Глава 3

Полтора месяца спустя после отъезда из Хольмгарда обоз сборщиков дани приближался к сердцу Мереланда – Мерямаа, как ее называли сами жители.

– Сегодня к вечеру будем в Бьюрланде, – сказал Свенельд в затылок младшего брата утром.

Из-под вотолы только затылок и торчал, да и тот укутанный в шерстяной худ. Разбудил Свенельда легкий шум у очага – сторож подбрасывал дров. Боргар, старший над дружиной, Свенельд, Велерад и двое других десятских – рус Гунни и свей Тьяльвар – занимали лучшие места на широкой лежанке, возле очага. Отроки по очереди всю ночь поддерживали огонь. Очаг не печь – как огонь угас, так он и остыл. Но в погостах вместо печей были устроены очаги, по северному обычаю поднятые над полом, в земляном коробе, обложенном по сторонам деревом, а сверху камнем. Главное, чтобы местные смерды запасли по-настоящему сухие дрова, иначе от дыма невозможно будет находиться в доме и тем более в нем спать; при сухих же дровах, умело сложенных, огонь горел почти без дыма, освещая широкое помещение с лежанками в два яруса с обеих сторон, и довольно быстро прогревал воздух. Над очагом вешали большой котел или жарили на вертелах подстреленную по дороге дичь: в печи на такую толпу каши не сваришь. В эти края по зимам ходила немалая дружина – человек по сто, а дать пристанище такому числу людей, лошадей, саней и разных товаров ни одна словенская или меренская весь была не способна. Поэтому еще при Тородде, который приходился Олаву дедом и первым обложил мерен постоянной данью, вдоль пути объезда были выстроены особые дворы-погосты. Весь год они стояли пустыми и были обитаемы лишь несколько дней, но здесь можно было обогреться, приготовить еду и поспать в тепле и безопасности. И один из главных страхов всякого участника объезда был – дойти вечером до конца перехода и обнаружить погост сгоревшим… А случалось, что и медведь, выломав дверь и натащив веток, с осени заваливался в спячку в углу, и тогда между людьми и зверем происходил настоящий бой за пристанище.

– Уже вставать? – пробурчал Велерад сквозь дрему.

– Да нет! Спи еще. Я говорю, сегодня в Бьюрланде будем к вечеру – сразу велю баню топить. А то завшивеешь тут совсем.

– Отогреемся… – пробормотал Велерад и натянул на голову сбившийся за ночь плащ, которым укрывался поверх кожуха. – Бобры, поди, уже пляшут от радости…

Хоть огонь и поддерживали всю ночь, а в доме, промороженном за зиму, жарко вовсе не было. Но и такой отдых казался счастьем усталым людям, вынужденным весь день сидеть в седле или идти рядом с санями – по снегу, по льду, снабдив обувь ледоходными шипами, чтобы не скользить там, где ветра сдули снег с поверхности рек.

Под началом Боргара находилось три десятка хирдманов и почти столько же словен, нанятых в конюхи и обозные. Еще десятка три составляли купцы со своими людьми – варяги и словене. Везли немало разных товаров: оловянные, медные, бронзовые слитки, хорошее железо из Свеаланда, изделия хольмгардских кузнецов – топоры, ножи, серпы, сошники, наконечники копий, льняное полотно из Хольмгарда и тонкие шерстяные ткани заморской работы. Сначала обоз двигался по реке Мсте, где жили словене, – от погоста к погосту, от одной волости до другой. За день проходили верст по тридцать, если везло с погодой. Заметив обоз на реке, старейшины волости и посылали в погост условленное количество припасов – зерна, рыбы, мяса. Сена для лошадей и дрова для очага полагалось с лета запасти и оставить поблизости. Потом собирались туда и сами. Варяги расспрашивали, хорош ли был урожай, как водится скотина, не случилось ли каких бед, сколько сыграли свадеб и как изменилось число «дымов». Оставляли часть привезенного товара, но с собой пока ничего не брали: возвращаться предстояло тоже через Мсту, так не везти же все добро туда и обратно. В иных местах кто-то из купцов оставался торговать, в ожидании пока обоз пойдет назад и подберет, поэтому ближе к Мерямаа число саней несколько уменьшилось.

В верховьях Мсты словенские поселения и жальники с высокими округлыми могилами заканчивались. Пройдя через заросший лесом край болот и озер – летом здесь было не пройти, и лишь зимой заходили ловцы, – обоз вышел на Меренскую реку^[14]. Народ, что жил здесь, отчасти был схож с весью, но говорил уже иным языком. Меренскую реку варяги освоили очень давно, поколений пять-шесть назад. Еще до того как род Олава утвердился в Хольмгарде, они из Ладоги пробирались на северо-восток в поисках мехов, которые ценились далеко на западе, в землях саксов и франков. Выходцы из восточного Свеаланда называли себя «ротс-карлар», что значит «жители проливов»; чудь на своем языке называла их «ротси». Здесь они основали несколько поселений. С местными мерен у них отношения складывались мирно, пришельцы привозили с собой жен из заморья, а иные женились на здешних. В этих лесах для ловкого человека был неисчерпаемый источник богатства: обилие куницы, бобра, лисы, зайца, белки, барсука. Еще первые варяги прозвали эту местность Бьюрланд – Страна Бобров, а ее исконных жителей между собой в шутку именовали «бобрами». Но и те, если слышали, то не обижались – иные роды считали бобра своим предком и даже в могилы клали лапу медведя или бобра, сделанную из глины.

При последних отсветах дня обоз свернул с Меренской реки на ее приток – Огду, иначе Путевую реку: она вытекала из озера Неро и служила дорогой, ведущей сначала к Бьюрланду, а потом к меренским селениям на озерах Неро и Келе.

Под вечер пошел снег – мелкий и частый. Из-под худа поглядывая в небо, Велерад воображал, как Морана на небе мелет ледяное зерно, и то сыплется с туч-жерновов, заваливая землю.

– Шагай дружней, дренги! – подбадривал дружину Боргар, проезжая вдоль цепи саней, влекомых усталыми лошадьми. – Уже почти дома! Всего-то роздых остался! Даг уже наливает нам пива! Я отсюда слышу, как оно журчит!

Боргар хёвдинг был зрелым мужчиной с толстым носом и длинными темно-русыми волосами, куда время щедрой рукой подмешало седину. Опытный и в торговых, и в военных делах, он прошлым летом ездил послом от Олава в Итиль, а следующим летом Олав именно ему собирался доверить честь возглавить собранное с его владений войско. Среди всадников при обозе Боргара выделяла большая шапка из меха черной лисы, нахлобученная низко, почти на самые глаза. Седоватая лиса была почти того же цвета, что и длинная, темная, полуседая борода, из-за чего Боргар носил прозвище Черный Лис. В дороге он простыл, и голос его звучал очень хрипло, но бодрости хёвдинг не терял. Зрелые лета не убавили ему задора, и повадки его казались легкомысленными, но на деле это был человек хитрый и в важных делах осторожный.

На Меренской реке и далее на юг, на озерах Неро и Келе, селения стояли так густо, что от одного в ясную погоду было видно дымы нескольких других. Но обоз держал путь к сердцевине Бьюрланда – небольшой области на севере Мерямаа, заселенной варягами. Здесь, на расстоянии в пеший роздых одно от другого, находились три селения, где жили варяжские торговцы и ремесленники. Каждую весну и лето они, объезжая большие и малые меренские «солы и ялы»^[15], вплоть до известных им двориков в чаще, скупали у ловцов-мерен добытые за зиму шкурки, чтобы потом сбыть их приезжим из Хольмгарда. Самое большое из этих селений, куда обоз держал путь, местная мере называла Тумер – Дубрава, а варяги – Силверволл, Поле Серебра.

– Здешние рассказывают, что сорок лет назад сам Тородд конунг, когда впервые мерен данью обложил, по шелягу с дыма, зарыл все то серебро возле дубравы, – рассказывал по дороге Свен брату, который здесь еще ни разу не был. – А набралось там не то полторы, не то две тысячи шелягов. Это сокровище он посвятил богам, и теперь его сила охраняет весь Бьюрланд и приманивает сюда удачу и новые богатства.

– Ну, я понял! – улыбнулся Велерад. – Тородд посеял серебро, чтобы оно взошло и принесло хороший урожай.

– Урожай бывает неплох, – прохрипел Боргар, слышавший их беседу. – Мы у них оставим немало того серебра, что везем. Я еще слыхал, что тот клад иной раз выходит наружу и показывается, будто красивая такая дева в серебряном платье и с волосами из серебра. Будто подходит она к парням и говорит: возьми, дескать, меня замуж. Если кто не оробеет и скажет, мол, согласен, она сразу и рассыплется кучей шелягов!

– Врут, поди! – Свенельд, этой байки не слыхавший, взглянул на хёвдинга с изумлением.

– Может, и врут.

– Да неужели не нашлось такого храброго, чтобы сказал «беру»! – удивился Велерад. – Я бы сразу согласился!

– А может, эта серебряная дева и не нашла еще никого, кто был бы ей по нраву! – хмыкнул Боргар. – Гляди, вон он, Силверволл!

Селение занимало самое высокое место в округе – на склоне длинного холма над мелкой речкой, и на другом берегу виднелось с десяток дворов. От Меренской реки он находился почти за целый роздых, да и от Огды в некотором отдалении, так что прямого доступа к нему по воде, как в Хольмгарде, не было, но большие грузы сюда подвозили только зимой, когда это не имело значения.

По знаку Боргара в обозе затрубил рог. Из селения ответили тем же – их уже заметили. На ближнем склоне перед первыми дворами замелькали люди, загорелись в сумерках факелы, залаяли псы.

Для здешних жителей приход хольмгардского обоза был, пожалуй, главным событием года. Старшие из здешних жителей вышли встречать приехавших с факелами в руках. Это торжественное шествие напомнило Свену о его недавней свадьбе, и он подивился: полтора месяца долгого пути через леса оттеснили домашние воспоминания, и сама Витислава казалась девой из предания, рассказанного о ком-то совсем другом.

Под беспорядочные звуки рогов обоз вступал в Силверволл. Здешний погост находился внутри селения – у самого тына стоял большой дом, с сенями при входе, с очагом в середине большого помещения, где спали, и с другим – в пристройке поменьше, где готовили пищу и тоже спали. При доме было несколько клетей для собранной дани и товара, навесы для лошадей и двор для саней. Примерно зная, когда обоз должен прибыть, здешние хозяева уже несколько дней понемногу топили очаги, поэтому дом был не таким выстуженным, как прочие погосты.

Дотемна шла суета: распрягали и устраивали лошадей, переносили товар в клети. Здешние женщины пришли варить кашу и гороховый кисель. Боргара и Свена с братом, как самых знатных из гостей, позвал к себе Даг – крупнейший из здешних хозяев. Его род принадлежал к числу первых варяжских поселенцев в меренском Тумере и жил здесь уже лет сто; как все такие люди, Даг пользовался большим уважением, был жрецом и хранителем обычаев, ему меренские варяги доверяли судить их и от их имени говорить с князем мерен – Тойсаром и с самим Олавом. Со своего хозяйства он платил наиболее высокую подать – семь куниц в год, как старейшины, – и носил прозвище Конунг Бобров.

Хоть три селения Бьюрланда и считались русскими, русов в них жило меньше, чем мерен, и то у многих мужчин жены были из местных, в том числе и вторая жена у Дага. От первой жены-ладожанки у него имелись два сына и дочь, все уже взрослые. От новой, меренской жены, родилось четверо, но те пока были маленькими. Эта жена, во главе всего семейства, встречала гостей у очага в своем доме. Рог был привезен из Хольмгарда и отделан серебром, а налита в нем была местная медовая брага, называемая «пуре».

Велерад с любопытством рассматривал меренских женщин. Здесь он их видел впервые – в погостах вдоль Меренской реки их встречали только мужчины. От славянок или русинок они заметно отличались – и лицом, и одеждой. Они носили короткие, только до колен, платья и суконные либо кожаные кафтаны, а под ними были узкие порты навроде мужских и толстые обмотки, обвязанные цветными плетежками. Еще больше привлекало взгляд обилие украшений: для встречи важных гостей хозяйка спешно нарядилась, и теперь многочисленные подвески в виде уточек и утиных лапок на литых цепочках блестели в свете огня у нее на груди, на поясе, были подвешены к ожерелью и приколоты на плечи. Даже на кожаных башмаках блестели и звенели какие-то «лапки»!

– Будьте нашими гостями! – говорила хозяйка, за время замужества освоившая кое-что из варяжской речи. – Слава богам, что дали вам добрый путь! Ёлусь па ёлусь!^[16]

– Ёлусь! – поклонившись, ответил Свенельд, в прошлые поездки тоже немного нахватавшийся самых нужных слов.

Велерад, не расслышав и боясь ошибиться, только улыбнулся хозяйке, поклонился и сказал «Хейль ду!»^[17] на северном языке.

Позади хозяйки стояла девушка, одетая в привычное гостям русинское платье, с бронзовыми наплечными застежками и двумя нитями бус мелких между ними – Арнэйд, старшая дочь Дага, от его первой, давно покойной жены. Однако по меренскому обычаю Арнэйд носила в ушах серебряные сережки в виде колечек из проволоки, с серебряными же бусинами на них. Хозяйка с поклоном подавала каждому гостю ковш пива, а когда он выпивал, наставал черед Арнэйд, и она протягивала кусок ржаной лепешки с ломтиком сыра. Велерад было удивился, что угощение после долгого пути так небогато, но его утешил вид большого горшка возле очага: в нем дымилась высокая стопа горячих блинов. Не зная, как вести себя в этом доме, Велерад косился на старших и подражал им: сперва угостили Боргара и Свенельда, а они, уже знакомые со здешними обычаями, по разу откусив от лепешки и сыра, клали их на стол. От Велерада не ускользнуло, что во время угощения Свенельд и Арнэйд бросают друг на друга такие выразительные взгляды, будто им не терпится вступить в разговор, но под надзором строгой хозяйки приходилось дожидаться более подходящего времени.

По очереди хозяйка обошла всех приехавших, и после этого наконец их позвали за стол.

– Садитесь и обогрейтесь! – приглашал Даг, оживленный и обрадованный. Это был крупный, как медведь, мужчина в годах, заметно припадающий на правую ногу; житейская опытность, ум и дружелюбие помогали ему ладить с самыми разными людьми, что в таком месте было необходимо. – Сейчас мы с вами выпьем, а пока наши кухты^[18] вам приготовят поесть уж как следует!

– Спасибо тебе, добрый человек! – просипел в ответ Боргар. Сняв шапку, он ладонью стер с высокого морщинистого лба воду от растаявшего снега и пригладил волосы. – Обогреться изнутри будет неплохо, но прикажи еще приготовить нам баню, и я буду тебе благодарен аж до следующей зимы!

– Не поздновато ли для бани? Уже темнеет.

– Пусть кто-нибудь ко мне сунется, сам будет не рад! – с чувством пообещал Свен, готовый пренебречь опасностью встречи с недобрым во тьме банным духом. – Я не лягу спать, пока не помоюсь. А то… – он бросил взгляд на Арнэйд, – а то я не смею подойти поздороваться с твоей дочерью!

Свен подмигнул девушке, и та тихонько засмеялась.

– Здравствуй, Свенельд! – сказала она, пока гости рассаживались. – Вот и нас, в нашем Утгарде, снова посетили боги Асгарда и порадовали не менее, чем приход весны!

– Чтобы увидеть столь прекрасную дочь великана, – Свен мигнул в сторону Дага, – можно забраться и подальше!

– Сам Альмунд в этот раз не приехал? И где же твой доблестный старший брат?

– Годо так устал за лето, что зимой предпочел отдохнуть на супрядках. В этот раз я с младшим.

Подбодренный призывным взглядом, Свен было шагнул к девушке, но тут Боргар прохрипел:

– Даг, не позволяй ему больше целоваться с твоей дочерью! Он недавно женился. А вот моя старуха прошлым летом, пока я был в Итиле, уехала прислуживать Хель…

Девушка перестала улыбаться и вытаращила глаза. Свен с досадой обернулся к Боргару – вот надо было вывалить все новости прямо на пороге! – и заметил, что Арнор, старший сын Дага, прямо просиял.

– Свенельд, ты женился! – воскликнул тот. – Какая замечательная новость! А кто она?

– Да ну что ты? – охнул Даг. – У вас, я смотрю, новостей целый воз! Да садитесь же, поговорим, пока баня топится.