Яринкиного появления в приюте, и её неравной борьбы с местными правилами, которую подруга вела и проиграла.
– Она спрашивала! За что Бог наказал её маму, но не наказал отца, почему позволил ему довести её до греха и самоубийства, раз он такой добренький? Больше не спрашивает…
– Я правильно понимаю, что ваша Агафья та ещё стерва? – задумчиво спросил Дэн.
– Ой, – я закатила глаза, – не то слово. А нам ещё говорят: «Воспитательница – ваша мама!» Да не дай бог…
– А к тебе она как относится?
– Да как и ко всем. Никак, точнее. Пока веду себя хорошо, не замечает. В прошлое воскресенье без экскурсии оставила за разбитые коленки, но я только рада была.
– Вот что, Дайка, – Дэн перекинул одну ногу через ствол, садясь ко мне лицом, – нам нужно как-то обезопасить наши встречи. Твоя Агафья не должна и мысли допустить, что с тобой что-то не так.
Я пожала плечами:
– Она и не допускает. Я всегда её слушаюсь и учусь неплохо.
– Этого мало. Надо, чтобы ты была у неё на хорошем счету, понимаешь? У неё есть любимицы? У всех воспитателей есть.
Я призадумалась.
– Вроде нет. Она внимание обращает только на тех, кто в чём-то провинился. А остальные ей побоку.
– И всё-таки? – настаивал Дэн.
На этот раз я молчала дольше.
– Ну-у… разве что две-три девочки. Я не помню, чтобы она их хоть раз наказывала. Одна живёт в нашем дортуаре. Настуся.
– Отлично, – поощрил меня Дэн. – Подумай, за что к этой Настусе такое расположение?
– Да ни за что. Она просто тихая, незаметная… и очень набожная. Дольше других молится, всё у неё только через «господи, благослови», да «господи, прости». В церкви вечно торчит.
– Вот! – Дэн поднял указательный палец. – Вот, что тебе нужно – набожность.
– Ага, щас! – подскочила я. – Я и так устала от этой церкви, ещё и по воскресеньям петь заставили!
Дэн насторожился:
– Ты поёшь в церкви?
– Ага. Угораздило как-то запеть при батюшке, вот до сих пор и пою.
– Так это же здорово! Полдела считай в кармане!
– Какие ещё «полдела»?
– Тебе самой нравится петь? – вкрадчиво спросил Дэн, и. хоть я чуяла какой-то подвох в этом вопросе, врать не захотела.
– Да, петь я люблю.
– Вот! – снова поднял палец Дэн. – Значит, совместишь приятное с полезным. Подойди к своей Агафье и скажи, что хочешь петь в церкви не только по воскресным службам, а всегда.
У меня пропал дар речи. Да что они, сговорились? То Зина ко мне с этим пением привязалась, теперь Дэн!
– Но я не хочу!
– Ты же любишь петь.
– Я другие песни люблю, а не те, которые в церкви! И вообще… – Я не знала, как объяснить то, что меня очаровал только полёт собственного голоса под высоким церковным куполом, а не протяжные непонятные псалмы, которые теперь приходится учить.
– Дайка, – тихо и серьёзно попросил Дэн, – пойми – надо. С твоим пением очень удачно получилось, теперь нужно лишь чуть-чуть проявить инициативу, и ты будешь уже не просто воспитанницей приюта, а почти что его сотрудником. На голову выше других и перед воспитателями, и перед батюшкой. У тебя будет не только безупречная репутация, но и разные поблажки.
– Ты-то откуда знаешь? – тоскливо спросила я, уже чувствуя, что не устою перед его напором.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке