Сейчас подойду к Агафье, продемонстрирую перебинтованные коленки и пожалуюсь на боль. Она, разумеется, оставит меня в приюте, по её мнению, это будет подходящее наказание – отлучить воспитанницу от поездки в город. За что наказание? Хотя бы за то, что забыла на урок тетрадь, из-за чего опаздывала, торопилась, и упала. Отсюда мораль: девочки, собирайтесь перед занятиями внимательнее, не то, как Дарья, в выходные будете сидеть в приюте.

А мне сегодня того и надо. Когда наша группа во главе с Агафьей уедет, никто мне не помешает уйти в дальний конец приюта, за прудик, туда, где деревья растут гуще всего. И осуществить задуманное. То, ради чего я вчера лазила на дерево.

Настроение моментально взлетело до высшей отметки, и это не укрылось от Яринки.

– Да! – радостно подтвердила она. – Две экскурсии подряд. Овечек стали чаще выводить пастись, к чему бы это?

– Тише ты! – привычно шикнула я, зыркая глазами по сторонам, но взрослых поблизости не обнаружилось, только на кухне гремела тарелками посудомойщица.

Была у Яринки очень вредная в нашем положении привычка – вслух говорить всё, что она думала. Поэтому, пока подруга не решила углубиться в тему выпаса овечек, я поспешила поставить опустевшую посуду на поднос и покинуть столовую.

Наша группа уже собиралась у крыльца, Агафья строила девочек по парам. Я решительно вдохнула и направилась к ней, демонстративно прихрамывая.

А дальше всё пошло так, как и было задумано. Воспитательница строго воззрилась на мои перебинтованные коленки, потом на искажённое «страданием» лицо и назидательно изрекла:

– Дарья, ступай в дортуар! Ты сегодня никуда не едешь. А вечером еще раз покажешься сестре Марье. – Она оглядела притихших девочек. – Вот к чему приводит пренебрежение здоровьем. Уверена, если бы Даша сразу обратилась в медпункт, то сегодня уже чувствовала бы себя лучше и отправилась бы на экскурсию вместе со всеми.

Я уронила голову, изображая сожаление и раскаяние. Подъехал автобус. Многие девочки, перед тем как сесть в него, махали мне рукой и сочувственно улыбались, а Яринка шепнула:

– Я тебе расскажу всё, что увижу. Всё-всё-всё. Так что тебе покажется, что ты сама там была.

Автобус покатил прочь, а я, по-прежнему прихрамывая, на случай, если Агафья смотрит в окно, медленно побрела к жилому корпусу.

Торопиться не следовало. Для начала я поднялась в дортуар, где с огромным облегчением сняла дурацкий сарафан и надела повседневное платьице длиной чуть ниже коленей. Выше не разрешалось. Девочки, а тем более девушки, не должны показывать голые ноги. И не должны носить брюки. К последнему мне было особенно трудно привыкнуть. В Маслятах я всегда ходила или в джинсах, которые вместе с другой одеждой взрослые доставали через своих людей в ближайших населённых пунктах, или в сшитых вручную штанах. Тепло, удобно, практично, защищает ноги от крапивы и укусов насекомых. Можно бегать, играть, работать в огороде, ездить верхом и не беспокоиться за подол, который постоянно норовит или задраться, или зацепиться за что-нибудь. Но в приюте мне рассказали какую-то невероятную дичь о том, что брюки мешают черпать из земли женскую энергию. Я тогда еще не знала, что выслушивать подобное лучше молча, и наивно спросила у Агафьи, нужно ли тогда ходить и без трусов, ведь они наверняка тоже мешают черпать? Агафья покрылась красными пятнами и велела мне два часа стоять в коридоре носом в угол.

Теперь наступила очередь бинтов. Я аккуратно размотала их, только затем, чтобы намотать снова, но уже гораздо слабее, давая коленям возможность свободно сгибаться. Получилось далеко не так аккуратно, как у сестры Марьи, но под подолом всё равно ничего не было видно, так что это меня не беспокоило.

Переодевшись и перебинтовавшись, я влезла на подоконник для изучения обстановки во дворе. По счастью, дортуар, в который меня определили, находился на последнем, четвертом этаже, и отсюда открывался вид почти на всю территорию приюта. Сейчас там было пустовато – многие группы, как и наша, разъехались на воскресные экскурсии и прогулки. Только на стадионе играли в футбол старшегруппники, да у столовой чесали языками поварихи.

Из корпуса я вышла неторопливым прогулочным шагом. Прошлась по дорожкам, поиграла со струями фонтанчика перед школой и, обогнув стадион, как бы невзначай направилась к прудику. Возле него принялась собирать камни голыши и пытаться с их помощью пускать по воде «блинчики». И только тот, кто вдруг вздумал бы пристально наблюдать за мной сейчас, мог заметить, что часть собранных камней, тех, что поменьше, я не кидаю в воду, а опускаю в карманы. Когда же карманы раздулись и начали заметно оттягивать вниз подол платья, я отвернулась от воды и, прикрывая их растопыренными ладонями, не торопясь, направилась прочь.

Почти сразу за прудиком и до самого забора густо росли деревья. Перед тем как шагнуть в их тень, я воровато оглянулась, но никто не следил за мной. И я нырнула в зелень и запах хвои. Нырнула так, что не шелохнулся ни один листочек, не хрустнул ни один сучок под ногами. Нырнула, бросая позади послушную воспитанницу коррекционного приюта Дашу, как бросают за спиной надоевшую и больше не нужную ношу. И под переплетение ветвей вошла уже Дайка из сибирской таёжной деревушки.

Территорию приюта отгораживал от внешнего мира бетонный забор. Не очень высокий, метра два с половиной, но с натянутой поверху колючей проволокой. В том месте, куда я пробралась, с обеих сторон к нему вплотную подступали ели и ясени. Здесь начинался густой смешанный лес – приют находился за городом. А как же иначе? Дети, даже такие бракованные, как мы, должны дышать свежим воздухом.

Я с сомнением посмотрела на ветки над головой, потом перевела взгляд на свои забинтованные коленки. Они сейчас не болели, но меня все равно грызли сомнения. Сумею ли я перелезть через забор после вчерашнего падения, да еще с полными карманами камней, оттягивающих подол? Или, чего доброго, опять свалюсь?

Я смогла. Да, намного медленнее, чем обычно, но вскарабкалась на дерево, а с его нависающей над забором ветки перебралась на другое дерево по ту сторону забора. И уже по нему спустилась на землю. Землю за территорией приюта.

Как всегда, этот момент доставил мне глубокое внутреннее удовлетворение, и я совершила своеобразный танец свободы – раскинула руки в стороны ладонями наружу и несколько раз подпрыгнула на месте от радости (из карманов посыпались камни). Конечно, эта свобода была краткой и иллюзорной, но сама мысль о том, что я делаю нечто запрещённое, поступаю по-своему, не спрашивая ни у кого позволения, наполняла меня ликованием. Поэтому, не в силах заставить себя идти шагом, я побежала между деревьев, тихонько повизгивая от восторга и не обращая внимания на вернувшуюся боль в коленях. Жаль только бежать пришлось недолго. Я не могла себе позволить уходить слишком далеко и устроила свой тайник всего в паре минут ходьбы от забора. Просто вырыла ямку под стволом упавшей сосны и замаскировала отверстие дёрном вперемешку с прошлогодними листьями.

И сейчас, присев на корточки и разбросав маскировку, по локоть запустила руку в тайник. Под пальцами зашуршал целлофан. Ухватив его, я извлекла наружу пакет, а из пакета её – мою тайну последних дней, большую самодельную рогатку в черно-жёлтую полоску. Пчёлку.

Это место, благодаря которому можно так быстро и незаметно сбежать из приюта, я обнаружила три месяца назад, когда только сошел снег. Бродила одна без цели и, увидев нависающие над забором ветки деревьев, не колебалась ни секунды, хоть и знала, что самовольный выход за территорию считается одним из самых серьезных проступков. Особенно для девочки. Особенно в группе Агафьи. Но тогда я об этом не думала: ветер зовуще шумел в ветвях, сладко пахло хвоёй, руки и ноги привычно находили точки опоры, и я опомниться не успела, как уже спрыгнула на землю по ту сторону забора.

Это был, наверное, мой самый счастливый день за время пребывания в приюте. Я носилась по лесу как сумасшедшая, подбирала с земли охапки прошлогодних листьев и зарывалась в них лицом, обнимала деревья, качалась на ветках. И весь последующий день удача была со мной. Когда я вернулась к ужину, никто не заметил моего отсутствия и грязных пятен на одежде, никто не спросил, почему я такая румяная и взбудораженная. Яринка, конечно, и заметила бы, и спросила бы, но она была отправлена Агафьей на дополнительные занятия по рукоделию, поскольку не очень преуспевала в этом предмете.

С тех пор любая возможность использовалась мною для побега в лес. Но я была очень осторожна, и ни одна живая душа не знала о моих прогулках. Даже Яринка. Не то чтобы я ей не доверяла, но что-то мешало мне поделиться с подругой. Какое-то интуитивное опасение спугнуть радость, растерять очарование своей тайны, облачив её в скучные рамки слов и предложений.

Прокол произошел лишь вчера, когда я перелезала через забор не налегке, как обычно, а с узелком, в который завязала всё необходимое для изготовления рогатки. Уже позже я сообразила, что было бы куда умнее сначала перекинуть на другую сторону узелок, а потом уже карабкаться самой. Но хорошая мысля приходит опосля. В итоге я очень обидно сорвалась с дерева почти у самой земли, что и закончилось ободранными коленями. Но моим планам это не помешало, рогатку я всё равно сделала. Ничего сложного, да и не в первый раз, в конце-то концов. А поскольку рогатка являлась каким-никаким, но всё-таки оружием, тем более оружием ручной работы, то я украсила её полосами черно-жёлтой изоленты и нарекла ласковым именем «Пчёлка».

Какое-то время я с удовольствием разглядывала результат своих стараний, взвешивала то в одной руке, то в другой, гладила витки изоленты, натягивала и вновь ослабляла тяжи. А вдоволь налюбовавшись, повесила Пчёлку на шею и принялась деловито шнырять между деревьями, собирая сосновые шишки и укладывая в ряд на поваленный ствол, скрывающий мой тайник. Когда шишки выстроились по всей длине ствола, я остановилась, критически оглядела готовое стрельбище и осталась довольна.

Настроение вновь взлетело до небес. Я в лесу! Разумеется, это не тайга, и, строго говоря, даже не лес, а скорее, лесопарк, но достаточно того, что уже и не приют. У меня есть тайна, есть рогатка, действительно моя и только моя вещь, созданная мною, память о родителях и друзьях, о тайге и Маслятах. Изготовив Пчёлку, я словно вернула себе кусочек счастливой и вольной жизни, осколок прошлого. А Агафья далеко, и у меня полно времени, чтобы насладиться минутами свободы.

Припрыгивая, я отбежала от поваленного ствола, повернулась к нему лицом и, отвесив неуклюжий поклон, провозгласила:

– Достопочтенные шишки! Не поможете ли вы мне поупражняться в стрельбе?

Шишки не возразили, и я сняла с шеи рогатку. А потом тело вспомнило давно заученные движения и зажило отдельной жизнью.

В левой руке сжать Пчёлку, правую запустить в карман, достать камень, вложить в кожеток, медленно натянуть тяжи, одновременно поднимая рогатку на уровень глаз, замереть так на какое-то время, и…

Руки пришли в движение. Десять выстрелов без единой паузы, и восемь шишек исчезло с поваленного ствола, словно их и не было. А две остались лишь потому, что из Пчёлки я стреляла впервые, а любая рогатка имеет свои неповторимые особенности и требует индивидуального обращения. Это вам не какой-нибудь фабричный арбалет, у оружия ручной работы есть душа и характер, который надо знать. Именно этим я и занималась сейчас – узнавала характер своего оружия и налаживала дружбу с ним. Характер у Пчёлки оказался лёгкий, и дружба ладилась.

Да, в Маслятах я отлично стреляла, уделяла этому много времени, и моим оружием были только рогатки лишь по причине возраста. «От отдачи ты улетишь дальше, чем пуля», – смеялся папа, когда я просила у него ружьё. Но я всегда знала, что настанет день, и не так уж долго его ждать, когда у меня будет свой огнестрел. Так бы и получилось, не вмешайся церковь со своей заботой о людях, живущих в дикости, распутстве и безбожии.

Но сейчас я убедилась, что год, проведённый в приюте, его правила, запреты, его постоянное «ты-должна-вести-себя-скромно-и-прилично-потому-что-ты-девочка-будущая-жена-и-мать» не смогли заставить меня разучиться тому, что я умела раньше. И тем более разлюбить это.

От радости я снова попрыгала на месте, издавая победные взвизги, и опять вскинула рогатку, приготовившись расстрелять следующий десяток шишек.

– Однако снайпер.

Негромкий голос прозвучал слева и сзади.

Я замерла, как зверёк.

Сколько раз перелезала через забор, чтобы погулять в лесу, и никогда никого здесь не встречала, никогда даже не видела следов присутствия человека! Ни тебе брошенного мусора, ни костровищ, ни обломанных или срезанных веток. Поэтому голос, раздавшийся, словно из воздуха, подействовал на меня как гром с ясного неба. Через тело словно прошёл разряд тока, отчего оно стало ватным и неспособным двигаться.

Так я и стояла, замерев, забыв опустить рогатку, и только с нарастающим ужасом слушала звук приближающихся шагов. Шаги стихли у меня за спиной.

– Эй, – голос был уже не насмешливым, а встревоженным, – Малявка, отомри!

Я отмерла. Не потому, что мне так велели, а потому, что назвали малявкой. Ведь это означало, что подошёл ко мне кто угодно, только не воспитатель и не учитель, они не допускали подобных фамильярностей. Опустив Пчёлку, я, наконец, смогла повернуться.

Сзади стоял парень. Из приюта, но почти совсем взрослый – старшегруппник. Парень как парень: средний рост, русые волосы, серые глаза, школьная форма. И он был мне знаком. Нет, не лично. Старшие редко снисходили до общения с младшими, но я часто видела его в окно. Он бегал на стадионе, иногда с другими парнями, но чаще один. И в дождь, и в снег, и в июльскую жару, когда все отсиживались в прохладных дортуарах, он бегал по кругу долго и отрешённо, без остановок, не меняя скорости. Иногда, когда я сидела на подоконнике в одном из приступов тоски по утраченной прошлой жизни, то, бывало, следила за ним, как за секундной стрелкой часов, просто потому, что взгляду было удобно зацепиться за равномерно движущийся объект.

Наверное, вид у меня был перепуганный, потому что парень улыбнулся и успокаивающе поднял перед собой ладони:

– Не бойся. Я никому не расскажу, что ты убегаешь из приюта. Я ведь тоже убежал, так что мы в одной лодке. Круговая порука, понимаешь?

Я кивнула, но продолжала молчать.

– Я просто засмотрелся, как ты стреляешь, – продолжал старшегруппник. – Кто тебя этому научил?

Разлепив, наконец, губы, я ответила, только очень тихо:

– Папа.

Но он расслышал. И удивился.

– Батя учил тебя стрелять из рогатки? Девчонку?

На этот раз я сумела ответить громче:

– Да. Нас всех учили.

– Кого это вас? – Глаза парня вдруг расширились. – Погоди, я тебя вспомнил! Ты же из дикарей!

От обиды я окончательно забыла о недавнем испуге, и ко мне вернулся голос:

– Сам ты дикарь!

Парень запустил руку в светло-русые волосы, растерянно взъерошил их и улыбнулся. Кажется, виновато.

– Ладно-ладно, не пузырись. Просто я привык, что ваших так называют. А тебя точно вспомнил, твоё появление здесь много шуму наделало.

Лично я не помнила вокруг себя никакого шума. Хотя это неудивительно, я вообще мало что помнила из того ужасного отрезка времени, когда меня выдернули из привычной жизни, как попавшуюся на крючок рыбку выдергивают из озера – внезапно и навсегда.

– Можно посмотреть рогатку? – Парень протянул ладонь.

Я секунду поколебалась, но потом подала ему Пчёлку. Даже обрадовалась, что хоть кто-то сможет оценить мою работу по достоинству. И её оценили.

– Круто! – Парень вертел моё оружие так и этак, натягивал и ослаблял тяжи, прицеливался в пустоту. – И ты сама её сделала? Одна?

Я скромно кивнула.

– Тоже папа научил?

– Не… Делать научила мама, а папа – стрелять.

Парень внимательно поглядел на меня, словно только что увидел.

– М-да… по ходу там жилось интереснее, чем здесь?

На это я даже не сочла нужным отвечать, только пренебрежительно оттопырила нижнюю губу.

– Вещь! – Старшегруппник снова занялся рогаткой, – А где ты взяла такую резину? Прочная.

Я заморгала. Уставилась в землю. Парень правильно расценил мое замешательство и заулыбался:

– Да не бойся ты, мне можешь рассказать. Спёрла?

Он произнёс это так легко и весело, что я тоже улыбнулась.

– Ага. Грелку из медпункта. Из грелок самые лучшие резинки для рогаток получаются.

Парень вернул мне Пчёлку и вдруг спросил:

– А остатки грелки где? Выбросила?

Я возмущённо мотнула головой. Нас в деревне приучили ценить любые вещи. Всё может пригодиться, всё пойдёт в дело. Выкинуть что-то, пусть даже сломанное или испорченное, было почти преступлением.

– Слушай… – Парень замялся. – А ты не могла бы дать и мне полосу такой резины? На рогатку.

– Ты тоже умеешь делать? – Я огорчилась. Неужели мои навыки здесь не такие уж и особенные?

Кажется, моё разочарование не укрылось от старшегруппника, он слегка усмехнулся и торопливо ответил:

– Да куда уж мне… у меня не было такой мамы, как у тебя. Я вот тут подумал, может, сделаем вместе? Ты мне покажешь как, вот и научусь.

Я удивлённо заморгала, а потом раздулась от гордости, впервые здесь почувствовав себя человеком, личностью, а не одной из множества марионеток, способной лишь на то, чтобы слушаться и хорошо себя вести. Мои умения оказались кому-то нужны, меня попросили об услуге! И кто? Почти взрослый парень! Чудеса.

– Давай! – быстро ответила я. – У меня для этого всё есть.

– Отлично! – Мой новый знакомый явно обрадовался. – Когда ты сможешь снова прийти сюда?

Когда? Завтра понедельник, шесть уроков, плюс домашнее задание…

– Завтра в пять, – неуверенно ответила я. – Или в шесть, как сумею прокрасться. Ты сможешь?

Парень непонятно усмехнулся:

– Я-то всегда смогу.

И от этих слов я и впрямь почувствовала себя малявкой.

Глава 2

Рога Дьявола

– Осторожно, больно! – Я подпрыгнула на стуле, и Яринка за моей спиной торопливо пробормотала:

– Ой, прости!

Мы совершали утреннюю процедуру причёсывания. В приюте девочкам до двенадцати лет полагалось носить две косички. Девочкам старше – одну.

В задаче заплести себе косички, ничего сложного нет. Подвох лишь в том, чтобы разделить волосы сзади идеально ровным пробором. Но тут схема была уже отработана.

Берётся два стула и четыре девочки (обычное количество девочек на один дортуар). Две девочки садятся на стулья, две другие встают у них за спинами и делают сидящим пробор. После чего сидящие быстро заплетают себе косы, и девочки меняются местами. Весь процесс занимает три-четыре минуты. Сейчас Яринка тонкой расчёской разделяла мне волосы на равные части, но при этом уже второй раз немилосердно их дёрнула.

Подруга со вчерашнего вечера была сама не своя, и я даже знала почему. Потому что после того, как она вернулась с экскурсии, я рассказала ей и о своей лазейке на свободу, и о Пчелке, и о парне-старшегруппнике, с которым познакомилась в лесу. Яринка пришла в невероятное возбуждение. Сначала она надулась на меня за то, что я так долго скрытничала, потом потребовала в следующий раз обязательно взять её с собой за территорию приюта. И я пообещала, только не в следующий раз, а после того, как помогу своему новому знакомому смастерить рогатку. Потому что ему я пообещала раньше. Яринка для порядка снова надулась, но надолго её не хватило, и скоро она уже просила меня рассказать про него всё в подробностях. Чтобы задобрить подругу, я рассказала то, что знала сама, а это, как оказалось, совсем не много.

Парень учился в пятнадцатой группе, и звали его Денис. Но мне он разрешил называть себя Дэном. Я расценила это как жест доверия, потому что в приюте под угрозой строгого наказания запрещались искажения православных имён на западный манер.